Путешествие Хамфри Клинкера - Смоллет Тобайас Джордж (прочитать книгу txt) 📗

Тим сделал вид, будто выслушал все это добродушно, и заявил, что ждет в самом непродолжительном времени из Потсдама благодарственной поэмы от его прусского величества, который прекрасно знает, как расплачиваться с поэтами их собственной монетой; тут же Тим предложил Биркину побиться с ним об заклад на чашу пунша, которую в тот же вечер можно будет распить в трактире Эшли, кто из них скорей обежит трижды вокруг сада; причем он-де побежит в сапогах, а Биркин — в чулках. Книгопродавец, почитавший себя весьма проворным, согласился принять вызов и уступил свои сапоги Кропдейлу, который, обув их, разительно стал похож на капитана Пистоля в пьесе.

Когда все было приведено в надлежащий порядок, они пустились наперегонки изо всей мочи, и на втором круге Биркин, запыхавшись и жиром своим поливая тощую землю, вне сомнения, опередил Тима. Не пожелав оспаривать более победу, Кропдейл во мгновение ока исчез в задней садовой калитке, выходившей на тропинку, которая вела к проезжей дороге. Зрители немедленно закричали: «Убежал!» — и Биркин устремился за ним в погоню, но не пробежал и двадцати ярдов по тропинке, как в ногу ему вонзилась колючка, и, охая от боли и ругаясь от досады, он приковылял назад.

Когда шотландец, собиравшийся раньше стать лекарем, избавил его от колючки, он, озираясь вокруг, воскликнул с яростью:

— Да неужели сей негодяй задумал убежать в моих сапогах?

Наш хозяин осмотрел оставленные Кропдейлом туфли, которые едва ли заслуживали этого названия, и осведомился:

— Скажите, мистер Биркин, ваши сапоги были из телячьей кожи?

— Из телячьей или из коровьей, это все равно, — ответил тот, — но теперь-то я найду лоскут бараньей кожи 31, который его погубит. Двадцать фунтов убытку принесла мне его комедия, которую я купил по вашему совету. Пять фунтов у меня вылетели из кармана из-за этой проклятой оды, а вот эти сапоги, совсем новехонькие, стоили мне тридцать шиллингов. Но ведь сия проделка с сапогами — чистый грабеж! За это полагается каторга! Эта собака сядет у меня на скамью в Олд Бейли!.. Вот увидите, мистер С.! Пускай пропадает за ним долг, а я ему отомщу!

Мистер С. ничего на это не ответил, но, снабдив Биркина другими башмаками, приказал слуге успокоить его стаканом ромового пунша, который немного охладил его негодование.

— Что ни говори, — сказал наш хозяин, — а поступок Тима нельзя иначе назвать, как остроумным обманом, хоть он и заслуживает другого, более достойного наименования, если оценить его как плод изобретательности. Вероятно, сапожник больше не дает Тиму в долг, и ему пришла мысль раздобыть себе башмаки этим остроумным способом, ибо он полагал, что мистер Биркин, который любит юмор, поразмыслив, сам позабавится этой шуткой. Кропдейл живет, в буквальном смысле, остроумием, к которому он прибегает в своих отношениях со всеми приятелями. Однажды, например, он заимствовал у меня на пять-шесть дней пони для поездки в Солсбери, а по возвращении продал его на Смитфилдском рынке. Это была шутка весьма серьезная, такая, что сначала в пылу гнева я хотел привлечь его к суду за конокрадство. Когда же я простыл,

— а он, нужно сказать, все время старательно избегал меня, — решил я при первой возможности пересчитать ему ребра. И вот однажды увидел я его на улице; шел он мне навстречу, я уже приготовил для расправы свою трость, а для того, чтобы он не успел удрать, спрятался за спину какого-то носильщика. Но в то мгновенье, когда я уже поднял орудие возмездия, превратился мой Тим Кропдейл в жалкого слепого калеку, который нащупывал длинной палкой дорогу и вращал одними только тусклыми бельмами вместо глаз. Меня прямо-таки потрясло, что я еле-еле избегнул беды, — чуть было не расправился с невинным человеком, а на следующий день Тим упросил одного моего приятеля, чтобы тот уговорил меня простить его и принять от него вексель на сумму, равную стоимости пони, с уплатой через полтора месяца.

