Дочь Голубых гор - Лливелин Морган (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗
– Туторикс поступил бы так. Он был сильным вождем, – язвительно произнес Кернуннос. Таранис стиснул зубы, но Меняющий Обличье тут же добавил: – Туторикс знал, что есть вещи более важные, чем торговля.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы мы умерли от голода, жрец? – спросил он с едва скрываемым сарказмом.
Жрец Оленя был оскорблен до глубины души.
– Племя никогда не будет голодать. Я всегда обеспечу его дичью.
Таранис пошел на попятный. Плохое начало – вызывать вражду их посредника в общении с духами.
– Да, конечно, боюсь, что я неудачно высказался.
– Очень неудачно. Остерегайся оскорбить тех, кого ты не видишь. Ты держишь жезл не так прочно, как тебе кажется. – Сузив глаза, Кернуннос уставился на вождя, и Таранис почувствовал сильное желание умилостивить главного жреца.
– Как я должен поступить, по-твоему? Приказать воинам выгнать их из поселка?
Кернуннос задумался.
– Нет, это может причинить ущерб нашей доброй славе, мы не должны открыто нарушать традиции гостеприимства, а сейчас мы должны блюсти их особенно тщательно, не допуская нарушения установившегося порядка… Очень скоро, прямо здесь, возле пиршественного огня, я наглядно покажу этим скифам могущество кельтов, докажу им, что они не могут нам противостоять. Лучший способ действий – устрашение; после того, как я своей магией вселю страх в их сердца, ты легко сможешь с ними договориться о торговом обмене и они сразу же уедут, и я думаю, что они отсоветуют приезжать сюда всем своим людям.
Таранис отошел от него, удовлетворенный, а Кернуннос удалился в волшебный дом для необходимых приготовлений.
Эпона хорошо сознавала, что ночь полнолуния приближается с каждым ее вздохом, и, обслуживая гостей племени, то и дело поглядывала на небо. Оставалось так мало времени. Она видела Гоиббана по другую сторону большого костра и уже обдумывала, с каким словами бы к нему обратиться, но тут вдруг Таранис зычно потребовал принести еще вина, и это спутало ее мысли.
Махка не принимала вообще никакого участия в пиршестве. Вместе с несколькими юношами, которые вот-вот должны были пройти обряд посвящения в мужчины, она разыгрывала маленькое сражение, где, однако, никого не щадили, и развлекалась в полное свое удовольствие. Таранис был смущен отсутствием дочери.
– Уж мы-то утрем нос Ригантоне и всему ее отродью, – высказала свое мнение Сирона; она занимала подобающее ей место, по правую руку от него, но место старшей дочери пустовало.
– Сядь рядом со мной, – велел Таранис Эпоне. – Все должны видеть, что у меня есть надежная опора – сильные женщины.
Когда желтоволосая женщина заняла одно из почетных мест среди пирующих, Кажак поднял глаза. Он увидел, как, усевшись, она тотчас посмотрела на ночное небо, как это часто делал он сам. После того как он передал дальше чару по кругу, его глаза вновь встретились с ее глазами, и, к своему удивлению, он улыбнулся ей, как улыбнулся бы своему кровному брату.
Как ни далеко в этот момент были мысли молодой женщины, завороженная этой улыбкой, она вдруг почувствовала себя пойманной в силок птицей. Она поглядела в упор на скифа. Эти темные, темные глаза и эта зачаровывающая улыбка. В этом была какая-то необъяснимая магия… она вдруг забыла о Гоиббане, забыла даже о Кернунносе. «Глазами этого незнакомца на меня смотрит кто-то очень знакомый!» – сказала она себе.
После того как церемониальная круговая чара совершила еще один круг, Таранис встал и преподнес ее Кажаку. Это был щедрый жест, достойный истинного кельта. Чара была греческая, из масличного дерева, оправленного в серебро и украшенного цветными камнями, и обошлась Туториксу в целую повозку мехов.
Кажак вдруг вскочил на ноги и отбежал в сторону от очерченного светом костра круга. Он тут же возвратился, размахивая мокрым войлочным мешком.
– Ты давал Кажак серебряную чару, – сказал он. – Вот его ответный дар. – Очевидно, восхищенный своим замыслом, он сунул руку в мешок и извлек оттуда человеческую голову.
