Капитан Ришар - Дюма Александр (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Наконец заговорили пушки; это было в тылах, в Красном. Враг, не трогавший Наполеона, атаковал Клапареда.
Французы оказались окруженными со всех четырех сторон.
Конечно, это было сигналом: три до тех пор выжидавшие армии в свою очередь принялись поливать французов огнем.
Но те продолжали идти вперед; примерно так же было и в Кремле — шли на огонь, посреди двух огней, — но теперь это было масштабнее.
И вдруг пылающая стена открылась, чудом пробитая Даву с его людьми!
Осталось только найти и освободить Нея.
Даву ничего не слышал о нем: он знал только, что его соратник был позади, в одном дне марша. Между тем ждать его под таким огнем было невозможно: армия растопилась бы там, как бронза в печи.
Наполеон вызвал Мортье.
Он приказал ему защищать Красный возможно дольше, ожидать там Нея, в то время как сам он откроет путь всей армии через Оршу и Ляды.
Мы уже сказали, что Наполеон был воплощением силы, а чтобы пробить сорок тысяч русских войск, проскользнувших за его спиной и вставших на пути в Польшу, пока он двигался к Смоленску, нужна была грозная военная машина.
Император с остатками Старой гвардии направляется по дороге на Красный; Мортье, Даву и Роге прикрывают отступление. Роге с Молодой гвардией, возглавившие накануне колонну в Ширкове и Малееве, на следующий день в Красном превратились в арьергард, потому что от 1-го полка вольтижеров, целого полка, который дважды бросался в атаку на русские батареи, оставалось только пятьдесят солдат и одиннадцать офицеров!
Вечером Наполеон прибыл в Ляды, на следующий день — в Оршу.
В Смоленске у него было двадцать пять тысяч солдат, сто пятьдесят пушек, продовольствие, казна; в Орше у него остались только десять тысяч солдат, двадцать пять пушек и разграбленная казна.
Это было не отступление, а бегство. Речь шла не о том, чтобы отойти, а о том, чтобы бежать.
Отправили генерала Эбле с восемью ротами сапёров и понтонёров обеспечить переправу этих десяти тысяч человек через Березину.
Вероятно, Наполеону следовало оставить Оршу, но тогда он бросил бы Нея. Наполеон был несчастнее Августа, ибо тот о своих легионах мог по крайней мере вопрошать Вара; он же о Нее спрашивал самого себя!
Всю ночь каждый час он открывает свою дверь и произносит:
— Есть новости от Нея?
При малейшем звуке на улице он открывает окно и произносит:
— Это не Ней идет?
Все взгляды обращены на север, но там не видно ничего, кроме все более и более сгущающихся рядов русских батальонов. И, напрягаясь, нельзя услышать даже грома пушек: кругом только могильная тишина; если Ней жив, он бы сражался… Ней мертв!
И, как будто эта смерть была уже свершившимся фактом, все начали повторять друг другу:
— Я видел его пятнадцатого; вот что он мне сказал…
— А я видел его шестнадцатого; вот что он мне ответил…
Наполеон же повторял:
— Ней! Мой храбрый Ней! Я не пожалею тех миллионов, которые лежат в моих подвалах в Тюильри, за моего герцога Эльхингенского, моего князя Московского!
И вдруг среди ночи сначала послышался приближающийся галоп лошади, затем раздались возгласы и прозвучало имя Нея.
— Ней? — крикнул Наполеон. — Кто принес вести о Нее?
К императору подвели молодого человека в обтрепанном синем мундире, расшитом серебром.
Наполеон узнал в нем адъютанта Евгения.
— А! Это вы, господин Поль Ришар! — произнес император.
— Нет, сир: я Луи Ришар… Мой брат Поль мертв! Но маршал жив, сир.
— Где он?
— В трех льё отсюда; он просит помощи.
— Даву! Евгений! Мортье! На помощь к Нею! Идите сюда, мои маршалы! Есть новости от Нея… Все наши потери восполнимы: Ней спасен!
Первым вошел Евгений.
— Евгений, этому доброму вестнику — крест офицера Почетного легиона.
— Вот орден моего брата, сир, — сказал молодой человек, доставая с груди крест, который он снял с мундира Поля после его смерти.
— А! Это вы, мой храбрый Луи! — воскликнул Евгений. — Полученная новость хороша, но гонец, который ее принес, делает ее еще лучше!
— Сир, — сказал входя Мортье, — я готов выступить.
