Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя - Нимье Роже (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Он поднял руку в торжественном жесте, чтоб приветствовать своего нового друга – лучезарное светило. Но он, без сомнения, слишком приблизился к солнцу, поскольку тут же последовал крик боли: рука загорелась.
Одновременно знакомый ему запах жареного Пелиссона ударил в ноздри.
Сверхчеловеческим усилием воли он вырвался из своей скорлупки, предпочитая гибель Икара смерти свиньи на ферме.
Падение было молниеносным.
Сперва земли не было, но вот уже и жук – первое облегчение.
Потом зернышко, пока еще слишком маленькое, чтобы принять кости, плоть и душу Пелиссона де Пелиссара.
Потом яблоко, более аппетитное, чем казалось в начале – вкус земли, столь притягательный для умирающих, которые открывают уста, чтоб вновь отведать ее.
И, наконец, воздушный шарик. Вот и сама планета, лик у нее стал добрее.
То была земля, то был Рим, пуп земли.
Почва под ногами.
Но Пелиссон столь неудачно выскочил из кресла, что свалился, поставив левую ногу на место правой. Однако ноги, как водится, имеют обыкновение ходить нормальным образом. От этого берцовые кости, расположенные в голенях обеих икр, мгновенно сломались.
Пелиссон де Пелиссар испустил еще один крик боли.
Ла Фон поставил кочергу на место.
– Сударь, очень прошу вас, имя хирурга его святейшества. Пелиссон улыбнулся горестной улыбкой. Заботливость несравненного Ла Фона была ему знакома!
– Хирург его святейшества? ?Да!
– Его имя – Солнчинелли.
При звуке этого жестокого имени, внезапно им же произнесенного, Пелиссон де Пелиссар утратил сознание.
XVIII. МАРИ ШАНТАЛЬ
Господин Солнчинелли прибыл через двадцать четыре минуты.
Он констатировал у д'Артаньяна перелом бедреной кости, множественные раны в области живота, два сломанных пальца и ссадины на лице – блистательная коллекция телесных повреждений.
Операцию начали немедленно. Она завершилась лишь ранним утром.
Д'Артаньян, придя в себя, переносил боль с таким мужеством, что это потрясло самого Солнчинелли, сухого приверженца римской курии.
Мари, правда, держала все время раненого за руку, повернувшись к нему из приличия спиной. Эти две руки немало сказали друг другу в течение ночи.
Что же до Пелиссона де Пелиссара, то у него были сломаны, как мы сказали, обе берцовые кости. Но они при всем их упрямстве весьма терпеливы. Они ждали починки до следующего дня.
По истечении недели – семь ночей бдения для Мари и семь дней стенаний для Жюли – выяснилось, что жизнь д'Артаньяна вне опасности.
Пелиссону с самого начала ничто не грозило.
Мари ловила малейшее желание д' Артаньяна, Л а Фон не покидал изголовья своего хозяина. Когда тот погружался в сон, он занимался исследованием винных бутылей. Однако он предавался этому с умеренностью, уделяя внимание Пелиссону. Склоняясь над ним, он слышал, как голова его господина оживала и начинала невнятно бормотать.
Подошло первое октября.
Роже, Мари и Жюли отправились в Париж.
Здесь было все: и присыпанные горячим пеплом слова разлуки, и обещание во взглядах, и соленый привкус слезинок на щеках.
Д'Артаньян и Пелиссон остались вдвоем, они спали бок о бок как близнецы: одеяла натянуты на нос, задорно топорщатся ночные колпаки.
Договор о всеобщем мире был спрятан в тайнике, о котором знали лишь они двое.
Каждый день д'Артаньян получал письмо от Мари и каждый день писал ей ответ.
Письма Мари приводятся здесь полностью. Письма же д'Артаньяна не сохранились.
XIX. МОЙ ДОРОГОЙ Д'АРТАНЬЯН
Я очень грустна и счастлива одновременно. Это все равно что быть ванильным кремом, в который капнули уксусу.
Вы оторваны от дел, а я рвусь к вашему изголовью, где недавно поила вас бульоном.
Кто носит его вам теперь? Сыплют ли в него в достатке перца? Будьте внимательны к себе. Вы очутились в пресной стране, но у вас не та кровь, чтоб безнаказанно ее остудить.
Прощайте. Мы путешествуем по горным перевалам.
