Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды - Короткевич Владимир Семенович (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Ещё не совсем вошла в цвет, но ясно, что обещает.
— Ах, дьявол, — подивился Бекеш. — Кто такая?
— Мечника Полянки дочь. Ничего, зажиточные, состоятельные горожане.
— Да что мне в этом. Имя как?
— Анея. Подруга Фаустины моей.
— Ах какая... — Бекеш словно забыл обо всём. — Ах, Боже мой, красота невыразимая.
— А как бы я моложе был, так и я... — начал Кристофич.
— Так давай, дядька.
— Нет, брат, не те уж у коня зубы. Тут, брат, женись. А она меня маком напоит да из-под бока — к парням на посиделки. Я, по моим годам, всё больше вон к таким...
— А что, — молвил Клеоник. — А и ничего...
К воротам продирались сквозь толпу два человека. Женщина на муле, покрытом сетью из золотых нитей, и за ней, на вороном жеребце, кардинал Лотр.
— Смертоносная красота, — оценил Клеоник. — Я с неё Магдалину резал бы.
— Марина Кривиц, — бросил Бекеш. — Люди говорят: самодайка. А мне кажется, не может быть лживой такая красота. Пусть и дрянь баба, но жизнь-то какая?! И всё равно не верю, что дрянь.
— Ты, батька Альбин, не слишком зыркай, — ухмыльнулся резчик. — Лотр за блудни с нею на воротах повесит. И потом, это ж смертный грех, ты же монах, хотя и плохой.
— Нет, браток, в красоте смертного греха. Да и вообще, что такое плотский грех? — Он махнул рукой: — Нет в женских объятиях ничего греховного. Смотреть не грех — на то у человека глаза... Целовать не грех...
Молодые прыснули.
— Чего смеётесь? Правда. Если бы Богу угодно было монашество, Он бы уготовил для этого жребия людей с определённым изъяном. А раз этого нет, то, значит, всё шелуха.
Братчику надоели пьяные поцелуи Гриня, он отвязался от иерея, бросил ватагу и начал спускаться с гульбища, собираясь спрятаться где-нибудь в церковном притворе и подумать. Он внимал крикам толпы за стенами, воодушевлённым крикам, видел через бойницы, как плывёт в храм человеческая река, слышал звон денег на блюдах.
Но даже в притворе, куда он спустился, не было покоя. В притворе кипела дикая драка. Он остановился, поражённый.
У стен стояли сундуки с деньгами. По узким желобам текли и текли ручейки золота, серебра, мужицкой меди, падали в миски и горшки (видимо, деньги ссыпали с блюд там, за стеной, как хлеб в засеки). Никто сейчас не обращал внимания на эти деньги. Между сундуками, топча монеты, извивались запыхавшиеся люди в белых францисканских, бурых доминиканских и прочих рясах. Секли друг друга верёвками, обычно подпоясывавшими монашеские одеяния, били в челюсти, по голове, под дых.
— Мы час только простояли!
— Доминиканцам место уступай, бабий выродок!
— Диссидент, сволота!
— На тебе, на!
Кого-то выбросили в окно, кто-то буквально взмыл над толпой и, два раза перевернувшись в воздухе, улетел через перила куда-то в подземелье... Никогда ещё не приходилось Юрасю видеть такой драки.
Пахло зверем.
Школяр покачал головой.
— И сотворил Пан Бог человека по образу своему, по образу Божьему, — грустно сказал он. — И увидел Бог, что это хорошо.
Он махнул рукой и пошёл на гульбище. Может, хоть на башне укроешься от всего этого?
Лотр случайно спрыгнул с коня рядом с Анеей и только тогда заметил её. Повлажнели глаза. Девушка не заметила его, она не сводила взора с зубцов, чтобы ничего не пропустить. Но упорный чужой взгляд почувствовала... Поворотила голову — и в глазах плеснул испуг, смешанный с почтением.
— Я опять не видел тебя у доминиканцев на исповеди, дочь моя, — мягко сказал Лотр.
— Я исповедуюсь в своей слободе, ваше преосвященство, — опустила она ресницы. — Вы слишком добры, если замечаете такое никчёмное существо, как я.
— У Бога нет никчёмных. И если я напоминаю...
— Вы — великий человек.
— ...когда я напоминаю, чтобы исповедовалась там...
В девичьих глазах вдруг появилась твёрдость. Шевельнулись губы:
— Бог везде.
— И в схизматской молельне?