— И я тоже, — сказал Евгений.
— Я старый друг князя, — заявил Мортье.
— Сир, — продолжал Евгений, — я король и требую предпочтения, полагающегося мне по рангу: никто не подаст Нею руки прежде меня.
Мортье отступил.
— Пожмите мою руку, сударь, — сказал ему император.
Мортье взял руку Наполеона и со вздохом поцеловал ее.
— Когда-нибудь я сделаю тебя королем, Мортье, и тогда ты тоже скажешь: «Я хочу!»
Через два часа Ней вошел в комнату Наполеона, и тот раскрыл ему объятия, воскликнув:
— Я спас своих орлов, поскольку ты жив, мой храбрый Ней!
Потом, обращаясь к тем, кто окружал его, он сказал:
— Господа, три часа тому назад я отдал бы триста миллионов за эту минуту радости. Бог дал мне ее даром!
XVII
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Знакомясь с описанными нами событиями, происходившими за три года до военных сцен во время Русской кампании, читатели уже побывали в личном кабинете Наполеона в Тюильри; попросим же их сейчас подождать нас там среди той печальной и безмолвной темноты пустынных дворцов их хозяев; наступило 18 декабря 1812 года — теперь они недолго простоят темными и молчаливыми.
В самом деле, в эту минуту перед будкой у ворот дворца Тюильри, выходящих на улицу Эшель, остановилась разбитая дорожная карета и в течение десяти минут безуспешно старалась въехать во двор.
Наконец, разбуженный солдатами охраны, а не стуком в ворота, привратник решился осведомиться о причине этого шума и был ошеломлен, увидев перед собой мамлюка Рустана, одетого в свою египетскую форму и через решетку кричавшему ему в нетерпении:
— Да поторопись же! Это император!
Привратник бросился к воротам, которые тотчас же со скрипом открылись, экипаж миновал их, пересек по диагонали двор и остановился перед главным входом.
Двое мужчин — один высокий, второй среднего роста, закутанные в меха, — вышли из кареты и быстро поднялись по лестнице.
Мамлюк Рустан идет перед ними и повторяет только одно слово:
— Император! Император! Император!
Выездной лакей, прибывший одновременно с именитым путником, вырвал канделябр из рук одного из своих собратьев, выбежавших на шум, и направился прямо в рабочий кабинет Наполеона.
Он знает, что сон всего лишь второстепенная потребность этого железного человека, которому все подчиняются.
Император пересекает кабинет, где три года назад он на минуту прилег и уснул, где бедная Жозефина, легкая словно тень, подошла к нему и нежно, как ласковый сон, прикоснулась к его лбу губами.
На этот раз он не останавливается и не ложится отдохнуть, он быстро входит и говорит:
— Великого канцлера!
Он требует по-прежнему Камбасереса, только его одного.
Затем, сопровождаемый высоким мужчиной, он идет по коридору к императрице.
Императрица, болезненная и печальная, собиралась спать; она только что отпустила свою камеристку г-жу Дюран и хотела лечь в постель, когда эта камеристка, также готовясь ко сну в комнате, соседней со спальней императрицы, услышала шаги в гостиной, открыла дверь и, увидев, как входят двое мужчин, вскрикнула.
Не понимая, как в столь поздний час два человека смогли проникнуть в эти покои, и беспокоясь в отношении намерений двух таинственных людей, закутанных в плащи, словно заговорщики, она кидается к дверям, ведущим в спальню императрицы, чтобы защитить ее от вторжения незнакомцев, как вдруг один из двух мужчин сбрасывает свой плащ на кресло и она узнает Наполеона.
— Император! — восклицает она. — Император!
И почтительно отступает в сторону.
Тогда император, сделав знак своему спутнику подождать его, проходит в спальню со словами:
— Это я, Луиза, это я.
Ибо императрица — а это уже не прелестная креолка, стройная, несмотря на свои сорок лет, с очаровательной улыбкой, матовым цветом лица, черными глазами и смоляными волосами, добрый гений, получивший только корону, но вернувший ей ореол, это уже не возлюбленная, милая всем Жозефина, — императрица это двадцатитрехлетняя женщина, белокурая, полная, холодная, с голубыми глазами навыкате, бело-розовым лицом, отвисшей нижней губой; это дочь Франца II, племянника Марии Антуанетты, превратившая Наполеона в племянника Людовика XVI, это неприятная, никем не любимая Мария Луиза.
