Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Дженнингс Гэри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

– Thags iznis, – с облегчением произнес я. – Ты будешь убивать еще медведей, frauja Вайрд?

– Нет, у нас у обоих и так уже достаточно груза. И я больше не знаю других берлог, облюбованных медведями отсюда и до Базилии, поэтому мы можем смело направляться в гарнизон. Да, мы переждем эту сырую погоду в роскошных жарких римских банях.

– Может, мне сходить и отрезать немного медвежьего мяса, на случай если оно понадобится нам в пути?

– Не надо. Раз уж труп окоченел, мясо останется жестким, сколько его ни вари. Пускай валяется.

– Как жалко, что оно зря пропадет.

– В природе ничего не пропадает, мальчишка. Этот труп станет кормом для несметного числа других животных, птиц, насекомых. Если стая волков появится здесь первой, он отвлечет их от того, чтобы преследовать нас по запаху снятой шкуры. Еще лучше, если медведя обнаружит банда диких гуннов, это задержит их здесь на какое-то время.

– Я как-то раз видел волка, – сказал я, – и не сомневаюсь, что он способен с легкостью убить человека. Но я никогда не встречал гуннов. Я так понимаю, frauja, что тебе приходилось иметь дело и с теми и с другими?

– Во имя проклятого Стикса, любой может на них наткнуться! Волки могли бы уничтожить наши припасы или наших лошадей, если бы они у нас были. Но звери вряд ли набросились бы на нас. И то сказать: зачем умным, почтенным и находчивым волкам портить себе репутацию людоедством? Но я знаю гуннов. Вот от них можно всего ожидать. А теперь, мальчишка, – atgadjats!

Не помню, сколько времени мы шли после того, как покинули то место. Но теперь почти каждый день мы спускались с холма, и с каждым новым днем погода становилась немного мягче и – невозможно поверить в это – увязанные в тюк медвежьи шкуры, которые я нес, становились легче. Как Вайрд и предсказывал, мышцы и кожа у меня на плечах и спине со временем привыкли к тяжелой работе, да и вообще я стал сильней. Я больше не шатался и не спотыкался на каждом шагу, а шел вровень с неутомимым старым охотником.

Он обучил меня, как ходить тихо; таким образом, я научился всегда смотреть, куда ставлю ногу, прежде чем перенести на нее собственный вес, что бы внизу ни было: сухие ветки или шуршащие опавшие листья, скрытые снегом. Я научился никогда не отпускать ветки после того, как отодвигал их, чтобы пройти, я выучился множеству других хитростей, познавая лес. Иногда, когда мы Вайрдом проходили по не покрытой снегом скале, а затем вдруг обнаруживали снег на ее противоположной стороне, нам обоим приходилось идти задом наперед, пока мы снова не добирались до скалы, где снега не было. Это, говорил он, не введет в заблуждение лесных зверей, но, возможно, собьет с толку каких-нибудь гуннов, которые натолкнутся на наш след.

Временами Вайрд прекращал наш переход в полдень, в другие дни растягивал путешествие до поздней ночи, но мы неизменно делали привал рядом с покрытым льдом озером или ручьем. Часто также Вайрд по дороге вдруг резко останавливался и жестом останавливал меня, молча ставил узлы, снимал лук и выпускал стрелу в зайца-беляка или горностая, которые неподвижно сидели на белом снегу, оставаясь незамеченными мной. Казалось, что у старого охотника зрение и слух намного острее, чем у обычных людей, и я с восхищением сказал ему об этом.

– Skeit, – проворчал он, поднимая свою жертву. – Это твой орел заметил его, а я лишь внимательно наблюдал за птицей. Может, он и предпочитает есть змей, но видит всё, а наблюдая за ним, и я тоже это вижу. Очень полезный спутник этот орел. А твои глаза просто ленивы, мальчишка. Ты должен развивать их, тренировать, как и мышцы. Что же касается твоего обоняния, то ты просто слишком долго прожил в четырех стенах. Проведешь достаточно времени на воздухе и научишься распознавать, как пахнут снег, лед и вода.

Однако я так никогда и не достиг умения Вайрда по запаху находить воду.

