Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Таксомотор привез Глеба на северо-западную окраину Киева, где располагался курортный район Пуща-Водица. Глядя на пробегающие мимо авто, сосновые леса и перелески, он вдыхал полной грудью чистый воздух, напоенный разогретой на солнце живицей, и почему-то радовался, хотя для радости в принципе причин было маловато.
Наверное, Глебу была очень приятна встреча с Киевом, где он не был больше десяти лет. Виды за окном такси оживили воспоминания, и Глебу вдруг показалось, что он стал значительно моложе.
Впервые Тихомиров-младший увидел столицу Украины в детском возрасте. И сразу же в нее влюбился. Особенно ему запомнились прогулки по Киеву с приятелем отца, Игнатием Прокоповичем. Где и как они познакомились, было тайной. Однако Глеб знал, что Игнатий Прокопович за какие-то грехи отсидел в тюрьме двенадцать лет. Что не помешало ему остаться добрым, великодушным человеком, высоко ценившим дружбу и хорошую компанию.
Правда, последние десять-пятнадцать лет Игнатий Прокопович и отец практически не общались, только иногда созванивались. А все потому, что Игнатий Прокопович был в Пуще-Водице «авторитетом». Такая козырная «должность» старого приятеля настораживала и отпугивала Николая Даниловича. Он не считал себя белым и пушистым, но все же с серьезным криминалом старался не связываться.
В оправдание Игнатия Прокоповича можно было сказать лишь одно: долгие годы ему приходилось не жить, а выживать.
У Игнатия Прокоповича было излюбленное местечко на Андреевском спуске – небольшая зеленая полянка в тени деревьев, где во время прогулок по Киеву он и Глеб обычно полдничали. Игнатий Прокопович расстилал на траве миниатюрную скатерку и выкладывал на нее продукты: кусок сала, несколько луковиц и соль в спичечном коробке. Все это он прихватывал из дому. А две бутылки молока и свежеиспеченный ржаной хлеб покупал в молочном и хлебном магазинах по дороге.
Никогда ни до, ни после этих прогулок Глеб не едал более вкусного сала. Оно было восхитительно ароматным и буквально таяло во рту. А в сочетании с душистым хлебом и зеленым луком нехитрая снедь превращалась в самый настоящий деликатес.
У Глеба от удивления полезли глаза на лоб – вместо старой хаты на обширном подворье Игнатия Прокоповича вырос двухэтажный дом с мансардой и кованым петушком, исполняющим роль флюгера. Добротный забор и металлические ворота лишь утвердили Глеба в мысли, что дела у приятеля отца идут очень даже неплохо. И это при всем том, что Игнат Прокопович уже вышел на пенсию.
Едва Глеб нажал на кнопку звонка сбоку от калитки, как тут же подал голос пес: «Гуф-ф, гуф-ф, гуф-ф…» Судя по басовитому лаю, псина была размером с пони.
– Хто там Рябка беспокоит? – раздался из-за забора голос Игнатия Прокоповича.
– Глеб Тихомиров.
– Шось не помню…
– А вы откройте калитку и сразу вспомните.
– Ну да, открой тебе… – с сомнением проворчал Игнатий Прокопович. – А ты меня железякой по кумполу…
Не успел Глеб заверить Игнатия Прокоповича в своих честных намерениях, как звякнул засов, и в калитке, как в раме, нарисовался эскиз Репина к картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Несмотря на годы, на круглой, как арбуз, голове Игнатия Прокоповича красовалась густая, немного поседевшая чуприна, длинные казацкие усы свисали до самой груди, а фигура у него была такая, что хоть завтра на съемки фильма «Тарас Бульба», где ему могла подойти только главная роль.
Одет был Игнатий Прокопович в вышитую сорочку и широченные штаны, напоминающие запорожские шаровары. А в руках он держал люльку, с которой никогда не расставался.
– Дэсь я тэбэ бачыв… – Игнатий Прокопович прищурился: – Шоб я сдох! Цэ ж Глебушка! Ну да – Тихомиров. Ни, ни, хай лучше сдохнэ сосед. А мы щэ пожывэм. И горилки выпьем. Назло врагам. Ну иды сюды, хлопче, почеломкаемся…
Глебу показалось, что его обнял медведь. Даже кости затрещали. Однако он мужественно выдержал ритуал встречи и даже улыбнулся, когда наконец Игнатий Прокопович разнял свои руки-клещи, но улыбка получилась немного ненатуральной – вымученной.
