Алая линия - Свет Яков Михайлович (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Тордесильясский раздел
Дон Дуарте держал путь не в Барселону. В начале зимы Изабелла и Фердинанд перебрались в захолустный городок Медину-дель-Кампо, который лежал в самом сердце Старой Кастилии, на пустынном и холодном нагорье.
В Медине-дель-Кампо скрещивались главные дороги Кастилии, отсюда легко было добраться до Вальядолида и Саламанки, Сеговии и Толедо, Саморы и Леона. В паутине, которой походные канцелярии ее высочества оплели всю Кастилию, Медине-дель-Кампо отведена была роль центрального узла, и из ворот древнего мединского замка один за другим выезжали курьеры и тайные агенты королевы, чтобы спешно доставить ее указы, инструкции и письма во все уголки страны.
Хотя зима 1494 года была не в пример теплее прошлогодней, но в Медине-дель Кампо королевский двор изнывал от стужи. С самого рождества по кастильскому нагорью гуляла лютая метель, холодные ветры врывались в древний мединский замок через все щели, и усатые ветераны гранадской войны стыдливо кутались в девичьи шали, которые, однако, не спасали их от насморка.
В крещенскую вьюгу дон Дуарте проскакал из Саламанки в Медину-дель– Кампо. На этот раз он явился в Кастилию в качестве заурядного гонца, и доступ в покои королевской четы был ему заказан. Впрочем, дон Дуарте старался держаться подальше от их высочеств. Черную бороду португальского гостя часто можно было увидеть в кардегардии, в темных галереях левого крыла замка, где бродили вызванные в Медину чиновники разных ведомств, и в трапезной, куда дворцовые служители время от времени забегали, чтобы пропустить стаканчик-другой винца из королевских погребов.
Черная борода щедро поила своих случайных собутыльников, а в этом угрюмом замке языки за бочонком доброго хереса развязывались легко и быстро. К тому же дон Дуарте, на свое счастье, встретил в трапезной дона Педро де Айялу, с которым он имел случай два-три раза беседовать в Лисабоне.
Дона Педро королева приняла весьма холодно, и от огорчения он охотно прикладывался к бутылке и во хмелю забывал, что его чернобородый друг состоит на службе у короля Жуана Португальского.
– Ее высочество, – говорил дон Педро, – не ценит моих заслуг. Я ли не старался для нее, когда вел бой с королем Жуаном. Сказано мне было: ни шагу назад, и я, даром что нога у меня одна, как вкопанный стоял перед королем Жуаном и от той линии, которую наметил отец-папа, не отступил ни на дюйм. А сейчас, изволите ли видеть, ее высочество готова эту линию сдвинуть, лишь бы не ссориться с королем Жуаном… Нет, в ту пору, когда я потерял ногу…
Дон Дуарте отлично знал: стоит только дону Педро сесть на своего конька, и ни единого путного словечка из него тогда больше не выжмешь. И дон Дуарте ловко опрокинул только что вскрытый бочонок вина. Красная, как кровь, жидкость залила весь стол, и пенные струи потекли на камзол и на штаны великого дипломата.
– Боже правый, какой же я увалень! – проговорил дон Дуарте, засыпая солью алые пятна на загубленных штанах своего собеседника. – Соль – отличное средство, но боюсь, следы все же останутся. Ну ничего, бочонок этот не последний… Так вы, сеньор Гарсиа, сказали, что ее высочество не совсем вами довольна. Признаться, я не понимаю: ведь прошло всего два месяца, с тех пор как королева послала вас в Лисабон. Что же, собственно, изменилось за это время и почему…
– «Почему, почему»… Вы, молодой человек, в тонком искусстве дипломатии не искушены, а я на этих хитрых делах собаку съел. Королева…
– Королева? Быть того не может, она ведь своих решений быстро не меняет.
– Святая правда, не меняет, но не может же она рассориться с королем Фердинандом… А я своими ушами слышал, как он ругательски ругал папу, французов и каких-то итальянских князей и просил королеву поскорее столковаться с Лисабоном. Я, говорил король, не господь бог, и если кузен Жуан сговорится с этим треклятым Карлом Французским, мое королевство попадет в тиски. Ну, и королева уступила королю. Вот как было дело. Уж я-то знаю, почему мы теперь готовы бросить кость королю Жуану.
