Медный гусь - Немец Евгений (книги онлайн .TXT) 📗
– Да как же вы терпите у себя под боком вотчину балвохвальскую?! – возмутился пресвитер.
– Насильно мил не будешь, – отозвался отец Макарий спокойно. – Так и с верой. Ежели к вере принуждать, то местные еще пуще ей противиться станут. Мы своим житием пример показываем, праведность – трудами. С лаской просвещение несем. И плоды трудов наших хоть не богаты, да крепостью ценны. Три десятка остяков покрестили. Без невольства, сами пришли и крещение приняли.
– Три десятка душ – это за сколько лет? – не унимался пресвитер.
– Сколько монастырь стоит.
– Это по человеку в год получается. Мелковаты дела ваши, брат Макарий. Митрополита Филофея они не обрадуют.
Игумен безразлично пожал плечами.
– Да и дозору зачем остяков стрелять? – вслух размышлял Рожин, не обращая внимания на перепалку священников. – Выходит – воры. Но откуда им тут взяться? Яшку Висельника мы упустили, ну да в одиночку разве ж попрет он Атлым воевать?
– Про Яшку вашего ничего не знаю, но лиходеев и без него хватает. Из Тобольска порой струги с колодниками в Березовский острог отправляют, – произнес игумен задумчиво, сотник кивнул, соглашаясь. – Случалось, что воры освобождались, охрану били и в леса уходили.
На минуту все замолчали, задумались, затем сотник сказал:
– Идола вогульского мы можем и не добыть, а ежели воры сюда заявятся да погром учинят, когда нас не будет, то получится, что мы мирный люд без защиты оставили. Не по-христиански сие.
Рожин с доводами сотника согласился без размышлений, он и сам полагал, что покидать Кодск в тревожную минуту нельзя. Отец Никон недовольно засопел, он-то первой задачей себе извод вогульского шамана ставил. Но после смерти Демьяна Перегоды и перебранки по этому поводу с Мурзинцевым отец Никон стал трижды думать, прежде чем сотнику перечить. Вот и теперь промолчал.
Игумен от души тобольчан поблагодарил, благословил и заверил, что в Троицком монастыре они всегда будут желанными гостями.
Недолго пушка монастырские ворота охраняла, пришлось ее на время изъять. Сотник распорядился орудие установить возле бревенчатой террасы, откуда Обь в обе стороны на много верст просматривалась, а причал лежал как на ладони. Так и сделали, и еще бруствер из мешков с глиной вокруг орудия обустроили. Ружей в монастыре нашлось немного, всего шесть штук, но свинца и пороха хватало. Игумен Макарий вооружил фузеями шестерых монахов и откомандировал их к Мурзинцеву. В караул теперь ходили по трое, включая толмача, сотника и приданных в помощь братьев Троицкого монастыря.
Просмоленный струг спустили на воду и отогнали вниз по Оби на версту, где в реку таежный ручей впадал, в устье судно спрятали. Свои лодки кодчане тоже выволокли и по домам растащили, от греха подальше.
Семен Ремезов предложил в воде левее причала и вдоль берега поставить тяжелые колья с железными таранами, чтобы под водой они скрывались всего на пару-тройку вершков. Такой кол для лодок был безопасен, зато стругу, неводнику или купеческому паузку дно бы пропорол. Сотник одобрил инженерную мысль молодого ученого, и Семен взялся за дело. Местные мужики охотно ему помогали.
Три дня ждали воров, но лиходеев все не было. За это время под руководством Семена Ремезова соорудили и установили в реке у причала шесть подводных таранов. Местные уже начали было поговаривать, что тати могли и на юг податься, но Мурзинцев с Рожиным твердо знали, что, кроме Северной Сосьвы, деваться ворам некуда, и бдительности не теряли. К тому же разорить промысловый вош для лиходеев дело нехитрое, да только поживиться там особо нечем. Другое дело монастырь, годами добро копивший.
А потом в Кодский городок верхом прискакал израненный остяк и свалился с лошади у монастырских ворот, прямо монахам на руки. Игумен срочно вызвал Мурзинцева, Рожина и лекаря Ремезова.
Остяк едва мог говорить, метался в лихорадке, но успел подтвердить худшие опасения тобольчан. Воров было две дюжины душ, шли они на трех стругах, и заправлял ими здоровый мужик с черной бородой и шрамом через всю рожу. Тати и в самом деле напали на Атлым, положили дюжину местных, бросали через стену горшки с горящей смолой, отчего занялись и сгорели несколько срубов. Но внутрь острога лиходеи так и не пробились. Удержали атлымчане свой городок, хотя воров положили немного, человек пять всего. Белые сестры камлали, и боги услышали их – ушли воры, осаду устраивать не стали. Но ниже по Оби лиходеи перебили и сожгли остяцкий промысловый вош. Там и было-то всего полтора десятка рыбаков, всех и вырезали – куда мирным остякам с ножами против разбойничьих мушкетов.
