Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс (чтение книг TXT) 📗
— Вовсе ты нас не подвел, глупости это. А Самарканда ты лишился как раз из-за нас: как проведал про наши дела, поскакал нас выручать. А что еще ты мог сделать?
Бабур покачал головой.
— Мой первейший долг — заботиться о вас, о Фергане, но я позволил себе увлечься Самаркандом, как ребенок — новой игрушкой, и забыть обо всем на свете. Мне следовало отправить назад Вазир-хана, чтобы он проследил за безопасностью, и вашей, и Ферганы.
Он подался к матери, ощутил ее пальцы, гладившие как в детстве его волосы, и немного успокоился.
— Тамбал держал нас в курсе некоторых событий, — промолвила Кутлуг-Нигор. — Думаю, его это забавляло. Мы, конечно, наслышаны о предательстве твоего братца Махмуда, знаем, что это он отобрал у тебя Самарканд. Они вместе заманили тебя в ловушку, сын мой: договорились о том, чтобы Тамбал посадил на престол Ферганы Джехангира, зная, что ты немедленно с частью войск выступишь из Самарканда на Акши, и у Махмуда появится возможность овладеть городом. Учитывая, что ты только-только успел воцариться в Самарканде, не успел там укрепиться и заручиться поддержкой тамошней знати, Махмуду и этой коварной лисице, дочке визиря, его жене, было нетрудно подкупить вельмож и склонить их на свою сторону.
Бабур закрыл глаза, услышав подтверждение худших своих подозрений. Каким же наивным глупцом он был!..
— Тебе также следует знать, что это жена Махмуда потребовала смерти Али Мазид-бека. — В голосе Исан-Давлат звучала горечь. Она дружила с матерью вождя, да и сам он ей всегда нравился.
— Она сказала, что раз пока не может заполучить твою голову, то пусть взамен в отместку за ее отца погибнет хотя бы он. Ну а Махмуд ни в чем не может ей отказать. Люди говорят, что это она на самом деле правит Самаркандом, причем выказывает себя еще более жадной и мстительной, чем ее отец.
Бабур удивленно заморгал. Вот уж не думал, что стройная девушка, выказавшая такую храбрость, заступаясь за великого визиря, может оказаться столь кровожадной и безжалостной. Ну что ж, настанет день, и она тоже ответит за свои злодеяния, но с этим можно повременить. Есть многое другое, что следует узнать и с чем разобраться.
— Расскажи мне о вас самих, — попросил он мать, нежно взяв ее руку в обе свои ладони. — Как с вами обращались во время заточения?
— Нас держали взаперти, допуская к нам только нескольких служанок, но относились уважительно, сообразно нашему происхождению и положению, — ответила его мать. — Угроз или оскорблений мы от Тамбала не слышали, а когда стали приходить известия о твоих успехах, он перевел нас в более просторные покои.
— А еще он так и не позволил Роксане прибрать к рукам наши драгоценности, как она ни требовала, несмотря на то что он, как говорят люди, делит с ней постель, — презрительно добавила Исан-Давлат.
— А что мой единокровный брат Джехангир? Какова его роль во всем этом?
Бабур часто думал о заменившем его на троне мальчике, которого никогда не видел. Когда он в последний раз был в Акши перед походом на Самарканд, отпрыск Роксаны был болен.
— Он часто болеет, да и вообще ничего не значит. Служит лишь прикрытием для Тамбала, в жилах которого слишком мало царственной крови, чтобы усесться на престол самому, — вожди племен этого не потерпят. Но как правитель при малолетнем Джехангире он обладает всей полнотой власти, — пояснила Исан-Давлат. — Сейчас он боится тебя, иначе нипочем бы нас не освободил.
Бабур вспомнил, как в начале его собственного правления Тамбал пытался посеять сомнения среди вождей: у него всегда были собственные амбиции. Но какой, однако, хитрец — у него хватило ума не впутываться в заговор Квамбара-Али и терпения, чтобы дождаться своего часа. Уж не потому ли он оба раза горячо поддерживал Бабура в намерении идти на Самарканд? А как ярко вспыхнули его глаза, когда он увидел переданное Байсангаром юному владыке кольцо Тимура! Вспомнилось и то, как спешно после захвата Самарканда Тамбал вернулся в Фергану.
— Хуже всего для нас было то, что много месяцев мы не имели никаких достоверных сведений о тебе. Фатима — а уж ты знаешь, она умеет собирать сплетни — сначала подхватила где-то слух… не более чем слух, но не представляешь, как он нас напугал, — будто по дороге в Фергану ты подцепил лихорадку и умер.
