Последний Конунг - Северин Тим (бесплатные серии книг txt) 📗
И он быстро пошел своей дорогой.
В течение следующих нескольких месяцев я мало что мог рассказать Пселлу такого, чего он не видел сам. Здоровье Михаила быстро ухудшалось. Конечности у него распухли, раздулись так, что пальцы стали толстыми, как колбаски. Чтобы скрыть немощь от людских глаз, басилевс все меньше времени проводил в городе, удалившись в свой загородный дом. А во дворце ковались обычные ковы, только стали они еще ядовитее, когда все убедились, что жить басилевсу остается недолго. Иоанн Евнух по-прежнему стоял у кормила власти, но кое-кто из придворных уже начал лебезить перед молодым кесарем, приготовляясь к тому дню, когда тот взойдет на трон. Другие сикофанты, то бишь подхалимы, объединились вокруг его любимого дяди, Константина, еще одного брата орфанотропа. Несколько особенно твердолобых вновь обратили внимание на императрицу Зоэ, хотя она по-прежнему оставалась заключенной в гинекее, на женской половине, и басилевс урезал ей содержание, так что жила она чуть ли не в бедности. Никто уже не доверял никому, и все сильнее казалось, что вся махина власти вот-вот развалится.
Я осознал, как далеко зашел упадок, когда однажды декабрьским поздним вечером некий высокий чин прибыл в караульню. Он задыхался и был в смятении.
– Мне нужен гвардеец Торгильс, – заявил он.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
Человек тревожно посмотрел на других отдыхающих гвардейцев, взиравших на него, не скрывая любопытства.
– Ты должен выбрать одного надежного товарища, – сказал он. – Возьмите тяжелые плащи и следуйте за мной.
Я взглянул на Хафдана.
– Возьми Ларса, – приказал он.
Ларс был флегматичный гвардеец, прослуживший в Этерии почти столько же времени, сколько сам Хафдан. Мы с Ларсом собрали свое оружие, и чиновник повел нас, почти бегом, в присутствие Иоанна Евнуха. Тот ждал нас, одетый в монашескую одежду и готовый покинуть дворец.
– Вы должны сопровождать меня как телохранители на случай осложнений, – сказал Иоанн. – Держитесь осторожно, прячьте оружие, а секиры можете оставить здесь. Достаточно мечей под плащами.
Выскользнув из дворца через одни из второстепенных ворот, где привратники явно ожидали нас, мы поспешили по улицам города. Мы держались проулков и окольных улиц, но я понял, куда мы направляемся. А направлялись мы к месту, называемому Венецианским кварталом по причине того, что селилось там множество иноземных купцов, в основном итальянцев. Кроме того, там же располагалось несколько главных монастырей Константинополя, и когда мы остановились и постучались в деревянные двери одного из них, я догадался, что мы стоим перед воротами монастыря, называемого Косьмидион. Именно в этот монастырь басилевс делал самые щедрые вклады, ибо он был построен во имя врачей-святых Косьмы и Дамиана.
Мрачного вида монах впустил нас без единого слова и повел по вымощенным камнем коридорам. Вдали слышалось пение, и когда мы свернули за угол, я заметил поспешно удаляющиеся фигуры с головами, закрытыми накидками – они ждали в тени, любопытствуя знать, что за посетители явились в столь поздний час. Наконец мы подошли к двери обычной монашеской кельи. Дверь была распахнута. Внутри, на простой койке, лежал басилевс.
Я узнал его по толстым распухшим рукам, ибо одет он был не в императорскую одежду, но в простую черную монашескую тунику. На голове у него была выбрита тонзура: я мог видеть порезы и царапины – сделано это было второпях и совсем недавно. Выглядел он воистину ужасающе, и у меня не было сомнений – жить ему осталось не долго.
– Следите за дверью и коридором, – приказал орфанотроп. – Никого не впускайте.
Увидев больного брата, он явно опечалился. Войдя в келью – это я успел заметить прежде, чем повернулся, чтобы следить за коридором, – он опустился на колени перед кроватью и обнял больного. За моей спиной Иоанн ласково шептал какие-то слова утешения тому, кого своими кознями возвел на трон. Мне с трудом верилось, что распухший потный калека, лежащий на койке в келье, – тот молодой и красивый придворный, что женился на Зоэ.
