Антикварий - Скотт Вальтер (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

— Он служил в армии, и, насколько мне известно, с честью. Он пользовался уважением и считался приятным и многообещающим молодым человеком.

— Простите! Если это так, — возразил антикварий, не склонный довольствоваться одним ответом на два разных вопроса, — почему же вы сразу не заговорили с ним, когда встретили его в моем доме? Я раньше не замечал в вас такой надменности, мисс Уордор!

— На это была причина, — с достоинством произнес сэр Артур. — Вам известны взгляды нашего дома — вы, вероятно, назовете их предрассудками — в отношении чистоты происхождения. Молодой человек, по-видимому, незаконнорожденный сын богатого землевладельца. Моя дочь не желала возобновлять знакомство, не узнав, одобрю ли я ее общение с ним.

— Если бы дело шло о его матери, а не о нем самом, — заметил с обычным едким сарказмом Олдбок, — я счел бы, что ваша сдержанность имеет вполне веское основание. Ах, бедняга! Так вот почему он казался таким рассеянным и смущенным, когда я объяснял ему, что косая полоса на щите под угловой башней означает внебрачное происхождение!

— Верно, — спокойно сказал баронет, — это щит «захватчика Малколма». Построенную им башню называют в память о нем башней Малколма, но чаще — башней Мистикота, что, по-моему, представляет собой искажение слова misbegot note 92. В латинской родословной он значится у нас как Milcolumbus Nothus note 93. А то, что он временно захватил нашу собственность и совершенно необоснованно пытался утвердить свою незаконную линию в поместье Нокуиннок, привело к таким семейным раздорам и несчастьям, что мы с еще большим ужасом и отвращением, перешедшими к нам от наших почтенных предков, стали смотреть на загрязнение крови и внебрачное происхождение.

— Я знаю эту историю, — сказал Олдбок, — и как раз излагал ее Ловелу вместе с мудрыми правилами и следствиями, к которым она привела ваше семейство. Бедный юноша! Наверно, это его очень задело. Я принял его рассеянность за неуважение к моим словам и был немного обижен. Оказывается, это было вызвано лишь излишней чувствительностью. Надеюсь, сэр Артур, вы не станете меньше ценить свою жизнь из-за того, что она была спасена таким лицом?

— Конечно, нет, и само это лицо — тоже, — сказал баронет. — Мой дом открыт для него, и за моим столом он желанный гость, как если бы у него была самая безупречная родословная.

— Что ж, я рад: он будет знать, где его накормят обедом, если это ему понадобится. Но что он может делать в здешних местах? Я должен расспросить его. И, если я увижу, что он нуждается в совете, и даже если не нуждается, — все равно я постараюсь дать ему самый лучший совет.

Высказав это щедрое обещание, антикварий простился с мисс Уордор и ее отцом, стремясь немедленно начать операции против мистера Ловела. Он кратко уведомил своего спутника, что мисс Уордор шлет ему привет и остается ухаживать за отцом, а затем взял его под руку и вывел из замка.

Нокуиннок все еще в значительной мере сохранял внешние атрибуты феодального замка. Там был подъемный мост, который теперь никогда не поднимался, и высохший ров, стенки которого поросли кустами, преимущественно вечнозеленых пород. Над ними высилось старинное здание, выстроенное частью на красноватой скале, круто спускавшейся к берегу моря, а частью — на каменистой почве близ зеленых откосов рва. Мы уже упоминали о деревьях аллеи; теперь же надо добавить, что вокруг высилось еще много других огромных деревьев, своим существованием словно опровергавших предрассудок, будто строевой лес нельзя выращивать близ океана. Конечно, опасаясь прилива, наши путники не рискнули идти домой песками. Поднявшись на небольшой пригорок, через который теперь лежал их путь, они остановились и оглянулись на замок. Здание бросало широкую тень на густую листву росших под ним кустов, в то время как окна фасада сверкали на солнце. Путники взирали на них с весьма различными чувствами. Ловел — с жадным пылом страсти, способной питаться самым малым, подобно хамелеону, живущему, как говорят, воздухом или содержащимися в нем невидимыми насекомыми, — старался сообразить, какое из многочисленных окон принадлежит комнате, украшенной в настоящую минуту присутствием мисс Уордор. Размышления же антиквария носили более меланхолический характер, о чем отчасти свидетельствовало его восклицание «Cito peritura! » note 94, когда он отвернулся, в последний раз взглянув на замок. Пробужденный от своих мечтаний, Ловел посмотрел на него, как бы спрашивая, что он подразумевает под такими зловещими словами. Старик покачал головой.

