Наместница Ра - Ванденберг Филипп (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Во время уроков Неферабет тоже сидел на полу, скрестив ноги, а поскольку учил он долгие годы, на животе у него образовались три глубокие складки. Ученики внимали учителю в такой же позе. По правую руку от Неферабета стояла статуя ибисоголового Тота, по левую — статуя Сешат, богини мудрости и искусства письма, с семиконечной звездой на голове.
Тутмос пребывал в унынии. Он не понимал, что происходит в последние дни. Не понимал, как это: он — фараон, а его мачеху Хатшепсут короновали на трон Гора. О, если бы жив был отец Тутмос, он бы растолковал ему все! Исиду, свою мать, он видел лишь несколько дней в году, да и вряд ли она смогла бы дать ему верное объяснение. Так что оставался Неферабет, которому несчастный мальчик искренне доверял, хоть тот и был первым писцом царицы.
Но прежде чем Тутмос успел пристать к писцу с расспросами, Неферабет заговорил сам.
— Судьба каждого человека предопределена, — сказал он. — И судьба фараона тоже. Можно пытаться изменить свою жизнь, но от судьбы не убежишь. Вот послушай-ка сказку.
Жил-был царь, и жена родила ему желанного сына. И пришли богини судьбы, чтобы определить ему жизнь и смерть. И сказали они: «Это дитя умрет из-за крокодила, или змеи, или собаки».
И когда царь услышал это, он опечалился. И повелел он построить в пустыне каменный дом, и послал туда мебель и утварь из царского дворца и множество слуг. И запретил мальчику покидать дом.
Так и рос царевич. Как-то раз залез он на крышу дома и увидел в пустыне борзую. Тогда позвал он слугу и спросил: «Видишь того прекрасного зверя? Кто это?» И ответил слуга: «Это собака, борзая». — «Я тоже хочу такую!» — воскликнул юный царевич. Пошел слуга к царю и рассказал ему все. И повелел царь: «Принесите царевичу щенка, который никогда не сможет причинить ему зла!» Так и сделали.
Шли годы, и мальчик вырос в прекрасного юношу. Послал он к отцу гонца и спросил: «Зачем держишь меня здесь? Смотри, мне назначены три судьбы. Какая-то из них свершится. Отпусти меня, боги все равно не отступятся от своей воли!»
Тогда дал ему отец колесницу, и лошадей, и оружие. Дал и спутника, сказав: «Иди куда хочешь!» И поехал царевич по восточному берегу Нила, а затем еще дальше, на север, пока не прибыл к князю Двух рек.
У князя была дочь, и жила она во дворце, а окна ее покоев возвышались над землей на семьдесят локтей. Собрал князь принцев всех окрестных земель и возвестил: «Кто доберется до окна моей дочери, тот получит ее в жены».
И когда прибыл царевич египетский в эту страну, искупали его, натерли елеем и дали корму его лошадям. И спросили: «Откуда ты?» — «Я сын простого воина из Египта, — ответил царевич. — Мать моя умерла, а отец взял другую жену. Она возненавидела меня, и я убежал». Тогда люди страны Двух рек стали обнимать и целовать его. А когда услышал царевич об условии князя и узнал, что все принцы потерпели неудачу, заклинал он ноги свои, полез на головокружительную высоту и добрался до окна принцессы. Обняла она его и поцеловала.
Когда же князь узнал, что сын простого воина одержал победу, вскричал он во гневе: «Я никогда не отдам мою дочь беглецу из Египта! Пусть уходит!» Однако дочь князя взяла египтянина за руку и поклялась: «Клянусь Ра Хорахте, если его отнимут у меня, я больше не буду ни есть, ни пить и умру».
Тут князь испугался и объявил их мужем и женой. Он дал им поля, и слуг, и много добра. Они зажили своим домом, и египтянин признался жене: «Я приговорен к трем судьбам: умереть из-за крокодила, змеи или собаки». Жена испугалась и сказала: «Так убей свою борзую, которая всегда с тобой!» — «Нет, — возразил царевич, — клянусь Ра, никогда не убью я собаку, которую растил, когда она была еще щенком!» С той поры княжеская дочь заботливо оберегала супруга.
Шли дни, и взял царевич жену свою в Египет, чтобы показать ей страну своих предков. И оказались они у озера, где обитал крокодил, который проглатывал всех, кто попадался ему на пути. Тогда сказала женщина из страны Двух рек: «Давай минуем эти воды ночью, чтобы крокодил нас не заметил». Так они сделали и невредимыми пришли в египетские земли.