— Что ж, если Он захочет, то пойдёт и туда. Он — там. Он уже выходил один раз. И вы сами сказали, что у Бога нет никчёмных...
Сопротивление возбуждало и дразнило Лотра. Ноздри его задрожали.
— Смотри, я напоминаю.
«Магдалина» велела слуге держаться того места, где спешился кардинал.
— Легче найдёшь.
В действительности ей нужно было присмотреться к девке, с которой так подозрительно долго разговаривал патрон. Не сходя с мула, она смотрела, оценивала и ощущала, как шевелится где-то под душой ревнивое волнение. Плевать она хотела на объятия этого очередного, но с ним спокойно. Беда её была в том, что каждый раз ей казалось: вот это не... надолго (она страшилась слов «постоянно», «всегда» и почти не вспоминала, что есть слово «навеки»). Каждый, кто давал ей на известное время уверенность и всё прилагающееся (деньги были делом десятым, хотя этот и платил хорошо), вызывал в её душе приязнь и даже нечто похожее на желание быть с ним.
И вот — эта. А может, ещё и ничего? Может, обойдётся?
На лестнице кардинал столкнулся с Болвановичем. Красный, шатается — чёрт знает что. И вдруг, когда Лотр остановил его, из-под пьяных бровей Григория Гродненского неожиданно трезво сверкнули медвежьи глазки.
— Рык слышишь? — спросил Лотр.
— Отверз Пан Бог уши мои.
— И что?
— Думаю, сильненьким наш злодей делается.
— М-м... да. Вот тебе и кукла. Два этаких чуда. Вот выйди сейчас на стены, крикни против него. Что будет?
— Это ты выйди. Ты что, последний оплот восточного православия в Гродно уничтожить хочешь? Это ты — подожди.
Лотр махнул рукою, пошёл. И уже с самого забрала увидел, как сидит на выступе стены и думает о чёмто Босяцкий.
— Н-ну?
Серые в прозелень, плоские глаза праиезуита показали в ту сторону, откуда летел шум человеческой толпы.
— Т-так... он где?
— Стража доносит: по забралу ходит, с другой стороны башни.
— Сила?
— Д-да... с-сила. Это немного больше того, на что надеялись.
— И что? — Лотр не желал начинать разговор первым.
— Да что... Одно из двух. Либо он мошенник, жадный к деньгам и славе, а власти — по глупости, а может, по лени, — не алчущий. В этом случае он нам — как поветрие. С ним нам и курия — ерунда.
— А что, это, по-моему, неплохо. — Лотр сделал шаг навстречу монаху-капеллану, чтоб верил, чтоб высказывался дальше. — Что бы ты сказал, будь я понтифик, а ты — серый Папа?
— Всё в руке Божьей.
— Ну, а ещё какое «или»?
— Или он совестливый, боязливый дурак, ни денег, ни славы не хочет и не будет нам помогать (а такой нам не нужен).
— И ещё есть одно «или», — с внезапной суровостью сказал нунций. — А что, если он и мошенник, и сребролюбец, да ещё и любитель власти... И что, если он силу свою почувствует и поймёт, что сам всё может?
— Думаю, плохо будет. Зачем мы, зачем Церковь при живом Боге?
— Что ж тогда?
— Убрать, — одними губами сказал монах и добавил чуть громче: — Но я думаю, что не из тех. Человек, бывший раб. Откуда ему знать про власть и желать её?.. Иди, спроси его. Всё в руке Божьей.
— То-то. В чьей руке?
Босяцкий усмехнулся кардиналу в спину. Ишь, встревожился, лупанул, как ты его, скажи, за пятки хватают. Напрасно бежишь. Человек алчет либо золота, либо славы, а жажде власти так называемому Христу ещё негде было научиться.
Лотр нашёл Юрася там, где и ожидал найти. Братчик ходил по забралу, морщился от криков и мял одну руку в другой. И этот обыкновенный, очень человеческий жест успокоил кардинала.
— Ну что? — спросил он. — Тут лучше, чем на кобыле?
— Да ну его, — сморщился Братчик. — Не по мне это. Чувство такое, словно я комар в борще. У всех на глазах, все смотрят... И мысли какие-то дурацкие. Вчера голый нищий. А сегодня «чудеса» эти. Город сыт, город кричит-надрывается. Все меня хвалят. И думаешь, как горожане все: а может, и взаправду здесь без вселения Духа и вдохновения Божьего не обошлось?