Я попытался лучше использовать свои глаза и вскоре, к великому удивлению, обнаружил, что могу, хорошенько попрактиковавшись, видеть то, чего не замечал раньше. Например, движение лучше всего воспринимать, если прямо смотреть на то место, где ты ожидаешь (или опасаешься) его увидеть. Но маленькие, стоящие или неясные объекты, разница в цвете – все это лучше воспринимается боковым зрением. Постепенно я, подобно Вайрду, научился смотреть краешком глаза и стал замечать маленьких белоснежных животных только потому, что они слегка отличались по цвету от снега, на котором замирали в ожидании, когда мы пройдем мимо.

Когда я обрел способность распознавать этих маленьких зверушек и когда у нас еще оставалось немного дичи, чтобы приготовить ее на ужин, Вайрд впервые позволил мне попробовать подстрелить добычу, используя пращу. Однако обычно он всегда держал наготове стрелу, чтобы выпустить ее, если я промахнусь. Разумеется, сначала я очень редко попадал в цель.

– Это потому, что ты обращаешься с пращой, как библейский Давид, – ядовито заметил Вайрд. – Ясное дело, ты же воспитывался в монастыре. Если, прежде чем метнуть камень, размахивать пращой над головой, как это делаешь ты, то пошлешь его далеко и с силой, но не точно. Ты ведь не намереваешься отправить камень просто так на другую сторону Храу Албос. Он должен попасть в какую-нибудь цель, которая находится гораздо ближе, вроде маленькой зверушки, – а не в Голиафа, например. Ты станешь гораздо более метким, мальчишка, если будешь раскручивать пращу сбоку от себя.

Я послушался и попытался последовать совету старого охотника. Но, естественно, поскольку я не привык к такому способу, то сделал это ужасно неловко.

– Да не так! – с отвращением произнес Вайрд. – Вовсе ни к чему раскручивать пращу, как волчок. Двух-трех взмахов достаточно. В любом случае ты раскручиваешь пращу неправильно, так ты бросишь камень из-под руки. Мышцы твои должны работать так, словно ты поднимаешь руку быстрей и сильней, чем опускаешь. Ну же, попытайся раскрутить пращу по-другому и сделай сильный бросок сверху.

Я снова попробовал, и, хотя снова вышло неловко, способ Вайрда придал мне уверенности в обращении с пращой. Итак, я начал практиковаться при каждом удобном случае и, прежде чем наше путешествие подошло к концу, стал неплохим охотником.

И вот наконец закончились сплошные серые облака, неизменно покрывающие небо над Храу Албос. Пасмурные и солнечные дни начали сменять друг друга. Затем погода стала ясной и солнечной. К счастью, в этих низинах рос такой густой лес, что даже сейчас, лишенный листвы, он давал достаточно тени, в противном случае сияние снега просто ослепило бы нас. Здесь, в римской провинции, известной как Реция Прима, мы подошли к реке Бирсус [47], такой узкой, что она замерзла почти на всем своем протяжении, совсем как горные ручейки и источники.

Мы отправились вниз по течению к тому месту, где Бирсус впадал в большую реку Рен. Вдали показалась Базилия – сначала мы увидели вдалеке стену гарнизона, высоко возвышавшуюся над местом, где сливались реки. Вайрд объяснил мне, что здесь текущий на запад узкий и быстрый Рен делает резкий изгиб и поворачивает на север, где расширяется и становится мощным, свободным потоком. Таким образом, здесь располагается верхняя граница навигации по этой судоходной реке, которая протекает через всю Европу на север к Германскому океану [48].

Сейчас Базилия – это маленький римский гарнизонный городок, каких повсюду множество. Да и возникли все они в свое время тоже одинаково. Окруженный стеной лагерь, или форт, устраивают на самом выступающем месте, которое легко защитить; после чего он обычно начинает расширяться. Лагерь окружают валами, караульными башнями, рвами, колючей живой изгородью и другими подобными препятствиями, призванными защитить от вторжения. А снаружи вокруг форта появляются строения и домики. Хотя при слове «лагерь» на ум сразу приходят лишь палатки, вы обнаружите тут прочные дома, разделенные улицами на кварталы и площади, здесь есть рынок, – словом, все как в настоящем городе. Без сомнения, сначала лагеря и впрямь состояли всего лишь из хибар-палаток маркитантов, что следуют за армией и торгуют всякими мелочами, которыми римские власти никогда не снабжали свои войска, – хорошей едой, добрым вином, дешевыми женщинами и здоровыми развлечениями. Однако в каждом городе, где давно уже располагается гарнизон, бывшие обитатели палаток теперь образуют общину граждан, занятых торговлей, хозяйственной деятельностью и увеселениями.