– Сомневаюсь, – сказал дон Дуарте, – конечно, вы достойный кавалер и большой дипломат, но даже вам вряд ли известно…
– Мне? Святой Петр свидетель, я знаю все.
– Прошу вас, дон Педро, отведайте вот это вино – такую малагу мне еще не доводилось пить ни разу в жизни. И простите меня, но лучше прекратим этот разговор: я не хочу ловить вас на слове. Знаете вы или не знаете – о том один лишь господь ведает, да и сдается мне, что все знать даже вы не можете.
– Тты… бо…рода, мальчишка!.. Не веришь мне? Мне, кавалеру Педро де Айяле, командору ордена Калатравы? Так зззнай… Вчера из Са…ламанки вызвали доктора Родриго Мальдонадо. Того самого, который в семьдесят девятом году подписывал договор с португальцами… Кккоролева хочет, чтобы этот Мальдонадо сказал ей, что и как можно уступить королю Жу-жа… Жу… ну да тебе известно, какому кккоролю… А я бы на ее бы да на месте… бы… не поддался нипочем. Кккогда у меня отсекккли любимую ногу, я им сказал…
Что сказал и кому сказал дон Педро в тот миг, когда он лишился любимой ноги, дону Дуарте не суждено было узнать. Голова его собутыльника склонилась в винную лужу, и «тонкий» дипломат почил сном праведника.
В конце января дон Дуарте возвратился в Лисабон. И одновременно в замок Сан-Жоржи кастильский гонец доставил послание Изабеллы и Фердинанда. Их высочества просили прислать в Ме-дину-дель-Кампо посольство с опытными космографами, дабы окончательно решить вопрос о разделе моря-океана.
Снова вызваны были к королю звездочеты из Математического совета, снова из тайников извлечены были карты и глобусы, снова ветхий местре Жозе мирил своих младших собратьев, вспоминая давние и блаженные времена Генриха Мореплавателя.
И, разумеется, на этой космографической кухне самые острые блюда готовил чернобородый повар, к которому местре Жозе относился как к своему любимейшему внуку.
В начале марта, спустя год после встречи короля Жуана с адмиралом в монастыре Марии Благостной, звездочеты, вкупе с доном Дуарте и Руи да Пиной, явились на прием к королю Жуану. Дон Дуарте вычертил большую карту мира, которую внесли в зал аудиенции два негритенка. Карту расстелили на изразцовом полу, прижав ее непокорные уголки тяжелыми серебряными подсвечниками.
Шелестящий голосок местре Жозе стал за последний год настолько невнятным, что высокая комиссия звездочетов не решалась предоставить своему шефу вступительное слово. От имени Математического совета выступил не очень старый звездочет, которому бог дал бархатный бас и бойкий язык.
– Мы, ваше величество, – сказал он, – пришли к заключению, что не имеет смысла отстаивать ту линию раздела, которую пятнадцать лет назад наши и кастильские космографы провели поперек моря-океана. Папа Александр заменил эту старую поперечную линию продольной, он провел ее не по параллели, а по меридиану. Мы полагаем, что годится и такая линия. Суть дела не в том, пересекает ли она море-океан поперек или вдоль… Важно другое: в каком месте она разделяет это великое море. Папа Александр наметил свою линию в ста лигах от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. Нам это невыгодно, ибо в этом случае в нашей половине земного шара останется лишь узкая полоса моря-океана, та его часть, которая тяготеет к западному берегу Африки. Есть основания полагать, что южнее экватора и примерно в двухстах пятидесяти или трехстах лигах к западу от островов Зеленого Мыса лежит какая-то земля, на наш взгляд не связанная с теми землями, которые открыл в позапрошлом году адмирал Колумб. И если бы линию папы Александра мы перенесли бы лиг на триста к западу и с такой поправкой согласились бы кастильцы, мир удалось бы разделить к обоюдной выгоде вашего высочества и королевы Изабеллы. Эту новую линию мы нанесли на карту, которая лежит у ног вашего величества. Она проходит в трехстах семидесяти лигах от Азорских островов и самых западных островов Зеленого Мыса.
– Триста семьдесят лиг? – спросил король. – Почему такая странная цифра?