От этого джентльмена я узнал, что слепец был не кто иной, как Кропдейл, который, завидев меня и догадавшись о моем намерении, мгновенно преобразился в слепца. Мне так понравилась его искусная увертка, что я согласился его простить, однако отказался принять вексель, дабы над головой его висело обвинение в воровстве, что было бы порукой его пристойного в будущем поведения. Но Тимоти никак не хотел даться мне в руки, пока я не взял векселя. Тогда он появился у дверей моего дома под видом слепого нищего и так искусно обманул моего слугу, с которым был давно знаком и даже выпивал вместе, что тот захлопнул перед его носом дверь и пригрозил его отколотить. Услышав внизу шум, я спустился и тотчас же, узнав виденного мной на улице слепца, назвал его до имени, к несказанному удивлению лакея.

Биркин заявил, что он любит шутку не меньше других, но спросил, где живет Кропдейл, чтобы потребовать назад сапоги, прежде чем тот их продаст.

— Я охотно дам ему пару новых башмаков и полгинеи в придачу в обмен на сапоги, которые облегали мне ногу как перчатка, так как другие такие я смогу достать только тогда, когда погода для верховой езды уже будет негодная.

Остроумец-заика сказал, что единственная тайна, которую хранит Кропдейл, это именно место своего жительства, но что в летнюю жару он, должно быть, спит на какой-нибудь барже или забавляется с какой-нибудь ночной девой под портиком церкви святого Мартина.

— Чума его возьми! — воскликнул книгопродавец. — Пускай бы он прихватил заодно мои шпоры и хлыст… Тут он не удержался бы и украл еще одну лошадь, а тогда поскакал бы к самому дьяволу!

После кофе я простился с мистером С., искренне поблагодарив его за любезность и весьма довольный проведенным днем, хотя еще не совсем понимал, чем объяснить постоянное общение известного в литературном мире человека с писаками, которые, по-видимому, никогда не будут способны своим трудом завоевать себе хоть какое-нибудь имя. Об этом я спросил своего спутника Дика Айви, который ответил мне так:

— Можно подумать, что у С. есть какая-нибудь корыстная цель, когда он оказывает помощь и покровительство всем этим людям, которые, как ему известно, и люди дурные, и писатели никуда не годные. Но если он имеет такие виды, ему придется разочароваться; ежели он такой суетный, что воображает, будто они пригодны для удовлетворения его тщеславия или, получения им какой-нибудь выгоды, они, в свою очередь, слишком хитры, чтобы не извлечь из знакомства с ним выгоду для себя. Решительно все, кто сегодня у него был, исключая меня, обязаны ему чем-нибудь. Одного он взял на поруки из дома предварительного заключения для должников и затем уплатил за него долг; другого принял к себе в дом и одел, когда тот был выпущен полуголым из тюрьмы на основании парламентского указа об освобождении несостоятельных должников; третьему, который дошел до нищеты, жил на чердаке на задворках Батчер-роу и питался только бараньей требухой, он дал работу, помещение и возможность появляться в пристойном виде, не боясь чиновников шерифа.

Тем, кому приходится круто, он помогает деньгами, когда они у него есть, а когда нет, позволяет пользоваться своим кредитом. Когда у них нет работы, он дает ее от себя либо для их прокормления советует книгопродавцам поручить им написать какое-нибудь сочинение. Они всегда желанные гости за его столом, а стол у него хоть и простой, но сытный, и он всегда готов оказать им услугу. При каждом удобном случае они весьма нагло пользуются его именем, а бывает и так, что без зазрения совести присваивают авторство некоторых его сочинений, а также выдают собственное свое бумагомарание за плоды его мозга. За обедом вы видели у него шотландца; этот шотландец назвался его именем в трактире на Смитфилдском рынке, и там какой-то скотовод проломил ему голову за то, что он непочтительно отзывался о христианской религии; но шотландец уже от своего имени подал на него жалобу, и зачинщик драки должен был дать ему десять фунтов, чтобы тот взял жалобу назад.

Я заметил, что такую щедрость мистера С. нетрудно объяснить, если принять в рассуждение, что они льстят ему в лицо и выступают против его врагов публично; однако я был очень удивлен, когда вспомнил, что этого писателя злобно поносили в газетах, поэмах и памфлетах и не нашлось ни одного пера в его защиту.