Владычица Рима - Мизина Тамара (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
– Госпожа, – выдохнул Урл, – вероломство римлян потрясло всех! Я не смогу остановить воинов!
– Людей остановлю я. Как ни велико вероломство, но штурм унесет немало жизней наших людей. Ради себя, ради своих собратьев воины, я думаю, уступят разуму и откажутся от мести. Впрочем, если Октавиан опять задумал какую-нибудь подлость… – она повернулась к Эвфориону. – Передай своему хозяину, что даже за ничтожную царапину на теле Авеса и воина, взятого вместе с ним, отвечать будет он. Отвечать перед своим войском и перед своим Римом. Ступай.
Утром насыпь от ворот была убрана. Победители вошли в сдавшуюся крепость. Разоружив легионеров, они согнали их в плотную толпу, окружили столь же плотным кольцом и только после этого несколько трубачей с силой задули в длинные, медные трубы, извещая этим нестройным, жутким, режущим слух воем, что великая вещунья приближается к дворцу. Носилки старшей Лиины несли восемь вооруженных воинов и еще шестнадцать окружали их.
Молодой воин, выделявшийся среди товарищей белыми перышками на шлеме (на шлемах других воинов перьев не было вообще) и снежно-белым плащом с дорогой застежкой, шел впереди, словно проверяя: все ли сделано так, как надо? Присутствующие тут знатные римляне сразу узнали в нем начальника охраны великой вещуньи, члена Совета, Овазия, сына Деифоба.
Вот он поднял руку. Трижды взревели вразнобой медные жерла, и воины бережно поставили носилки на землю. Двое воинов раздернули полог, Овазий, склонив голову, подал женщине руку, помогая встать и выйти из носилок.
Когда нога женщины ступила на мостовую, трубы взревели в третий раз.
Римляне подались вперед, и только обнаженное оружие стражей удержало их на месте. Всем хотелось взглянуть на таинственную старуху – предводительницу восставших.
Октавиан успел рассмотреть немного: сухой овал лица, красиво очерченные губы, прямой нос, глаза необыкновенной синевы, окруженные, как озеро лесом, густыми, длинными ресницами. Толчок в спину заставил его поспешно опуститься на колени, склонить голову до земли. Спасибо варварам – хоть руки свободными оставили. Чуть позади него, в той же позе, выражающей полную покорность, стояли его приближенные: квесторы, префекты, войсковые трибуны, старшие центурионы. Не так уж много знатных римлян осталось в городе.
Освобожденные купцы хотели выразить свою благодарность великой вещунье, но не успели. Женщина махнула рукой, велела: «Ступайте», – и их оттеснили. Хрис попытался было пробиться к ней, но наткнулся на широкую грудь воина охраны, на его прозрачный взгляд и отступил.
Авеса и его товарища по плену встречали иначе. Крик: «Слава первым!» – долго перекатывался по дворцовой площади. Приблизившись к женщине, юноши хотели преклонить колени, но та своей рукой удержала их. Сказать она, правда, ничего не сказала (за ревом воинов ее не услышал бы никто), но взгляд и улыбка на ее лице лучше всяких слов объяснили освобожденным, насколько она рада видеть их живыми и здоровыми.
Когда радостные крики начали стихать, вперед выступил Урл. Взмах руки – и из дверей дворца потек людской поток. То были пленники, которых Гай Лициний Октавиан оставил для своего триумфа в Риме: царь с семьей и родственниками, приближенные царя, военачальники, слуги, царедворцы, простые воины, поселяне, ремесленники.
Мужчины, женщины, дети проходили мимо зажатых в железное кольцо легионеров, мимо женщины и ее приближенных, мимо римских военачальников, склонивших свои головы не только перед победителями, но и перед ними, жалкими пленниками, почти что рабами.
Воины восставших встретили их торжествующими криками, славя великую вещунью, сестру Богов за ее мудрость, своих военачальников за ум и храбрость, друг друга за бесстрашие и дерзость.
Не молчали и освобожденные. Они кричали, славя освободителей, напирали на воинов охраны, желая видеть всех: и госпожу, и Овазия, посмевшего привезти римлянам дерзкое письмо, и бесстрашного Авеса, взявшего каменные стены города и бившегося впереди своих воинов, и Урла, которого сама госпожа называет «мудрым», и легионеров, и Октавиана, стоявшего на коленях… Их благодарность была безмерной.