– Видно, Яшка думал, что Атлым – легкая добыча, а обжегшись, уразумел, что овчинка выделки не стоит, – сказал Рожин. – И так мы знали, что ворюга осторожен, а теперь выходит, что он вдобавок ко всему безрассудством не страдает, оплошности свои признает, и исправляет их на ходу.
– Башковитый, черт, – согласился Мурзинцев. – Откуда он столько народу набрал? В Тобольском остроге столько воров не наберется.
– Видно, их из Тюмени по этапу гнали. Подкараулил, когда конвой на ночлег стал, часовых снял и ворюг-побратимов освободил. Так мне видится.
– Два десятка воров – много… У нас пушка и десять ружей. Ежели у каждого вора по мушкету, да еще и фальконеты на стругах, то пальбище намечается нешуточное.
– Не думаю я, что у них двадцать ружей, – усомнился Рожин. – Две дюжины колодников на трех стругах дюжина конвоиров охраняла с пятидесятником во главе, не больше. Ну да этот люд и ножами работать умеет. Хотя фальконеты на стругах иметься могут.
– Вот-вот.
– Думаю я, Анисимович, что ночью их ждать надобно или на зорьке. Где-то близко они уже. Может, разведчики Яшки уже по околице ползают.
– Согласен, надо патруль организовать, да и народ предупредить, чтоб бдели.
– И не мешкая.
Рожин по-прежнему харчевался и ночевал у Богдановых. Настя к нему не навязывалась, свои чувства не показывала, даже отцу не перечила. Изредка Рожин чувствовал ее взгляд, но стоило Алексею оглянуться, девушка опускала глаза, а щеки ей заливал румянец. Поначалу Рожин думал, что вот он уедет, пройдет время и девка облагоразумится, найдет себе молодого парня, выйдет замуж и дороги их с Настей навек разбегутся. Но когда угроза нападения разбойников стала явной, Рожин вдруг понял, что, оставшись защищать Кодский городок, он в первую очередь хотел уберечь именно Настю. И следом Алексею открылось, что, как бы он ни пытался отмежеваться, отгородиться от дочери кузнеца, ничего у него не получится. Мысль о том, что ободранное мужичье, ворвавшись в дом Трифона, бросится насильничать Настю, рвать на ней сарафан и хватать грубыми лапами ее белые груди и ляжки, чтобы, насладившись, перерезать несчастной девчонке горло, наполняла Рожина едкой горечью, а глаза застилала алая пелена слепой ярости. И Алексей отдавал себе отчет: раз он так переживает за Настю, значит, она уже стала частью его жизни.
Все это требовалось Рожину хорошенько обмозговать, и так это было не вовремя, особенно накануне утра, которое обещало разродиться бранью.
Ночь выползла из тайги и распласталась на Оби, как медведь на завалинке, укрыла реку, тишиной придавила. Узкий серп луны мелькал, как лезвие турецкой сабли в руке небесного всадника, пустившегося в лихую сечу. Там, высоко в небе, клочья изрубленных облаков неслись галопом, как табун испуганных лошадей, но внизу над Обью ветра не было вовсе. Вдоль берега горела цепочка костров, и вода в прибрежье мерцала рыже-зеленым, словно это и не вода была, а конопляное масло. От реки тянуло сыростью, и еще пахло костром, тиной и железом, будто Обь знала, что скоро тут зазвенит сталь.
Мурзинцев, Васька Лис и три монаха дежурили у пушки, за Обью следили. Костер не жгли, чтоб с реки их не могли заметить. Рожин с Прохором Пономаревым ушли в дозор на южную дорогу. Семен Ремезов, отец Никон, Игнат Недоля и вооруженные монахи остались в монастыре. Сотник с толмачом решили, что воры могут разделиться на два отряда – первый устроит переполох у причала, чтоб народ на себя отвлечь, поэтому подойдет к селению по реке, а тем временем второй отряд придет посуху и нападет на монастырь. Ну да разбойников поджидал неприятный сюрприз. О пушке, прикрывающей подступы к причалу, воры наверняка знали, но вот о том, что этой ночью ни один мужик Кодского городка не спал, а с топором или вилами в руках за воротами своих дворов ждал сигнала, – об этом лиходеи вряд ли догадывались.
