Тень власти - Бертрам Поль (книга регистрации txt) 📗
– Никогда. Я не люблю вас. Да если бы и любила, то никогда не вышла бы замуж за человека, руки которого красны от крови жертв, виновных только в том, что они любят свою родину, свою веру и свое богатство. Если б я стала женой такого человека, я умерла бы от стыда.
Я сдерживал себя с величайшим трудом.
– Это ко мне не относится, донна Изабелла. Когда вы успокоитесь, вы раскаетесь в том, что сказали это. Итак, это ваше последнее слово?
– Это мое последнее слово, сеньор.
Может быть, ей показалось, что она прочла в моем взоре и тоне угрозу, хотя, видит Бог, в них было одно страдание. Война есть война. Что же я сделал такого, чего не делал и ее народ, когда ему принадлежало господствовать? Войска герцога Оранского вешали священников дюжинами во время последнего своего похода и мучили их до тех пор, пока не выжимали из них все, до последнего гроша. В одном Рермонде они убили их двадцать шесть человек. Может быть, они убили бы и еще больше. И в женских монастырях они вели себя не лучше. Меня называли беспощадным. Может быть, я действительно был беспощаден. Но я был таким очень часто только для того, чтобы пощадить людей, а не проливать кровь. Своей суровостью я спас жизней не меньше, чем другие своим милосердием. Кроме того, мог ли изменить ход вещей, если б и хотел? Терпимость несвойственна нашему веку. А до денег, до золота, я не унижался никогда. Я хотел бы разбогатеть иным путем.
– Если у вас есть какие-нибудь желания, – продолжала она, – удовлетворения которых вы настойчиво от меня требуете, то я уверена, что мой отец охотно исполнит их. Он богат. За меня и раньше сватались, и он…
Она вдруг остановилась, и по лицу ее скользнуло выражение испуга. Если в моих глазах отражалось то, что я переживал, то они, должно быть, были страшны. Кровь прилила к сердцу, и когда она отхлынула, то я почувствовал, что во мне что-то оборвалось. От такого оскорбления я вдруг стал холоден и тверд как сталь. Демон во мне сорвался с цепи, и я уже не пытался его обуздать.
– В первый же день, как я приехал сюда, я заявил, что меня нельзя оскорблять безнаказанно, – сказал я таким голосом, который звучал в моих ушах как-то странно и неестественно. – Вы предпочли забыть об этом предостережении, тем хуже для вас. Теперь слушайте меня, донна Изабелла!
Я сделал шаг вперед. Инстинктивно она попятилась в глубь комнаты.
– Слушайте! Через неделю вы будете моей женой без гроша приданого. Я не богат, но у меня хватит средств на то, чтобы содержать жену сообразно моему положению и не просить ни гроша у ваших гильдийщиков. Моя шпага весит пока больше, чем конторские книги вашего отца. Вы поступите так, как я вам сказал. В противном случае полсотни ваших сограждан через несколько дней будут переданы в руки инквизиции. Вот списки, которые я получил сегодня из Брюсселя.
Я вынул их из кармана и всунул ей в руки. Она хотела было отскочить назад, но, должно быть, в моем тоне было нечто такое, что заставило ее взять их.
– Читайте. Полсотни жизней. По счастью, имя вашего отца не попало сюда. Теперь, если вы согласны на мое предложение, я рискну всей своей властью, и они все получат предостережение, получат время для того, чтобы управиться со своими товарами и уехать безопасно. Если вы несогласны, то я не имею охоты рисковать жизнью своей только для того, чтобы удостоиться, как сейчас, презрения. Выбирайте. За себя и за своего отца не бойтесь: что бы вы ни делали, до вас никто не посмеет коснуться. Такое мщение было бы ниже моего достоинства. Вы можете оставить у себя эти списки на сегодня и просмотреть их на досуге. Через полчаса я прикажу закрыть городские ворота, а завтра в это же время явлюсь за вашим окончательным ответом.
Она продолжала стоять неподвижно, как изваяние, с опущенными глазами. Сероватый отблеск «умиравшего дня играл на ее лице. Я вышел.
Через пятнадцать минут на улицах раздались звуки военных рожков. Ворота были заперты, стража повсюду усилена.