– Радость-то какая… – приговаривал Игнатий Прокопович, буквально втаскивая Глеба в дом за рукав летней куртки. – А я тут сижу один, як сыч. Баба с внуками на Черном море, молодята в Турции, а мэнэ як того цуцыка привязали биля этой будки. Шоб, сторожил, значит. Вот мы вдвоем с Рябком и дежурим – вин ночью, а я днем.
«Хороший Рябко… – подумал Глеб, опасливо оглянувшись. – Это не Рябко, а Цербер. Сожрет на раз и не оближется».
Пес и впрямь впечатлял. Это была помесь кавказской овчарки с каким-то монстром. При виде чужого человека он с таким остервенением начал лаять и рваться с цепи, что Глеб был просто счастлив, когда за ним закрылась входная дверь.
– Ты надолго до нас? – поинтересовался Игнатий Прокопович.
– Если не выгоните, то с недельку поживу. Может, немного больше…
– Тю на тэбэ! Живи хоть полгода. Места хватит. Будет мне с кем покалякать по-людски. Бо с бабою мы в основном грыземся, як собакы. Ось твоя комната, располагайся. Там усё есть – и сортир, и душ. Помоешься с дороги? Рушнык я зараз принесу…
Когда посвежевший после душа Глеб спустился на первый этаж, Игнатий Прокопович сказал:
– Пойдем во двор, в беседку. Бо тут жарковато.
– Э-э… – замялся Глеб. – А как Рябко?..
Игнатий Прокопович раскатисто хохотнул:
– Шо, злякався? Не боись, вин своих нэ трогае. Пойдем, сам побачыш…
Пес снова встретил Глеба остервенелым лаем. Игнатий Петрович цыкнул на него и сказал:
– Рябко, цэ свий. Поняв, собацюга?! Гавкнэш ще раз – убью.
Глеб не поверил своим глазам. Злобное чудовище вмиг превратилось в доброго цуцика, который приветливо завилял хвостом.
– Усё, – сказал довольный Игнатий Прокопович. – Теперь ты можешь с ним хоть цилуваться по пьяной лавочке.
Они расположились в просторной беседке, увитой диким хмелем. Заметив, что Глеб продолжает с опаской посматривать в его сторону, Рябко, чтобы не портить гостю аппетит, величественно удалился в тень, где лег и, высунув длинный розовый язык шириной в ладонь, принялся флегматично созерцать сценки из жизни разных ползающих и летающих букашек.
– Будем пить спотыкач, – категорически заявил Игнатий Прокопович. – Бо магазинная горилка у нас шо отрава. А спотыкач личного производства, на травках настоянный.
– Я – за, – охотно согласился Глеб и окинул взглядом накрытый стол.
Вся еда кроме наваристого борща и овощей с грядки была из магазина. Он немного помялся, но затем все-таки спросил:
– А как насчет сальца?..
– Ха-ха-ха!.. – громыхнул Игнатий Прокопович. – Вспомнил! Як мы с тобою на Андреевском вышивали… эх! Было времечко… От бисова дытына. Гарна память. Зараз принесу. А я, старый дурень, думав, шоб усё было по-взрослому, як в кращых домах Парижа. Это мне детки оставили, когда уезжали. Набили увесь холодильник – шоб, значит, я не беспокоился. Та хиба цэ еда? Ты его в глотку пихаешь, а воно обратно лезет. Ниякого смаку.
Вскоре на столе появилось и сало. Рюмки наполнились как-то очень быстро, словно по мановению волшебной палочки (Глеб даже не увидел, когда), и они выпили «по единой», как выразился Игнатий Прокопович.
– Привычка, – сказал он, с хрустом разгрызая луковицу. – Бо як начну считать рюмки – перва, друга… – так моя баба сразу краник прикрывает. За здоровье мое беспокоится. А шо ему будэ, тому здоровью? От умеренного потребления оковитой нихто ще нэ вмэр.
Глеб только утвердительно замычал в ответ; в этот момент он усиленно налегал на горячий – с пылу, с жару – украинский борщ, в котором торчала большая кость с мясом. Он точно знал, что таких вкусных и наваристых борщей, как на Украине, не сварит ни одна хозяйка в мире. Может, воздух тут такой, а возможно, вода, но как бы там ни было, а борщи у хохлушек всегда получаются знатные.
– Ты в гости, чы по якому дилу? – спросил Игнатий Прокопович, когда они выпили по третьей рюмашке.
– И по делу, Игнатий Прокопович, и в гости… хоть и не зван. Уж извините.
