Благовест с Амура - Федотов Станислав Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Ты представляешь, — не выдержав, перебил муж, — мне поручается дипломатическая миссия!
— А вы подумали, Николай Романович, — осторожно спросила Саша (она никак не могла привыкнуть называть его без отчества и на «ты»), — как к этому отнесется генерал-губернатор? Общаться с правительством, тем более с Нессельроде, через голову своего начальства, да еще по столь щекотливому вопросу… — И, в большом сомнении покрутив головой, добавила: — А взять на себя междугосударственные пограничные переговоры — вообще, очень и очень рискованно.
— Но, Сашенька, разве возможно отказаться от поручения канцлера? — погружаясь в некоторое смятение, промямлил Николай Романович. — Он же меня уничтожит одним щелчком.
— Господи, Николай Романович, вы же знаете, что Муравьев своего человека всегда защитит. Об этом папенька не раз говаривал. Да и станет ли граф заниматься каким-то мелким чиновником!
— Я не какой-то мелкий чиновник, — обиделся муж. — Я — действительный статский советник! Четвертый класс Табели о рангах! Это по всем разрядам…
— Знаю, знаю, дорогой, вы — генерал-майор. Простите меня за оговорку. Но в глазах канцлера вы же просто городничий.
— Ты хочешь сказать: Антон Антонович Сквозник-Дмухановский [27]? — с сарказмом вопросил муж. — Ну, спасибо, друг любезный, припечатала! — Вконец разобиженный, Николай Романович почти вырвал из рук жены письмо и направился к выходу.
Сашенька вскочила и, догнав его у самых дверей, повисла у него на шее, целуя в бакенбарды и усы:
— Простите меня, дорогой, ради бога, простите! Я совсем не хотела вас обидеть. Умоляю!
— Ну, ну, хорошо, хорошо, — растроганно говорил он. Ее поцелуи всегда сводили его с ума, она отлично это знала, а он знал, что она знает, но тем не менее всегда подчинялся их чарам — иногда возбуждающим, иногда расслабляющим, как сегодня.
Он снова усадил ее за пяльцы и умиротворенно поцеловал в висок, прикрытый пушистым каштановым завитком.
— И что вы намерены делать? — словно ничего не произошло, обыденным тоном поинтересовалась Саша, принимаясь за вышивание.
Николай Романович подумал.
— Пожалуй, запрошу из Иркутска все дела, планы и документы по этому делу — чтобы подготовиться в полной мере. Хотя бы на всякий случай.
— А может быть, стоит написать письмо Муравьеву и все изложить, как есть? Оно как раз придет в Петербург к его возвращению из заграницы. Пусть Николай Николаевич сам выяснит у канцлера относительно пограничных знаков, у них все-таки слишком разное отношение к проложению границы с Китаем.
— Свет мой Анна Андреевна [28], откуда в твоей головке такие сведения? — колко припомнил жене «городничего» действительный статский советник.
Саша не обиделась:
— Генерал-губернатор частенько бывал то у нас, то у Волконских и все разговоры с папенькой и Сергеем Григорьевичем сводились к Отечеству, к будущему России, к Амуру и пограничным делам…
— А у детей и ушки на макушке?
— Еще бы! — засмеялась жена. — Там такие споры разгорались! Особенно, помню, о Русской Америке…
— А что — о Русской Америке? — насторожился Николай Романович. — О чем тут спорить?
— Николай Николаевич доказывал, что Русскую Америку мы все равно потеряем, ее, как Калифорнию, захватят Соединенные Штаты. Так что лучше, пока не поздно, ее выгодно продать. А папенька был против.
— Вот как! — неопределенно сказал Николай Романович. — Весьма, весьма любопытно… А касательно письма, милая, ты, пожалуй, права: написать надо. Хотя, боюсь, не успеет генерал-губернатор вернуться, чтобы как-то повлиять на переговоры в Урге.
— Зато ваше реноме не пострадает.
— Тоже верно… Однако пойду, подготовлю запрос в Иркутск. — Николай Романович направился к двери, но его опять остановили слова Саши:
— Я только не поняла, что там канцлер пишет о желании монголов принять российское подданство…
— А-а… Помнишь, у нас чаевничал лама Навак Чонжин? Он тогда рассказывал о сочувствии монголов русским. — Саша, вспомнив, кивнула. — Я отписал об этом в Министерство иностранных дел, и директор Азиатского департамента Сенявин очень этим заинтересовался. Вот канцлер и пишет, что на переговорах это надо иметь в виду. Они считают, что это много важней установки пограничных знаков.
