Алмаз, погубивший Наполеона - Баумголд Джулия (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗

— Такие люди, как мы, поймут его, — заметил император. — Мы уверены в себе и должны быть уверены всегда.

Мы тогда были в саду, и император остановился, чтобы сунуть нос в какие-то розовые герани, которые он только что пересадил — после того как Диманш подрыла их. Я почувствовал, что у меня подкашиваются колени, и прислонился к какому-то стволу, чтобы удержать равновесие. Император странно взглянул на меня. Я не сказал ему, что в это самое утро я проснулся словно в тумане. Я увидел фигуру Эммануэля, будто окаймленную черным контуром, и очертания всех предметов в моей комнате были словно покрыты некой темной дымкой. Мое зрение быстро прояснилось, но я испугался, сочтя случившееся дурным предвестием.

— Война подходила Питту, как подходила мне, — говорил император. — Он знал, как нужно строить английский флот и как нанимать солдат для войны Европе. Он завоевал империю для Англии, ни разу не участвуя в сражениях лично. Аристократы, которые его даже не знали, оставляли ему наследства, и как-то раз толпа выпрягла его лошадей и потащила его карету. Англия тогда возглавляла мир так же, как это делали римляне и я.

Я сказал, что мне кажется странным, что старый пират Томас Питт породил такую честность в двух Уильямах Питтах, людях без состояния, которые жили не слишком богато, но все же соблюдая порядочность и достоинство, отказывались от всех подарков во все время своего общественного служения.

Первый Уильям Питт, как и губернатор, был младшим сыном, который должен был всего добиваться сам — чужак без положения и состояния, которого аристократия ненавидела.

— Вот видите, мы были не так уж не похожи, — сказал император.

Народу нравилось обращение Питта, потому что он был добр к низшим и часто нелюбезен с равными. Он вел себя, на самом деле, как Бурбон.

В последние годы у Питта, который стал лордом Чэтемом, распухла нога, и его носили в портшезе. Рука на перевязи, ноги закутаны в красную фланель.

— Чем были бы Питты без этих страданий и мук, если бы болезнь не заставляла их держаться начеку? — сказал император.

Мы поговорили о том, как из-за своей подагры, принимая опиаты и порой оставаясь на курортах с минеральными водами, вроде Бата, целыми месяцами, они то выпадали из политической жизни, то снова возвращались в нее.

Затем император остановился возле кухни и приказал подать побольше белой пищи — кур, белого хлеба и сыров, — и проглотил все это, как всегда, слишком быстро. С самого детства и во время все своих кампаний он никогда не входил в те места, где стряпают. Возможно, потому, что у него слишком острое обоняние.

Должен добавить, что наше внимание здесь целиком и полностью сосредоточено на императоре, и у всех у нас развился, вероятно, нездоровый интерес к мелочам его жизни. Будь то приступ кашля, резкое слово, или выворачивание уха, или манера проверять, достаточно ли горяч суп, — все становится темой разговоров на целый день, ибо это касается императора.

Можете не сомневаться, это все тот же двор, с тем же особым положением монарха и особо приближенных к нему. Пока я не занялся розысками о бриллианте, император оставался единственным, чем и кем я мог заниматься, если не считать собственно выживания. Другие все еще не нашли для себя внешних интересов и потому слишком заняты мелочным соперничеством.

У меня нет друзей, кроме императора и Эммануэля, так что эта работа избавляет меня от безжалостно томительных дней, от мыслей о моей жене, Анриетте, и о леди Клэверинг (на самом деле это целый сюжет). Я живу как чужестранец среди этих людей, которые каждый день встают и надевают свою форму, как делали многие годы. Но здесь, на этом острове, где климат ведет борьбу с самим собой, а люди борются друг с другом, это кажется почти правильным — ежедневно облачаться в военную форму.

Когда император вернулся, мы продолжили разговор о Питте Старшем, который был назван великим членом палаты общин (и это человек простого происхождения). Император начал расхаживать взад и вперед. Он все время слегка пожимал правым плечом, есть у него такая привычка, и посторонних это движение часто оскорбляет, они принимают его за знак того, что аудиенция закончилась.