Голос его матери дрогнул.
— Но потом до нас стали доходить рассказы о том, что ты жив и скрываешься в горах. Мы не знали, верить этому или нет, пока как-то раз в ярости к нам не заявился сам Тамбал. Он рассказал, что ты нападаешь на селения, жжешь, грабишь и убиваешь, не ведая пощады.
— Бабур, правда ли то, что рассказывал о тебе Тамбал? Что ты стал самым настоящим разбойником и угонщиком скота? — осведомилась Исан-Давлат без тени неодобрения в голосе.
Он кивнул, а потом, чуть помедлив, улыбнулся бабушке. Порой он беспокоился о том, поймут ли его близкие. Все-таки не часто бывает, чтобы потомок великого правителя и владыка двух держав вел жизнь горного разбойника.
— Бабур, расскажи об этом побольше.
Чадящие сальные свечи почти выгорели, а Бабур все говорил и говорил, делясь подробностями своей бурной жизни. О том, как во главе двух или трех сотен всадников покидал горное убежище, как обрушивался в ночи на крепости, удерживаемые воинами Тамбала, как захватывал их и исчезал в ночи с захваченной добычей, с кровоточащими, отрубленными головами врагов, притороченными к седлу. О затягивавшихся до утра ночных пирах, когда голова шла кругом от выпитого кумыса, хмельного перебродившего кобыльего молока, которое один из его людей готовил по старому монгольскому рецепту. Единственным, о чем он все же предпочел умолчать, была игра в поло отрубленными головами чакраков. Пожалуй, с Ханзадой можно будет поделиться и этим, но попозже.
Ханзада слушала его с округлившимися, горящими глазами, сжимая и разжимая кулаки, как будто переживала все сама, сражаясь бок о бок с ним. Его повествование захватило и Исан-Давлат, но вот мать, как он приметил, хмурилась, как только речь заходила о моментах, когда ее сын оказывался на волосок от смерти.
— Да, я не щадил врагов, но нападал лишь на тех, кто меня предал. И никогда не забывал о вас. Вы, а не мой трон нужны были мне прежде всего.
Он умолк и, оглянувшись, с удивлением заметил, что в узкие окошки уже пробивается бледный, серый свет. Настало утро.
— Этого ты добился. Но что было, то прошло. Теперь мы должны думать о будущем, — заявила Исан-Давлат, глядя на него, и под этим взглядом он невольно поежился, почувствовав себя словно ребенок перед строгим учителем. — Чему ты научился, Бабур?
Она подалась к нему и схватила за запястье.
— Чему эти, как ты сам их назвал, «беспрестольные» дни тебя научили?
Хороший вопрос. Что он усвоил за время отчаяния и беспрерывной опасности?
— Я понял, как важно иметь верных друзей и союзников, — ответил он после некоторого раздумья, — и иметь возможность вознаграждать их по заслугам. Еще усвоил, что нужно ставить перед собой ясную цель, иметь внятную стратегию ее достижения и решимость добиться своего, несмотря ни на какие преграды.
Исан-Давлат кивнула.
— Верно. А что еще?
— Я понял, что правитель не может позволить себе всегда быть милосердным, но обязан проявлять суровость, а иногда и жестокость, дабы заслужить уважение. В противном случае его будут считать слабым, больше желающим того, чтобы его любили, чем чтобы за ним шли, и он станет добычей для коварных, вкрадчивых заговорщиков. Я осознал, что добиться верности можно, вызывая у подданных не только благодарность и восхищение, но и страх. Когда я воцарился в Фергане, мне следовало казнить Баки-бека, Баба-Квашу и Юсуфа, а не просто лишать их должностей, оставив жить с затаенной, жгучей обидой. Еще после взятия Самарканда мне стоило нагнать страху на тех, кто поддерживал великого визиря. Ну а главное, я понял, как важно ни на миг не забывать о своем предназначении. Кажется, только сейчас, после всего произошедшего со мной и со всеми нами, я начинаю по-настоящему понимать, каким человеком был на самом деле Тимур. Каким одиноким он, должно быть, порой себя чувствовал, с каким трудом давались ему некоторые решения и как непросто было воплотить их в жизнь. В конце концов, на протяжении долгих лет он один брал на себя всю ответственность… и я тоже обрел мужество, необходимое, чтобы отдавать приказы. Как ни хороши были мои советники, такие, как Вазир-хан, я сам, и никто другой, определяю свою судьбу.