Главный отряд войска был стянут к городскому дому: в одну минуту он мог очистить площадь.
Это не было напрасной предосторожностью. Я знал, что она, если захочет, способна пойти на риск и поднять народ. Я считал ее способной на всякое сумасбродство и потому приставил к ее груди кинжал. У меня не было сведений о том, до какой степени восстание подготовлено в городе. Я сделал многое, чтобы обезоружить ее, но, благодаря своей красоте, она» могла вскружить голову мужчинам и толкнуть их на какое-нибудь безумное дело. Равновесие поддерживалось только страхом перед герцогом и мной, и мне скоро пришлось убедиться, как велик был этот страх.
Я не мог жаловаться на исполнение моих приказаний. Все было сделано с точностью часового механизма. В сорок минут все распоряжения были исполнены. На одну минуту город, собиравшийся уже спать, встрепенулся было, но, выйдя из своего спокойствия, сейчас же струсил. В окнах показались испуганные физиономии, на улицах стали собираться небольшие группы людей, спрашивающих друг друга, что случилось. Но как только появлялись вблизи солдаты, звеня доспехами, все проворно исчезали в каком-нибудь узком, темном переулке. Кто рискнул спросить, не получал ответа и шел в страхе домой.
Обширная площадь опустела, словно кладбище. Только присутствие войска несколько оживляло ее. Надвигалась ночь. На мокрых камнях играли отблески света, падавшего неизвестно откуда. Правильные ряды солдат и лошадей казались в этом безмолвии и мраке чем-то нереальным, как будто все было только сном. Но, увы! То была сама действительность.
Дон Рюнц посмотрел на меня вопросительно, когда я отдавал ему приказания. Но, взглянув мне в лицо, он счел за лучшее не заговаривать со мной. Он знал, что у меня бывают настроения, при которых не следует задавать мне какие-либо вопросы.
Барон фон Виллингер, который способен расспросить самого дьявола, если что-нибудь его заинтересует, проезжая мимо нас к своему посту, весело крикнул:
– Неужели приближается принц Оранский? Это местечко нас совсем засосало, и я рад бы поразмяться.
– Боюсь, что не придется, – отвечал я. – Я хотел только посмотреть, как идут наши дела.
То, что я перечувствовал в этот день вечером и затем ночью, не поддается никакому описанию.
Войска простояли на площади целую ночь и весь следующий день. Не думаю, чтобы это удивляло солдат: ложные тревоги для них были не в диковинку.
Глубокую ночную тишину нарушали лишь стук копыт о мостовую да тихие слова команды при смене караула. Ночь прошла спокойно.
На другой день в назначенный час я стоял опять перед донной Изабеллой. Она была бледна как смерть, но поднялась мне навстречу гордо и величаво.
Я холодно поклонился:
– Я явился выслушать ваш ответ, сеньорита.
– На ваш вопрос, как вы его поставили, ответ может быть только один.
– Вы принимаете мое предложение?
– Да.
– Можете вы приготовиться к свадьбе на будущей неделе?
– Да.
– Я устрою все сейчас днем и дам достаточно времени тем, кто должен покинуть город. Но я был бы очень рад, если б они поспешили это сделать, ибо разные непредвиденные обстоятельства могут заставить меня сократить данный им срок. Будьте добры возвратить мне списки.
– Вот ваши списки, сеньор.
Она взяла их со стола и передала мне.
Глубокая жалость к ней охватила меня в ту минуту, когда она стояла передо мной с крепко сжатыми губами, бледная как смерть. Несмотря ни на что, я ведь любил ее. Одну минуту мне хотелось сказать ей, что я спасу всех этих людей и рискну всем, требуя только одной награды – взглянуть на ее лицо. Если б она помолчала еще, я бы непременно это сделал. Но она опять заговорила, и ее слова спугнули это чувство.
– Какое ручательство вы дадите мне в том, что сдержите свое обещание?
– Только мое слово. Вы можете рискнуть в этом случае, ибо вы все равно в моей власти. Я не отступлю ни на йоту от того, что сказал. Вы еще не знаете дона Хаима де Хорквера. Я не купец, чтобы изменять свои условия или давать ручательства.