Снова шли дни. Они вернулись в свой дом и жили в радости и довольстве в стране Двух рек. Как-то раз ночью сон так сковал все члены царевича, что он не выпил пива, поставленного у его ложа женой. И вот что случилось: из расщелины в стене выползла змея, чтобы укусить царевича. Тут она почувствовала запах пива и пила его, пока, опьянев, не впала в забытье. Проснулась жена и разрубила змею на кусочки, а наутро сказала мужу: «Твой бог уберег тебя от двух твоих судеб, может, даст в твои руки и оставшуюся». Тогда принес царевич богу жертву и восхвалял его каждый день.
И снова шли дни за днями. И перестал царевич думать, что его настигнет судьба. Как-то раз играл он со своей борзой в саду, и, когда собака одним прыжком перескочила через колодец, захотел царевич сделать так же, но промахнулся и упал в глубокий колодец. Так исполнилось прорицание богинь судьбы, хотя и на свой манер.
Юный Тутмос молчал, стараясь извлечь урок из сказки. А Неферабет поднялся и, не проронив больше ни слова, оставил Тутмоса и Амсета размышлять.
Люди качали головами и говорили: даже боги будут смеяться, когда проведают, что Сененмут, архитектор царицы-фараона, собирается вырубить из скалы две каменные иглы длиной в сотню локтей, причем из единого монолита. И вот ныне по всей долине разносился голос Сененмута, громкий, как рев нильского бегемота. Стоя спиной к Великой реке, он держал перед губами большую бронзовую воронку. С ее помощью его команды могли слышать пять тысяч человек, рабов и свободных со всего царства.
— И раз, и два, и Амон-Ра, и Мааткара, и взяли, и подтянем, и сил, и успеха нашему фараону!
В такт его командам скользили мощные каменные иглы, чудесным образом вырезанные из гранита, ладонь за ладонью к берегу. Балки, толщиной с человека, которыми обложили обелиски по сторонам, скрипели при натяжении тысяч канатов. Смесь из молока, воды и песка пенилась под колоссами подобно пиву.
— И раз, и два, и взяли, и подтянем! — раздавалась команда.
Обнаженные рабы были привязаны к канатам подобно зверью. Их схожесть, число и равномерный ритм движений превращал всю эту массу в гигантское первобытное животное, опутанное тысячами веревок, которое пробивает себе путь, фыркая, пыхтя, отдуваясь. Нечеловеческое напряжение одолевало многих. Людей тошнило, и рвота по широкой дуге попадала на впереди идущего. Но каждый выкладывался до последнего, хотя никто не стоял над ними с плетью, ибо обелиски считались священными и только фараон мог ставить их во славу богов. Так что каждый тянул, волок, поднимал, упирался и перетаскивал их для бессмертных. Боги все видят и положат их труд на чашу весов богини истины Маат, когда придет срок взвесить все доброе и злое, что человек накопил за свою жизнь.
Голос Сененмута слегка дрожал. Он понимал, что с каждым локтем, на который продвигались каменные иглы, возрастал шанс добраться до цели в течение пяти дней путешествия вниз по Нилу. Если хоть один из обелисков расколется на последних подступах, то пойдет прахом работа пяти тысяч человек на протяжении долгих месяцев. А многие, особенно жрецы, только и ждали этого. Они осуждали подобное кощунственное деяние, так как видели в нем вызов богам. Иначе, говорили они, намерение Сененмута поставить обелиски высотой до небес и не назовешь.
К сомневающимся принадлежал и Инени, учитель Сененмута, который теперь, опираясь на палку, стоял чуть поодаль и переживал вместе со «своим мальчиком». Инени, лысую голову которого понизу обрамляла пышная белая борода, ничуть не завидовал успеху Сененмута, ибо любил его как собственного сына и гордился им. Но жизненная мудрость подсказывала старику, что гранитные блоки такого размера и веса просто должны расколоться. Старый архитектор по собственному опыту знал, что одно только напряжение между нагретой солнцем гранью и той, что находится в тени, может привести к растрескиванию каменного блока, даже если он будет вполовину меньше этих обелисков. Так что Инени шептал благочестивую молитву Амону-Ра, дабы бог благословил доброе начинание, правда, не надеясь, что его мольбы будут услышаны, а скорее ради того, чтобы снять собственное напряжение, которое становилось все невыносимее.