Муравьев ворвался в кабинет Сенявина стремительно, словно штурмуя, как в юности, турецкие редуты Шумлы, за что тогда получил свой первый орден — Святой Анны третьей степени. Захлопнул за собой дверь перед носом рванувшегося следом секретаря и быстрым шагом, придерживая левой рукой шпагу, прошел к столу товарища министра. Он снова был в мундире, при орденах и чувствовал себя воином. Вспомнилось: «Есть упоение в бою…» — вычитанное где-то Катюшей.
Сенявин оторвался от бумаг, успел выйти из-за стола навстречу:
— Рад видеть вас, дорогой Николай Николаевич! — Он потянулся по привычке обнять за плечи, но столкнулся взглядом с бешеными глазами генерала и промямлил: — Как здоровье супруги?
— Спасибо, хорошо… — процедил сквозь зубы Муравьев. — Я с визитом, не предупредив, любезный Лев Григорьевич, но дело не терпит отлагательства.
— Я весь внимание…
— Только что прибыл курьер из Иркутска.
— И что же? — насторожился Сенявин. — Курьеры прибывают чуть ли не еженедельно. Случилось что-то экстраординарное? Да вы садитесь, садитесь.
Муравьев, не обратив на приглашение ни малейшего внимания, продолжал говорить стоя и вынуждал стоять Сенявина.
— Я получил донесение, что китайские уполномоченные скоро соберутся в Урге для трактования установки пограничных знаков, якобы вследствие ноты нашего правительства. Мне еще в Европе говорили, что такая нота была отправлена сразу после моего отъезда…
— Кто говорил?! — вскинулся Сенявин, и глаза ею угрожающе сверкнули.
«Эх, прости, Митя! — мелькнуло в голове Муравьева. — Ему же ничего не стоит вычислить, кто из служащих министерства был в это время за границей».
— Кто говорил — неважно, — отмахнулся генерал. — Важно — что именно говорил. Так была такая нота или нет?
— Милейший Николай Николаевич, мы ведем весьма живую переписку со всей Азией. Вот адмирал Путятин Евфимий Васильевич отправлен налаживать отношения с Японией…
— Милейший Лев Григорьевич, — перебил Муравьев, — я спрашиваю не об Японии, я спрашиваю о Китае.
— Да, да… о Китае… Кажется, припоминаю: было такое… Да, точно было! И даже вроде бы мы получили ответ из Пекина.
— И вы только теперь говорите мне об этом? Я прошу, я требую немедленно показать мне переписку с Китаем. Немедленно!
Лицо Муравьева залила краска, на висках взмокли волосы. Сенявин поспешил к столу, схватился за колокольчик.
На звонок в дверь заглянул секретарь:
— Слушаю, Лев Григорьевич?
— Принесите дело переписки с Китаем за этот год.
Секретарь исчез.
Муравьев отодвинул стул у длинного стола для заседаний, присел, не глядя на хозяина кабинета, погрузился в мрачные раздумья. Сенявин, заложив руки за спину, прошелся по мягкому ковру, скрадывающему шаги, остановился перед генералом, спросил, участливо улыбаясь:
— Что, не помогают заграничные воды?
Муравьев поднял тяжелый взгляд:
— О чем это вы?
— Нервы… нервы…
Муравьев покачал головой, усмехнулся невесело:
— Меня волнуют интересы России, а чему вы радуетесь?
— Мы тоже печемся о пользе Отечества.
Вошел секретарь с папкой, по знаку Сенявина положил ее перед генералом и скрылся за дверью. Муравьев углубился в чтение и тут же хлопнул ладонью по листу:
— И верно: отправлено сразу после моего отъезда из Петербурга! Не согласовали, не посоветовались! То-то китайцы засуетились. Еще бы — такой подарочек им преподносится! Что ж вы делаете-то, а, господа дипломаты?! Неужели не понимаете, что этой нотой не только Амур отдаете, но и лишаете защиты Камчатку и все Охотское море?! И это сейчас, когда уже идет война с Турцией, когда, того и гляди, ее поддержат Англия и Франция, и значит, под угрозой нападения будет весь наш крайний Восток. Не Китай на нас нападет — у него сил для этого нет — нападут европейцы, которые промышляют в Тихом океане. Вот к чему приведет ваша «польза Отечеству»! — Генерал-губернатор встал, поправил мундир и отчеканил, глядя прямо в глаза товарищу министра: — Государь сегодня возвращается в Петербург, и я, не медля ни дня, прошу у него аудиенции.
