Мечта Мира - Хаггард Генри Райдер (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
На нем не было ни шлема, ни щита, ни доспехов. Но тело его было твердо и изукрашено синими рисунками, изображающими людей, коней, змей и морских чудовищ. На плечи была накинута шкура белого медведя, скрепленная золотым аграфом, изображающим дикого вепря. Голубые холодные глаза его смотрели злобно и жестоко, а в руке у него вместо всякого другого оружия был ствол молодой сосны, на котором был утвержден тяжелый каменный топор.
– Расступитесь! – кричал он. – Расступитесь, жалкая мелкая сошка, и дайте человеку подойти, чтобы помериться силой со своим врагом.
И все расступились, встав кругом; великан выступил вперед, и толпа безмолвно приготовилась присутствовать приединоборстве.
– Кто ты такой? – спросил Великан пренебрежительно. – И откуда родом?
– Меня звали Одиссеем, громителем городов, Лаэртовым сыном, вождем ахеян, – отвечал Скиталец. – Скажи же и ты, кто ты такой и откуда родом?
– Лестригонами и симмерианами зовут нас люди; родинамоя – страна бессолнечной зимы и безночного лета, городов мы не знаем, а живем в темном сосновом бору. Зовут меня Вольф, сын людоеда!
С этими словами он с диким криком устремился на Скитальца с занесенным над его головой тяжелым топором, готовый уложить его одним ударом на месте.
Но пока великан говорил, Скиталец незаметно встал так, чтобы солнце ударяло его противнику прямо в лицо, и в тот момент, когда могучий чужестранец устремился на него, Скиталец неожиданно поднял свой блестящий золотой щит, и солнце, ударив в него, ослепило его противника, так что тот уже не видел, куда попал его удар. Скиталец же в это самое время ударил со всей силы по локтевому суставу правой руки великана. Удар его был так силен, что рука вместе с тяжелым топором упала к ногам гиганта; даже сам бронзовый меч Одиссея не выдержал, и лезвие его отскочило от рукоятки слоновой кости.
– Почувствовал ли ты что-нибудь, Людоед? – спросил его Одиссей.
Но великан подхватил в левую руку свой топор, оторвал зубами вцепившиеся в топорище пальцы отрубленной руки и с пенящимися от бешенства устами, с громким диким ревом накинулся на Скитальца и нанес ему страшный оглушительный удар по голове.
Этим ударом он выбил у него щит и продавил его золотой шлем, так что Скиталец, пошатнувшись, упал на одно колено; в глазах у него потемнело.
Но в этот момент его рука оперлась на большой камень, так как место это, где происходило единоборство, было священным местом, на котором некогда стоял храм, разрушенный еще до времени царствования царя Мена.
Скиталец обеими руками ухватил этот камень, который оказался базальтового головой разбитой статуи какого-то бога или человека.
Сильным движением Скиталец поднял эту голову и прежде, чем на него упал второй удар каменного топора великана, швырнул ее прямо в грудь гиганта, который отшатнулся назад и упал, как срубленное топором дерево, без стона и без звука, с проломленною грудью. Вместе с темной кровавой пеной, выступившей у него на устах, жизнь покинула его тело.
Тогда вся толпа врагов, стоявшая и смотревшая на это единоборство, в ужасе отступила еще дальше, а Скиталец засмеялся, как бог, радуясь этому последнему богатырскому удару Одиссея, громителя городов.
XXVII. До тех пор, пока Одиссей вернется
Скиталец рассмеялся, как бог, хотя он знал, что его конец близок, а враги в неприятельском лагере и друзья на равнине смотрели на него и дивились ему.
– Убейте! Убейте его! – вопили враги на разных языках, но никто не осмеливался подступиться к нему и поднять на него руку.
– Пощадите его, пощадите его! – восклицали ахеяне, следившие за его единоборством издали, из-за внутренней второй стены, так как они еще не принимали участия в бою, а стояли на страже своих судов.
– Выручайте его! Выручайте! – кричали военачальники Фараоновых полчищ, но никто не пытался ворваться в лагерь.
Вдруг громкий крик ужаса и недоумения раздался в рядах Фараоновых войск; мало-помалу крик этот перешел в слово «Гаттор!»
– Гаттор! Гаттор! Смотрите, сама Гаттор поспешает сюда!
