По следам Лейва Счастливого - Ингстадт Хельге (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Даже если первые винландцы не бывали в заливе Гамильтона, возможно, что сюда доходили другие норманны. Как-никак, здесь можно было заготовить сколько угодно отличного леса, добыть ценную пушнину. Раньше тут в изобилии водилась куница, в глухих лесах ее мех становился таким темным и красивым, что куницу называли лабрадорским соболем.
Продолжая исследования, мы дошли до конца фьорда у Норт-уэст-Ривер, куда я прилетал годом раньше. Мы с Бенедиктой навестили наших друзей индейцев и обрадовали их фотографиями, на которых они узнали самих себя.
А затем пришла пора «Халтену» возвращаться в Ланс-о-Мидоуз. По пути нас ждала еще работа, ведь мы не были в южных частях Лабрадора, а там не один фьорд заслуживал изучения.
Возле Пайкс-Рана в устье залива Гамильтона мы услышали выстрелы и пошли на звук. Свернули в бухту и увидели на берегу домик. Перед домиком из земли торчал огромный камень, на котором низкорослый приветливый человек с эскимосскими чертами лица разделывал тюленя. Он представился: Джон Пеллисер. Внимательно следила за работой Джона вся его семья – жена, мать и пятеро милых босоногих ребятишек. Типичная картинка из жизни людей северного приморья: ожидание охотника, радость при виде добычи и, наконец, разделка, свежее мясо... Тюленья туша мягко распласталась на камне, багровая кровь сбегала по нему в зелено-голубую воду и растекалась темными струйками.
На обратном пути мы осмотрели много фьордов: Блэк-Бер-Бей, Хоукс-Бей, Уайт-Бер-Арм, Гилберт-Бей, Алексис-Бей, Сент-Лыо-ис-Инлет и другие. Многие из них далеко врезаются в сушу. Попав из голого приморья в залив, мы оказались все равно что в другой стране. Нас встречал лес – чем дальше, тем гуще. Особенно хороша ель, но и пихта, береза, осина, ольха немногим ей уступают. Вот только с травой худо.
Людей мы видели мало, лишь кое-где на берегу фьорда стояли дома. Их обитатели в эту пору ловили рыбу в приморье; кончится лов, и они вернутся на зиму в дома. Зимой они будут заготавливать пушнину.
Мы были одни в глухомани. Изредка к воде выходил черный как уголь медведь; в тихих бухточках, ведя за собой вереницу суетливых малышей, плавали утки, с неба вдруг падал скопа и тотчас взмывал вверх с трепещущей рыбой в клюве. Или перед носом у «Халтена» выглядывала круглая как шар черная голова тюленя (Phoca vitulina), заинтригованного необычным в его царстве явлением. На суше нам попадались следы карибу, встречали мы и старые бобровые запруды. Лемминга, хоть он и водится в этих краях, мы не видели, зато было множество лесных мышей. Значит – сытый год для многих зверей и птиц, в частности, для коршуна. Редко мне доводилось видеть столько коршунов, хищники с криком кружили над проходящим мимо «Халтеном», а высоко на крутых скалах, окаймляющих фьорды, прилепились их гнезда.
Очень хорош Хоукс-Бей с его длинными разветвлениями. Через узкий проход в юго-западной части мы проникли на лодке в обособленную часть залива. Тихо журча на голышах, в бухту впадала речушка. Мы прошли вдоль нее пешком до обрамленного камышом и лесом озерка. Послышался плеск – выдра нырнула в воду. Хотелось свежей рыбы, и мы забросили удочку, не очень надеясь на улов в такой лужице. Но рыба клюнула мгновенно, и так было чуть не каждый раз. Жирная, блестящая, отчаянно сопротивляющаяся форель весом до четырех килограммов! Часа через два мы направились обратно к лодке, неся большие связки форели.
А когда на «Халтене» мы стали разделывать рыбу, то обнаружили, что это настоящие мясоеды. В каждой рыбе мы находили мышей, по три-четыре штуки, а в одном случае – целых восемь. Индейцы называют форель кокомеш, то есть всеядная рыба. Подходящее название. Мы с удовольствием съели эту форель и не заметили никакого мышиного привкуса.
Интересно было также в самом длинном фьорде – Алексис-Бее. На лодке мы добрались до главной реки. И увидели большие участки пала. Из черной земли рядами торчали голые стволы. Печальное, но и живописное зрелище. Здесь не видно было ни одного живого существа, если не считать одинокую сову. В одном месте нам попались клочья медвежьей шкуры и кости. Да, это великая трагедия, когда море пламени захлестывает лес и животные в страхе спасаются бегством или, охваченные паникой, бегут навстречу огню.
