Конунг. Человек с далеких островов - Холт Коре (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Но что он прошептал мне?
Сверрир замолчал, подошел к нам и каждому в отдельности пожал руку. Последним он подошел ко мне. Он смотрел каждому в лицо, теперь мы привыкли к темноте, он был ниже всех и глаза его слабо светились. Он сказал:
— Конунг Олав Святой явился мне здесь на горе. Тогда я не знал ни того, что знаю теперь, ни того, что потом рассказал Сигурд, ни того, что сказал Симон. Но конунг Олав Святой говорил со мной.
И он сказал:
— Я умею выбирать своих людей.
Мы спустились из церкви святой Сунневы, на рассвете на камне возле церкви мы нашли мертвого Бенедикта. Когда наступил день, его отпели. Мы все были в церкви: Сверрир и я, Сигурд и Симон, Хагбард с Малышом на плечах, однорукий Гаут и Рагнфрид с волосами, посыпанными золой. Я стоял на коленях и слушал, как молодой священник читает молитвы над Бенедиктом, испустившим дух на той дороге, на которой ему и хотелось умереть. И я подумал, йомфру Кристин, должно быть, умереть на этой дороге и есть последняя радость.
На другой день наш корабль отправился на юг, в Бьёргюн, на борту были мы со Сверриром, Хагбард, калека Малыш и двое братьев из Рьодара, Эдвин и Серк.
ЯРЛ В ТУНСБЕРГЕ
Горький и тяжелый год пережили мы со Сверриром после того, как покинули монастырь на Селье. Тот, кому предстояло стать конунгом Норвегии, еще не обрел силы и ясности мысли. Еще не обнаружил в себе твердость и волю великого человека, еще не бросил свою волю на весы Господа Бога и не сказал: Власть конунга или смерть!
Мы колесили по всей стране, Сверрир и я, священники, ищущие два бедных прихода. Мы говорили с каждым, в ком подозревали такую же ненависть к ярлу Эрлингу, какая горела в нас обоих. Нередко случалось, что молодые люди приходили к нам под покровом ночи и говорили: Твой путь или смерть! Куда бы мы ни являлись, мы находили и страх перед ярлом, и уважение к нему, где бы мы ни были, мы всюду находили больше недовольства, чем мужества. Мы видели кровавые раны и сожженные усадьбы, одиноких женщин, сыновей которых бросили в битву, едва они успели отпустить материнскую юбку. Это была сожженная, кровоточащая страна, порабощенная сильным человеком, желавшим в последние годы жизни обеспечить своему сыну власть конунга.
Мы пришли в Тунсберг. Ты сама, йомфру Кристин, поднималась по этой тропинке в гору в своих легких туфельках с сопровождавшей тебя служанкой. Мы со Сверриром тоже поднялись туда, стояла прекрасная осень, нигде больше я не встречал такой красоты. Крутые горы, которые часто видели, как люди сражались и умирали, величественная церковь святого Михаила, тогда еще не завершенная, по ее стенам ползали крохотные, как муравьи, люди, заставляя это великолепное строение подниматься ввысь. Одним из них был Гаут. Под нами раскинулся торговый город. Не очень большой, Бьёргюн куда оживленнее и шумнее Тунсберга, в нем много измены, смерти, отваги и недугов. Тунсберг же похож на невинную девушку, что, глубоко вздохнув, отдается жестким объятиям, которые раз и навсегда положат конец ее сладким ожиданиям.
Внизу пестрели крыши домов, было еще очень рано, служанки только что раздули огонь под котлами с кашей. Усадьба Аслейва на северном склоне была самая большая в городе, дом со всех сторон был обнесен галереей. Этим летом в нем жил конунг Магнус и его люди. На юге виднелся Хаугар и Гуннарсбё, выше — Россанес и на севере — Сэхейм, где всегда останавливался ярл, когда приезжал в Тунсберг. Это был красивый торговый город с красивыми окрестностями. Мы видели бондов, идущих из Сэхейма и Рэ, — им было велено доставить в город продовольствие перед приездом ярла. Внизу у причалов, недалеко от церкви святого Лавранца, стояли боевые корабли конунга и корабль с людьми, собиравшимися в Йорсалир.