Скиталец обернулся и увидел золотую колесницу, запряженную парой молочно-белых коней, в мыле и в крови мчавшихся с быстротою вихря с песчаного холма к воротам лагеря.
Маленький, сморщенный старичок правил конями, перегнувшись вперед; рядом с ним стояла на колеснице Златокудрая Елена, багрово-красная звезда горела у нее на груди, а воздушные белые одежды развевались по ветру, окутывая прозрачным облаком ее стан. Глаза ее смотрели вперед, как бы ища кого-то. Вот она увидела Одиссея, окруженного врагами, и крик радости вырвался из ее груди. Она сорвала с лица своего покрывало, и блеск красоты ее ослепил всех, как ослепляет внезапно выглянувшее из-за тучи полуденное солнце. Она рукою указала на ворота укрепленного лагеря и приказала полчищам Фараона следовать за собой.
С громким криком люди помчались вслед за ее золотой колесницей, так как, куда бы ни вела их Елена, все мужчины должны были следовать за ней по воле и против своей воли, на жизнь и на смерть, на радость и на гибель.
Те, кто защищали ворота, при виде красоты женщины, несшейся на них в своей колеснице, точно обезумели и на разных языках кричали, что богиня любви явилась спасти бога войны, и в страхе бежали в разные стороны, закрывая глаза руками, или стояли, как остолбенелые, опьянев от вида красоты.
Между тем колесница ворвалась в лагерь, давя людей на своем пути, а за нею, подобно неудержимому потоку, ворвались и полчища Фараона. Поровнявшись с колесницей Скитальца, Реи осадил лошадей, и Скиталец с криком радости вскочил в колесницу Елены Аргивянки.
– Неужели это ты явилась сюда, чтобы быть со мной в этот последний час мой? – прошептал он ей. – Неужели в самом деле та, которую я одну люблю, Елена Аргивянка, или я опьянел от вида крови, ослеплен блеском мечей и коней, и предо мной видение осужденного на смерть человека?
– Нет, Одиссей, это я сама; я узнала всю правду и простила тебе твою вину. Но за то, что ты забыл слова богини и поклялся Змием, когда должен был клясться звездой, ты в этой жизни никогда не назовешь меня своею. Ведь это твой последний бой, Одиссей! Смотри, воины Фараона ждут твоего слова, веди их на врага и стяжай в последний раз бессмертную славу!
Повинуясь мановению руки Скитальца, военачальники Фараона повели своих людей, и те, как морской прилив, уносимый сильным ветром, устремились на врагов и, подобно лавине, поглощали их полчища одно за другим; всюду впереди неслась золотая колесница, запряженная молочно-белыми конями; багрово-красная звезда на груди Елены служила путеводной звездой войскам Фараона, и всюду впереди блестели золотые доспехи и шлем Скитальца.
Скоро от всех девяти народов, приведших сюда свои полчища, не осталось уже никого.
Воины Фараона стояли теперь у стен лагеря ахеян, охранявших свои суда и с удивлением взиравших на необычайное зрелище.
– Кто это? – воскликнул один из ахеян. – Кто ведет против нас армию Фараона в золотых доспехах, скованных по образцу наших?
– Такие доспехи я знавал когда-то и такой же человек имел их на себе! Эти доспехи, точно доспехи Париса, Приамова сына, но его давно уже нет в живых! – проговорил один престарелый воин.
– А кто она, эта златокудрая женщина, на груди которой горит и искрится багрово-красная звезда, которая поет сладкозвучные песни в то время, когда кругом нее умирают люди?
И снова отвечал тот же престарелый воин:
– Такую красоту я когда-то видал, и так же она певала тогда; та же звезда блистала у нее на груди. То была Елена Аргивянка, из-за красоты которой мир омрачился от смерти и захлебнулся в крови, но Елена Аргивянка давно умерла!
Между тем Скиталец взглянул на ахеян и на знакомые девизы на щитах тех воинов, отцы которых сражались с ним бок о бок под стенами Илиона, и при мысли о том, что он должен вести против них полки Фараона, на душе у него стало так горько, что он заплакал.
– Не плачь, Одиссей, – промолвила Елена, – так предназначено тебе судьбою и против нее ты бессилен! Веди на них воинов Фараона, так как от них, от ахеян, тебе суждено принять смерть!