Во дворце ничего нельзя сохранить в тайне, и меньше всего – исчезновение императора. На рассвете в монастырь явились первые посетители: прибыли новый кесарь Михаил и его дядя Константин. Басилевс в это время сильно мучился, и орфанотроп пустил их ненадолго, а потом велел уйти. Явились два врача, один из монастырской лечебницы, другой из дворца, и попытались облегчить страдания больного при помощи болеутоляющих снадобий. Тогда я услышал, как басилевс воскликнул, что желает умереть, как умер его Господь, в муках, и орфанотроп приказал мне врачей больше не впускать. В келью допускали по одному монаху за раз, дабы он молился за душу больного. Остальная братия должна была молиться за него в часовне.
Мы с Ларсом охраняли ужасный коридор двадцать часов кряду, запертые в самом сердце монастыря, слыша только шарканье ног, стоны басилевса и молитвенное бормотание. Самой странной сценой стало явление императрицы, требовавшей свидания со своим мужем. Монастырские привратники впустили Зоэ – в конце концов, она была женой императора, – но мы с Ларсом подчинились приказу и преградили ей путь в коридоре, пока Иоанн Евнух, услышав ее протесты, не вышел посмотреть, что происходит.
– Скажите моему мужу, что я хочу его видеть, – попросила Зоэ.
Орфанотроп вошел в келью и вскоре вернулся.
– Он не хочет вас видеть, – сказал он Зоэ ровным голосом. – Он просит вас уйти.
Зоэ стиснула руки. Вид у нее был жалкий.
– Уходите, – повторил Иоанн, – иначе я велю гвардейцам вывести вас.
К счастью – ибо мне не доставило бы радости выпроваживать старую женщину, – Зоэ повернулась и ушла. Я смотрел ей вслед, и запах мускуса – духов старой императрицы – стоял в неподвижном воздухе, а я вспомнил, как она смотрела на тело своего первого мужа, когда тот лежал холодный на мраморной скамье у плавательного бассейна, и думал: знала ли она, что придет к столь ужасному концу?
Ближе к полудню к басилевсу, должно быть, вернулись силы. Я слышал, как он спрашивает, не пришло ли время полдневной службы, и говорит, что, поскольку он монах, то его долг – присутствовать на ней. Затем последовала вспышка раздражения. Пытаясь встать с койки, он обнаружил, что никто не снабдил его подходящими монашескими сандалиями; рядом с его койкой стояли пурпурные сапожки, каковые может носить только царствующий император, и он отказался их надевать. Два монаха пришли и буквально отнесли его, босого, в часовню. Когда же они вернулись час спустя, Михаил, висевший между ними, едва дышал. Они внесли его в келью, уложили на кровать и удалились. После этого настала долгая тишина, и больше я уже ничего не слышал. Басилевс Михаил умер.
Иоанн Евнух оставался в этой келье еще два дня, сидя у тела брата и оплакивая его. То был его единственный истинно человеческий поступок на моей памяти. Прежде я считал этого человека самым хладнокровным и расчетливым из всех, кого встречал в жизни. Монахи входили и выходили, обмыли покойного императора и одели в чистое и по очереди бодрствовали у тела. Орфанотроп почти не двигался. Прибыли дворцовые чиновники за указаниями, и он сказал им, что вернется на свое место только когда будет готов; до того им следует обращаться к кесарю.
Наконец, на третий день после смерти брата, Иоанн вышел из кельи. Вид у него был осунувшийся.
– Гвардеец, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, – второй раз ты присутствуешь при кончине басилевса. В первом случае ты выказал большую осмотрительность. Потому я и выбрал тебя. Это дела государственные, а подробности личные редко бывают достойными. Их не следует делать достоянием гласности. Переход власти должен происходить гладко, ибо видимость – это главное.
Он пошел дальше, и, следуя за ним по коридору, я дал себе слово, что при следующей встрече с Пселлом заставлю летописца поклясться, что он никогда не откроет источник своих сведений.
И точно – Пселл оказался среди кучки взволнованных чиновников, ждущих нашего возвращения во внешнем дворе дворца. Стоя чуть в стороне от всех, он поймал мой взгляд. Мое же лицо ничего не выразило. В тот момент я был всего лишь одним из гвардейцев.
