Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.) - Sabatini Rafael (электронные книги без регистрации TXT) 📗
В конце декабря 1500 года Чезаре Борджа с несколькими сотнями лучших солдат перебрался в столицу Романьи — Чезену. Наместником герцога в Форли стал епископ Трани, а военным комендантом — дон Мигель де Корелла (он же Микелетто, Микеле, как именуют его итальянские хроники). Фанатично преданный своему господину, капитан де Корелла держал солдат в не меньшей строгости, чем сам герцог, и беспокоиться за надежность тыла не приходилось.
Резиденцией Валентино в Чезене стал пустовавший до тех пор дворец Новелла-Малатеста, спешно отремонтированный и украшенный в соответствии с взыскательным вкусом нового жильца. Рождественский бал, устроенный там герцогом для всех дворян и почетных граждан города, вполне оправдывал утвердившуюся за Чезаре славу безрассудного расточителя. Роскошью и изобилием его пиры всегда являли собой резкий контраст со скромными трапезами старшего Борджа (как мы уже говорили, Александр VI смолоду отличался умеренностью в пище и предпочитал самые простые блюда). Приглашение на ужин к святейшему отцу считалось в Риме куда менее завидным, чем такое же приглашение к герцогу Валентино.
В течение зимы не произошло каких-либо заметных перемен в положении Фаэнцы. Правда, был случай, когда небольшой отряд сумел под покровом ночи спуститься в крепостной ров. Забросив на стену веревочные лестницы, солдаты полезли наверх, надеясь без шума перебить стражу и открыть ворота. Но их уже ждали. Внезапно в ров полетели горящие факелы и с ближних башен грянули смертоносные орудийные залпы.
Подхватив раненых, папские гвардейцы бросились прочь, а те, что успели пробраться в город, были схвачены и казнены.
Между тем праздники в Чезене следовали один за другим. Казалось, что герцог совсем забыл о войне, попусту растрачивая время и деньги в кутежах со своими соратниками. Эти молодые аристократы не пропускали ни одного карнавала в округе, о чем с явным неодобрением упоминает составитель «Diario Cesenate» note 23. Безымянный летописец находил особенно предосудительным участие его светлости в сельских празднествах, проходивших в окрестных деревнях с Рождества до Крещения. Более того, переодетый герцог не только ел и пил вместе с простолюдинами, но и не отказывался выступить в состязаниях силачей и борцов. Вероятно, это были великолепные зрелища, и легко представить досаду какого-нибудь деревенского геркулеса, повергнутого наземь холеным городским красавцем, белоручкой с золотисто-каштановыми кудрями. Но эти руки, не знавшие иных инструментов, кроме гусиного пера, меча и копья, без видимого напряжения разгибали железную подкову.
Тем временем папа прилагал все усилия, чтобы застраховать Чезаре от возможных неудач в летней кампании. Святой отец считал, что осада Фаэнцы провалилась вовсе не из-за плохой погоды — он возлагал вину на дерзкого ослушника Джованни Бентивольо, чьи солдаты позволили малолетнему Манфреди сохранить власть и отстоять город. Свое мнение римский папа красноречиво и обстоятельно изложил в письме королю Людовику, покровительство которого до сих пор обеспечивало независимость Болоньи.
Конечно, Бентивольо скоро узнал об этих жалобах и понял, какие опасности ожидают его. Или папа отлучит его от церкви — тогда он, Джованни Бентивольо, может быть изгнан собственными подданными, или французский король откажется от союза с Болоньей — в этом случае последует вторжение войск Борджа. Страх перед потерей трона оказался сильнее родственных чувств, и Бентивольо отозвал войска из Фаэнцы.
Впрочем, это не принесло ему покоя. Хитрый Александр продолжал свои сетования, живописуя христианнейшему королю происки болонцев и весь вред, причиненный ими планам апостолического престола. В конце концов Людовик посоветовал несчастному Бентивольо не раздражать святого отца и смягчить его гнев какой-нибудь дополнительной уступкой. В действительности же Александр, развивая всю эту интригу, от души веселился.