Лесные пожары опустошают огромные области Лабрадора; обычно причиной пожаров бывают молнии. Пораженный район остается мертвым, пока не прорастут вереск и мох. Потом медленно возрождается лиственный лес.
В конце фьорда мы сошли на берег острова с удивительно пышной растительностью. Березы в обхват толщиной, кусты красной смородины с крупными спелыми ягодами. И там впервые мы увидели помет лося. Интересно, что сохатый в этом районе не эндемическое животное, его не так давно привезли на Лабрадор. А благоприятных для лося мест много. Если бы привезти побольше животных, создать крупное стадо, оно могло бы стать важным подспорьем для населения.
Поход на «Халтене» вдоль бескрайних дебрей Лабрадора – Маркланда из саги – близился к концу. Мы осмотрели Фюрдюстрендер и другие берега, видели многое, что могло определить маршрут винландцев и их оценку края. Нашли следы жилья, оно могло принадлежать и эскимосам, и охотникам, и рыбакам, и китобоям. Хотя остатки построек сильно заросли, опознать их было легко. Каменные орудия, керамика, осколки пенковых трубок, большие ржавые гвозди, крючки, кости китов и другие предметы были достаточно красноречивы.
Мы шли теперь южным курсом, стараясь держаться подальше от шхер и, наверно, наш путь в общем совпадал с маршрутом винландцев. Они искали приличные пастбища; какими представлялись им эти берега? Голые острова и голое побережье вряд ли могли их привлечь. Зайдя в фьорд, чтобы поближе познакомиться со страной, они находили хороший лес, но с пастбищем было плохо. Мне кажется, они рассуждали так: пойдем дальше на юг, может быть, подальше земля не такая нелюдимая, как этот Маркланд, будет больше травы. Подобно нам, они прошли Батл-Харбор, после чего могли идти вдоль лабрадорского побережья, а для этого надо было лечь на юго-западный курс. Мы внимательно смотрели на безлесный берег Белл-Айла – нет, вряд ли винландцы стали бы плыть дальше в край, который ничего доброго им не сулил, если можно выбрать что-то другое. А выбор был. Прямо по курсу «Халтена» на юге показалась другая земля – берег Ньюфаундленда. К северу от него четко выделялся остров Белл-Айл. Наверно, винландцы рассуждали так: пойдем, ориентируясь на остров, к этой новой стране, может быть, найдем что-нибудь получше. Когда мы приблизились к северному побережью Ньюфаундленда, я спросил нашего опытного капитана, как он дальше поведет шхуну.
– Туда, конечно, – ответил Сёрнес, указывая на большой остров Грейт-Сакред-Айленд, дальше всех забравшийся в море. И он добавил: – Любой моряк сделал бы так.
А за островом нам открылся вид на равнину у Ланс-о-Мидоуза и чернеющую вдали гряду Нодди-Хилл. Анна Стина давно уже возвратилась к месту раскопок и все это время работала со своими помощниками. Что она нашла?
Бросаем якорь, и вот уже нос шлюпки с хрустом ложится на гальку возле устья Черной Утки. Нас встречают Анна Стина, Биг Чиф, черноволосый Джоб, гурьба улыбающихся ребятишек. Чувство такое, словно мы вернулись домой.
– Как идут раскопки? – первым делом спрашиваю я.
– Шлепанцы Лейва Эрикссона еще не нашли, – отвечает Анна Стина с многозначительной улыбкой, – но кое-что можем показать.
Поднимаемся на северо-восточный конец древней береговой террасы и сразу видим что-то новое: большой раскоп, где полным ходом идут работы. Многое еще не ясно, но уже можно определить, что дом был около двадцати метров в длину и в нем было несколько помещений. Тут и там проступают дерновые стены, очаги, много древесного угля.
Участок здесь совсем ровный, с едва заметными складками; мы и не подозревали, что под дёрном скрываются культурные слои. Анна Стина рассказывает, что однажды вечером, когда солнце стояло низко, в его лучах вдруг проступило нечто, напоминающее угол. Она принялась копать и обнаружила культурный слой. Еще предстоит немалая работа, но уже ясно: этот раскоп расскажет нам что-то важное. Несмотря на усталость, Анна Стина сияет, и я ее понимаю.