— Да, мой юный друг, — сказал он, — я очень опасалось, сердце мое разрывается от такой мысли, что этот древний род быстро идет навстречу крушению.

— Не может быть! — ответил Ловел. — Я совершенно поражен!

— Мы тщетно закаляем себя, чтобы переносить превратности нашего обманчивого мира с тем равнодушием, которого они заслуживают, — продолжал свою мысль антикварий. — Мы безуспешно стараемся быть неприступными и неуязвимыми существами, teres atque rotundus note 95, как сказано у поэта. Но та отрешенность от бед и горестей человеческой жизни, которую сулят нам философы-стоики, так же недостижима, как состояние мистического спокойствия и совершенства, к которому стремятся иные безумные фанатики.

— И не дай нам небо, чтобы стало иначе! — горячо воскликнул Ловел.

— Пусть философские рассуждения не иссушат и не очерствят наши чувства настолько, чтобы их не пробуждало ничто, кроме требований нашей выгоды! Как я не хотел бы, чтобы моя рука стала твердой, подобно рогу, только для того, чтобы я мог избежать случайных порезов или царапин, так я не пожелал бы достигнуть такого стоицизма, который сделал бы мое сердце похожим на кусок жернова.

Антикварий смотрел на своего юного друга с сожалением и сочувствием.

— Подождите, молодой человек, — пожав плечами, ответил он, — подождите, пока вашу ладью не потреплют штормы шестидесяти лет жестоких треволнений; к тому времени вы научитесь зарифлять паруса, чтобы ваше суденышко слушалось руля, или — на языке мира сего — вы встретите много несчастий, устранимых и неустранимых, которые потребуют достаточного упражнения ваших чувств, хотя бы вы вмешивались в чужую судьбу лишь тогда, когда этого нельзя избежать.

— Что ж, мистер Олдбок, может быть, это и так. Но пока я больше похож на вас в вашей практике, чем в вашей теории, ибо не могу не быть глубоко заинтересованным в судьбе семейства, которое мы только что покинули.

— И у вас есть к тому основания, — ответил Олдбок. — Сэр Артур за последнее время испытывает большие затруднения, и меня удивляет, что вы о них не слыхали. А тут еще нелепые и дорогостоящие работы, которые ведет для него этот бродяга-немец Дюстерзивель…

— Кажется, я видел этого субъекта, когда случайно зашел в Фейрпорте в кофейню: высокий, угрюмый, нескладный человек. Он с большей уверенностью, чем знанием, — так по крайней мере показалось мне в моем невежестве — распространялся на научные темы, чрезвычайно решительно излагал и отстаивал свои мнения и мешал научные термины со странным, мистическим жаргоном. Какой-то простоватый юнец шепнул мне, что это ясновидец и что он общается с потусторонним миром.

— Он самый, он самый! У него достаточно практических знаний, чтобы рассудительно говорить с ученым видом, когда он считает собеседника осведомленным человеком. И, сказать правду, это его свойство, в сочетании с несравненным нахальством, некоторое время оказывало на меня действие, когда я впервые с ним познакомился. Но с тех пор я убедился, что в обществе глупцов и женщин он выступает настоящим шарлатаном: болтает о магистерии, о симпатиях и антипатиях, о кабалистике, о магическом жезле и прочем вздоре, которым в более темное время розенкрейцеры обманывали людей и который, к нашему вечному стыду, в некоторой степени возродился в наш век. Мой друг Хевистерн встречал этого молодчика за границей и нечаянно обмолвился мне (ибо, надо вам сказать, он, прости его бог, верит во всю эту чепуху) о его истинной сущности. О, стань я халифом на один день, как почтенный Абу-Хасан, я бичами и скорпионами выгнал бы этих мошенников из страны. Своей мистической дребеденью они успешно совращают души несведущих и доверчивых людей, как если бы одуряли их мозги джином, и затем с легкостью обчищают их карманы. А теперь этот странствующий шут и подлец нанес последний удар, который довершит разорение древней и почтенной семьи!