Чезаре был прекрасно осведомлен о происходящем. В начале февраля, перенеся свою штаб-квартиру в Имолу, он отправил к Бентивольо посла с требованием сдать крепость Кастель-Болоньезе. Пойти на такое унижение болонский правитель не хотел и не мог. Кастель-Болоньезе, главный стратегический центр его владений, располагалась на пересечении важнейших дорог и прикрывала подступы к самой Болонье. Поэтому Бентивольо предложил компромисс, горячо надеясь, что Валентино не решится начать новую войну, оставив у себя в тылу непокоренную Фаэнцу. Никак не затрагивая вопрос о крепости и не отвечая ни да ни нет, он выразил готовность снабдить потрепанную боями и непогодой армию герцога всеми необходимыми припасами и снаряжением.
Это был верный ход. Чезаре удовлетворился предложенным выкупом, а папа сменил гнев на милость и даже поблагодарил Бентивольо за щедрую помощь своему возлюбленному сыну.
Когда герцог находился в Имоле, Италию облетел слух о некой мелодраматической истории, связанной с его именем. Речь шла о похищении одной знатной дамы, Доротеи Караччоло. Она гостила у герцогини Урбинской, а затем поехала домой, в Венецию. Какие именно приключения пережила в пути прекрасная Доротея, доподлинно неизвестно, но в Венецию пришла тревожная весть — будто испанцы из армии Валентино остановили ее карету, перебили слуг и увезли красавицу в неизвестном направлении. Передавали, что это беззаконное дело осуществилось по приказу герцога.
«Донесения» Капелло уже получили в Венеции достаточную известность, и никакое новое обвинение в адрес Чезаре не казалось после них невероятным. Муж Доротеи, Джанбаттиста Караччо, кинулся в сенат Республики, требуя восстановить справедливость и покарать наглого похитителя. Вся история выглядела настолько дерзкой, что сенат направил в Имолу специального посла, мессера Маненти. К нему присоединились французский представитель де Тран (он решил завернуть в Имолу проездом из Венеции в Рим) и капитан Ив д'Аллегр.
Начало переговоров не предвещало ничего хорошего. Убежденный в виновности Чезаре, Маненти в самой резкой форме потребовал немедленного освобождения пленницы. Герцог же был не из тех, кто терпит угрозы. Однако, ко всеобщему удивлению, высокомерная речь посла не вызвала у нею ни ярости, ни раздражения. Прежде всего Чезаре поклялся, что ни словом, ни делом не участвовал в похищении, хотя и слышал о нем. Он может лишь предположить имя виновника — Рамирес, в прошлом — командир одного из его отрядов, действительно находившийся в Урбино и пылко влюбившийся в даму, о которой говорил мессер Маненти. Рамирес оставил службу и скрылся, но будет найден и понесет примерное наказание. В заключение, сохраняя серьезный и благожелательный тон, герцог заверил присутствующих, что подозрения на его счет совершенно беспочвенны — женщины Рима и Ромаиьи к нему весьма благосклонны, и он находит их общество достаточно приятным, чтобы не помышлять о похищении венецианок.
Приводя рассказ об этом своеобразном дипломатическом инциденте, Сануто прибавляет, что французский посол был очарован остроумием, манерами и внешностью герцога. Теперь уже де Тран стал заверять своего венецианского коллегу в явной нелепости их первоначального подозрения.
Но невиновность Чезаре Борджа, будь она подлинной или мнимой, не могла утешить оскорбленного мужа Доротеи. Джанбаттиста Караччоло по-прежнему осаждал сенат письменными и устными жалобами, и его усилия в конце концов увенчались определенным успехом: выяснилось, что пропавшая красавица находится в каком-то монастыре, но где именно — неизвестно. И тут дело приняло совершенно неожиданный оборот: Доротея прислала в Венецию жалобное письмо, в котором умоляла правительство Республики и самого дожа не об освобождении из рук похитителей, а о защите от собственного супруга. Только жестокость последнего вынудила ее искать спасения за стенами монастыря; она готова принять постриг и навсегда удалиться от мира, лишь бы не возвращаться к нелюбимому мужу.
Караччоло вызвали в сенат и ознакомили с письмом. С негодованием отвергнув любые намеки на жестокое обращение с женой, он заявил, что нисколько не сомневается в ее добродетели и не понимает причин ее страха. После долгой переписки и препирательств Доротея все-таки вернулась в Венецию, но, по-видимому, так и не сумела обрести счастья в семейном кругу. В хронике Сануто есть упоминание о том, что много позднее, в июле 1504 года, она снова взывала к властям, прося разрешение покинуть Караччоло и возвратиться к своей матери.
Note23
«Чезенская летопись» (лат.)