Я всегда любил Тунсберг, йомфру Кристин. Одно из главных огорчений моей жизни состоит в том, что я так и не получил там тех почестей, которых всегда жаждал с присущей мне склонностью к суетной славе. В моей жизни есть и еще одно огорчение — именно там твоего отца конунга никогда не чествовали так, как в других городах этой страны. Но из этого вовсе не следует, что жители Тунсберга любили конунга Магнуса и ярла Эрлинга. Или посошников, когда пришло их время. Но и Тунсберг и Вик были в их руках, что весьма осложняло дело, когда твой отец конунг хотел подчинить себе эту часть страны. И именно в Тунсберге, когда он одержал последнюю свою победу, к слову сказать, самую значительную, его свалила болезнь.
Мы стояли так далеко от каменщиков, строивших церковь, что они не могли нас слышать, утренний свет падал на лицо Сверрира — оно стало более суровым, чем было год назад, когда мы покинули монастырь на Селье. Я понимал, что его гложет сомнение, не дающее человеку покоя даже в тихие ночные часы. Мы уже почти год ездили по следам Эрлинга ярла, и до сих нам не посчастливилось встретиться с ним. Я понимал: мы должны поговорить с ярлом в Тунсберге или уже никогда. Не поговорив с ним, Сверрир не мог бы вырваться из круга людей, которые в последнее время все более жестко требовали, чтобы он открыто вступил в борьбу с ним на стороне конунга Эйстейна. Правда, вырваться из их круга можно было и обеспечив себе место на корабле, идущем в Йорсалир. Вступить же в борьбу с ярлом Эрлингом Сверрир мог также, прибегнув к пузырю с ядом, который носил под платьем.
Мы стояли на горе и любовались дивным утром, на другой день в Тунсберг ожидали прибытия ярла. Мы знали, что его встретят с колокольным звоном и с большой пышностью. Я смотрел на монастырь Олава с его тяжелыми крышами и чудесным садом и знал, что мой добрый друг монах Бернард будет там сейчас служить мессу. Я видел отсюда и крышу трактира, который держали сын вольноотпущенника Ивар и его жена, трактир стоял позади усадьбы Аслейва. Пока мы были в Тунсберге, я часть времени проводил в монастыре, а часть — в трактире, дабы испытать недостойную радость, какую дарит рог с пивом. От этой радости, йомфру Кристин, твой отец конунг отказывался легче, чем я.
Мы стояли там, два молодых безымянных священника с далеких островов, принадлежавших Норвегии, которой ярл Эрлинг правил твердой рукой. Сверрир заговорил.
Лицо у Сверрира в то утро было отмечено суровостью, за которой угадывалась нежность. Голос его мог звучать мягко, как летний ветер, но в нем таился и рык бури. Сверрир привел меня на уступ, обрывавшийся в море. Под нами лежали корабли, за спиной у нас каменщики строили церковь. Утро было прохладное, и они развели костер, свет костра освещал и людей и скалы и, отражаясь в море под нами, снова возвращался к нам. Здесь никто не мог нас слышать. Сверрир заговорил:
— Ты знаешь, Аудун, что дома нас не больно-то жалуют, жители Киркьюбё потеряют сон, если мы с тобой вдруг вернемся обратно. Епископ выпроводил нас оттуда, и мы не оказали ему должного повиновения, отказавшись ехать в Исландию. У тебя в Киркьюбё есть мать, она, конечно, обрадуется, если ты приедешь. Но отца у тебя там нет, его взяли в заложники по твоей вине. Кто знает, где он сейчас? У меня там жена, о которой я не скажу ни одного недоброго слова, но с кем она там спит, пока меня нет дома? Есть у меня и два сына, но они не знают своего отца. Для нас с тобой мало чести вернуться домой. Мы уехали оттуда убийцами, а вернемся неудачниками и перед Богом и перед людьми. Нам лучше остаться здесь и забрать сюда наших близких, когда придет время. Вот только придет ли оно, Аудун?
Мы, священники, у нас нет ничего, кроме наших ряс и сборников проповедей. Мы ходим по стране, где каждый шаг может привести нас к человеку, который послужил причиной того, что нам пришлось уехать из дома. Говорят, будто сборщик дани Карл сейчас в Нидаросе, может, это и так. Ну, а если мы все-таки встретим его в Тунсберге? Ты хорошо спишь по ночам, Аудун? Я плохо, мне снятся сны и они не всегда добрые, по ночам я больше бодрствую, чем днем. Кто дает нам пищу и кров в наших странствиях по этой стране? Те, что выступают против конунга Магнуса, против ярла Эрлинга, те, лишенные голоса люди, которые собирают оружие для битвы и дают советы, более доброжелательные, чем умные. Эти люди предоставляют нам кров и пищу.