Откуда и какими путями все эти вести просочились через стены тюрьмы, не сказала бы, наверно, и сама великая вещунья. Воинам приходилось нелегко, и когда город наконец-то принял всех освобожденных, они вздохнули с облегчением.
У дворца остались только знатные люди и царь со своей семьей. Царя приветствовали громко и долго. Даже госпожа склонила перед ним свою гордую голову и коснулась коленом земли. По обычаю перед царем полагалось падать ниц, но об этом и заикнуться никто не посмел. На коленях стояли только римляне.
Когда царь поднял руку, требуя тишины, все замолчали.
Речь царя была не длинной, но очень путанной и потому малопонятной. Он благодарил Богов за победу, за возвращение ему власти, за поражение римлян, обещал какие-то бесчисленные, невероятные и столь же неопределенные блага бесстрашным воинам и их вождям, а под конец воскликнул:
– …Да пусть будут повержены все враги нашего царства, как повергаю я ныне в прах сего гордого римлянина! – и наступил на склоненную шею Октавиана, но тут же поспешно убрал ногу, увидев, что женщина, презрительно отвернувшись от него, громко и внятно обращается к Урлу и Авесу:
– Не велика храбрость топтать поверженного.
– Он наш повелитель, – поспешно возразил ей Урл, на что женщина столь же холодно ответила:
– Разве с этим кто-то спорит?
Церемония была смята.
Справившись с растерянностью, царь поспешил заговорить о предстоящем пире. Эту речь воины слушали с большим интересом, и когда повелитель объявил, что желает угостить всех победителей, воины искренне прокричали: «Слава!!!».
Ободрившись, царь обратился к женщине со словами:
– Мы будем счастливы, если сестра Великих Богов почтит присутствием своим наше роскошное пиршество, – а когда женщина склонила голову в знак согласия, продолжил: – Мы слышали, что юная дочь мудрейшей совершенна и лицом и разумом. Не позволит ли великая вещунья присутствовать и ей на нашем пиру?
Женщина опять склонила голову:
– По обычаю нашего народа, дети не должны мешаться в дела взрослых, но я свято чту повелителя земли и народа, давшего мне приют, и не смею отказать великому правителю в исполнении этого желания. Сегодня вечером дочь моя будет на пиру великого царя Эвхинора, сына Хрошия.
Обрадованный ответом, Эвхинор обратился к воинам, находившимся рядом с женщиной:
– Храбрейшие среди храбрых. Бесстрашнейшие среди бесстрашных, мы, царь и владыка Земли Камней, милостиво просим вас почтить присутствием своим пир в вашу честь.
– Кто смеет отказать великому царю Эвхинору?! – ответил за всех Урл.
– Великий царь, – обратился к Эвхинору Авес, поблескивая глазами, – показывая мудрость и щедрость свои, покажи и великодушие свое. Дозволь пленникам нашим, – он указал на коленопреклоненных римлян, – также быть гостями на пиру твоем.
Октавиан поднял голову, перехватил насмешливый взгляд своего недавнего пленника, обреченно вздохнул. Этот обмен взглядами заметили многие, но Эвхинор, довольный тем, что воин дает ему возможность загладить неловкий случай, милостиво кивнул и торжественно ответил:
– Дозволяю!
Покончив с церемонией, женщина велела первым делом вывести из города легионеров. Даже разоруженные, они внушали ей опасение.
– В Мертвом ущелье места хватит всем, – решила она.
– Госпожа, – не согласился с ней Урл. – Стоит ли так гнать их? Здесь поблизости есть подходящая долина и две сотни моих воинов без труда уследят за двумя тысячами безоружных римлян.
Женщина не стала возражать, а когда купцы, наконец, пробились к ней и попробовали заговорить о цене на рабов, она, с хитрецой взглянув на Урла, словно намекая на нечто, известное только им двоим, ответила:
– После переговорим.
Главный спор разгорелся вокруг захваченных сокровищ. Похищенное римлянами из царской казны было единодушно решено вернуть, но при этом Урл и Авес потребовали, а госпожа их требование поддержала, выплатить награду воинам, бравшим город. Когда же казначей заикнулся о том, что казна не богата, и надо бы пополнить ее, собрав налоги, женщина перебила его, заявив, что собирать налоги в такой год – дело неблагодарное, и она не даст для подобной нелепости ни одного воина.