— В жизни он все делал поздно, — сказал я. — Ему было тридцать восемь лет, когда он занял свой первый пост, в сорок шесть он женился, в сорок восемь вошел в кабинет.

— Я был на два года моложе, когда закончил свою карьеру, — сказал император, слегка улыбнувшись, от чего мне стало не по себе. Я запротестовал, и он устремил взгляд на море.

— Когда он стал графом Чэтемом, народу это не понравилось, — продолжил я. — Он предал средний класс, который поддерживал его. А потом пришел каприз, внезапная потребность в причудах. У него была роща — деревья привезли из Лондона и высадили на голом холме, он купил, потом продал, а потом опять купил все тот же дом. Он хранил молчание четыре года, после чего с триумфом вернулся в политику. Даже американец Бенджамин Франклин немного опасался его. Питт знал, что налогообложение без представительства в парламенте невозможно и что его страна не выиграет войну против колонистов.

— Если бы к нему прислушались, Америка все еще была бы частью их империи, — сказал император.

— Под конец он приковылял в палату лордов, поддерживаемый своим сыном, нашим Уильямом Питтом. Пэры были все в обычных алых одеяниях, а он — в черном бархатном костюме, который носил в палате общин, черных бархатных башмаках и с костылями, закутанными в бархат. Можете себе представить!

— У него была притягательность калеки, больше того — могучего калеки!

— Он произнес длинную речь о нас, о «старинном закоренелом враге», немного несвязную, — сказал я. — Какой-то герцог ответил ему, а когда он поднялся, чтобы ответить герцогу, тот схватил его за грудки, и Питта унесли в обмороке. Месяц спустя он велел сыну прочесть ему вслух сцену смерти Гектора и в тот же день скончался.

— Именно так человек превращается в миф, — сказал император.

В тот вечер император играл в шашки с гофмейстером Бертраном, как вдруг Али вручил мне письмо, написанное по-английски.

Я посмотрел на императора, играющего в шашки, а он, притворяясь, что он этого не писал, закусил губу и старался удержаться от смеха. Я сказал по-английски:

— Благодарю вас. Надеюсь написать еще одну книгу на еще лучший сюжет.

Он пытался сделать вид, что он тут ни при чем, но у него не получилось.

14

БРИЛЛИАНТ, ОЛЕНИЙ ПАРК

Людовику Пятнадцатому нравился бриллиант, названный в честь его двоюродного дяди. Он помнил тот день, когда регент показал ему камень и тем самым отвлек от мыслей о мертвых птицах. То был день, когда дядя отказался рассказать ему о человеке в железной маске. Теперь он знал эту тайну.

В его правление бриллиант впервые появился в свете. Он надевал его всякий раз, когда хотел надеть первую драгоценность королевства. Когда бриллиант был на нем, ему казалось, будто сам он развоплощается; он чувствовал себя почти невидимым, и это было великим облегчением.

Каково бы ни было происхождение «Регента», теперь он был узаконен королем Франции, который нередко надевал его просто ради того, чтобы вызвать его великолепием раздражение у иностранных сановников. Этот бриллиант был создан для вечеров при таком дворе, как французский. Под необыкновенными хрустальными люстрами, озаренными свечами, он расхаживал среди сановников, надев «Регент». Непонятно и таинственно, как огонь может исходить из столь прозрачного камня, лишенного цвета — и все же заключающего в себе все цвета. Новички при дворе озирались, дивясь источнику света, который расщеплялся на красный, желтый и синий, сочетаясь с зеленым и пурпурным. Король являл собой необыкновенное зрелище в своих двух наборах украшений — в один день все белые бриллианты, на другой те же ордена, повторенные в цветных камнях — орден Святого Духа с его перевернутым голубем, орден Золотого Руна с его изящным бараном. Кланяясь и размахивая шляпами перед Людовиком Пятнадцатым, придворные и дипломаты сперва смотрели на его красивое пустое лицо, а потом, словно по принуждению, на соперника короля — сверкающий бриллиант. Только один из двух казался живым. Иногда, пораженные великолепием обоих, они на мгновение утрачивали остроту ума и дар речи, а Людовик тем временем успевал пройти дальше.