Мари Шанталь
Никакой почты для нас во Флоренции мы не застали. Верно, ее отправляют с мулами, которые делают два шага вперед и один назад.
Здесь всюду изображения Пресвятой Девы. Впрочем, вы лучше разбираетесь просто в крепостях, нежели в крепости женской добродетели. Однако здесь ваше сердце было б добрее и острие шпаги скользнуло б вниз.
Где связь между добрым сердцем и изображениями?
Скорее всего ее не существует. Но я ее ощущаю и думаю о вас. В этом проявляется вся моя глупость.
Я стану бранить господина Пелиссона, если вы не будете спокойно лежать в постели. Ему должно присматривать за вами и нагонять на вас страх, вращая своими огромными глазами против часовой стрелки. Он смахивает на негра. Понаблюдайте за ним, не взбивает ли он себе волосы.
Сообщите мне, о чем вам думается. Неожиданные мысли – самые лучшие, как говорил мой учитель Жиль Менаж, именно они, а отнюдь не то, что мы сохраняем и откладываем про запас.
Господин Менаж не так силен по части фортификации, как вы. Но он обучает меня литературе. По этой области он весьма образован, и я чувствую, как у меня самой появляется апломб.
Как совладать с этим? Ешьте дыни, пока это возможно.
Мари де Рабютен?Шанталь
Альпы внушают страх. Жюли мерещатся всюду пропасти. Мне – медведи. Роже смеется над нами, и эхо подхватывает его смех. Отворите окно и до вашего изголовья домчатся отголоски.
Кет, не стоит, не то вы простудитесь, и господин Пелиссон тоже. Когда он кашляет, колеблется земля.
Щеки у меня красные, губы потрескались. Мне дали бальзам, но он пахнет медом, и я боюсь привлечь этим медведей. Не желаю медведя в супруги, пусть это будет даже Медведь I.
Альпы – одна огромная челюсть с торчащими в небеса зубами. Будем молиться Господу, чтоб верхняя челюсть не сомкнулась с нижней. В каком мраке мы тогда очутимся! Но явитесь вы и освободите нас из этих ужасных потемков.
Прощаюсь с вами, иначе наговорю вам еще Бог знает чего о медведях. Довольно медвежьего разговора на сегодня.
Мари Шанталь
Что касается Франции, то она всякий раз иная на вкус, но всегда освежает. Она расхохочется вам в лицо, едва вас увидит, иг умчится, взмахнув юбчонкой, чтоб спрятаться в горах.
Сообщаю об этом вам, бедному изгнаннику, простертому на одре болезни. Первые три дня вы были такой бледный. Но румянец вернулся, потом заблестели глаза. Вы такой воинственный, что смерть сказала себе: «С этим человеком лучше не связываться. Он способен вонзить шпагу мне в бок, и тогда все на свете будут жить вечно». Представляетесебе меня в возрасте трехсот тридцати шести лет, 1962 году? Огромные морщины придется прятать под румяна. Готова поспорить, что к тому времени изобретут плащ из какой?нибудь бурой кожи, чтоб закутаться с головы до пят, оставив напоказ лишь волосы, которые окажутся на поверку париком, да глаза, которые придется мочить в саирте, чтоб они оживали.
Кто знает, может, в те времена женщины будут ходить при шпаге? Может, будут жевать табак, как матросы? Триста тридцать шесть лет! Вам будет триста пятьдесят пять лет, разница, признаться, уже незначительная. Подходящая парочка, ничего не скажешь!
Придется изобрести новые воинские звания, ибо скучно будет видеть вас долее пятидесяти лет всего лишь в роли маршала Франции. Кроме того, необходимо расширить нашу планету, невозможно представить себе, чтоб народы удовлетворились все той же растительностью. А у вас, дорогой д'Артаньян, после того, как вы возьмете Пекин, не останется больше никакого дела. Вы не тот человек, который может посвятить себя ремеслу обойщика.
Господин де Пелиссар окажет нам неоценимую услугу, если доставит к нам солнце, как он нам уже предлагал. Я слышала, это пылающая глыба, она обожжет нам ноги, «о если заранее запастись ведерком с водой, все обойдется.
Мой славный, мой восхитительный, мой мудрый д'Артаньян, остаюсь зашей сумасшедшей
Мари Шанталь
Что делать в Лионе, как не любоваться реками?
Скорее Рона с Соной разлучатся, Чем мы с тобою разойдемся врозь.