Он держал голову за запекшиеся кровью волосы, так, чтобы все могли ее видеть. В свете костра обескровленное лицо было пепельно-серым; белки глаз закатились, язык вывалился изо рта. Удар меча, отсекший голову, оставил часть прикрепленных к ней шейных позвонков. Видно было, что уже прошло много дней с тех пор, как ее отрубили.
Треск пиршественного огня был заглушен дружным, похожим на шум ветра вздохом всех кельтов.
– Это могучий воин, – объявил скиф ошеломленным зрителям. – Кажак собирает много голов, привязывает шее коня, чтобы пугать врагов, но эта самая лучшая. Этот человек сражался очень хорошо, убил много моих братьев. Очень храбрый человек, чуть не убивал Кажака. – Он постучал костяшками пальцев по бледному лбу. – Кажак дает эту голову своему другу Таранис. Режь макушку, отделай золотом, будет хорошая чара для вина.
Таранис увидел, что все старейшины обратили взгляды в его сторону. При столь неожиданном повороте событий он не мог ожидать от них никакой помощи; он должен был решать все сам. Он попытался отыскать глазами Кернунноса в слабой надежде, что главный жрец вернулся из волшебного дома, но в толпе его не было видно. Значит, он должен решать сам.
Он встал, чуть пошатываясь, сожалея, что выпил лишнего.
– Это превосходный дар, – сказал он Кажаку. – Очень необычный дар. Я… гм… я думаю, что ни один вождь еще не получал такого дара.
Кажак ухмыльнулся, довольный, и кое-кто с облегчением захлопал в ладоши. Люди постепенно приходили в себя, дышали спокойнее, но многие так и не могли отвести глаз от кровавого трофея скифа.
Кажак хлопнул ладонью по спине Тараниса так, что у того захватило дух от удара. Скиф сиял своей широкой улыбкой и размахивал отрубленной головой, от которой разлетались капли сгустившейся крови.
– Вся человеческая сила – в голове. Теперь она твоя, бери!
И он сунул свой подарок в лицо хозяину.
Если бы в жилах Тараниса не текла кровь многих поколений воинов, он, несомненно, попятился бы, и все же он остался на месте, только, как бы защищаясь, поднял руки – и Кажак тут же вложил в них отсеченную голову.
– Кажак подарил тебе всю силу этого могучего воина. Хочешь, вешай голову на своем деревянном доме, ни один враг не будет подходить. Голова отпугнет их. Защитит тебя и всех твоих. Теперь мы друзья, Таранис и Кажак. Таранис есть очень хорошие мечи для его друга Кажака. Кажак дает Таранис много золота. Все очень рады. – Он обнял Громоголосого за плечи и так сжал растерявшегося вождя племени, что у него хрустнули кости.
Аккуратно положив голову возле себя, Таранис сел на свое место. Эпона, взглянув на ужасный подарок Кажака, вспомнила наставления друидов. Голова, в конце концов, лишь пустая оболочка; дух давно уже перешел в иной мир. В этой тронутой тленом голове нет ничего такого, чего следовало бы бояться, за исключением самой ее способности внушать страх. А Эпоне уже надоело испытывать это чувство. Она несколько раз покосилась на отрубленную голову и осталась на месте.
Пирующие пели песни, рассказывали истории и наслаждались той едой, что им подавали: жареная оленина, вареная баранина и тушеная крольчатина с ягодами; хлеб, лепешки и сыр; пшеничное пиво; сотовый мед с топлеными сливками; луковицы, нафаршированные травами и завернутые в тонкие куски свиной грудинки; сало, приправленное специями, с кедровыми орешками; клеверный чай с земляникой; печень молодых барашков на серебряных блюдах.
И вино, вино, вино. Это был, что называется, пир на весь мир.
Небо было темное; над головой, кружась, точно маленькие колесики, плыли звезды, и пламя костра торжествовало над окружающей мглой. Наконец, когда все песни были спеты, а детишки, свернувшись клубочком, уснули у ног своих матерей, Поэль занял почетное место и начал длинное сказание, повествующее о родстве племени с лесными птицами и животными. Иногда он пританцовывал, иногда стоял неподвижно, с закрытыми глазами, и тянул какой-нибудь отрывок протяжно, нараспев, как это делают друиды, и на его мелодичный голос откликался дружный хор окрестных вершин.
