Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (онлайн книга без TXT) 📗
Она вздохнула и повертела книгу: «Я понимаю, милый. Ничего, — она сглотнула, — ничего. Главное, чтобы мы больше не воевали, а то есть горячие головы, которые уже индейцев хотят в океан сбросить, или выжечь в лесах, как у вас, в Канаде. Не надо бы этого, — она подошла к окну: «Гонец, на вашего человека похож».
Джон встал рядом и хмыкнул: «Точно, из моих. Спущусь, у нас пакеты лично в руки передаются».
Мирьям подождала, пока дверь закроется, пока не заскрипят ступеньки лестницы. Она посмотрела на обложку книги, что читал Джон до ее прихода.
— Уильям Каллен, «A Treatise of the Materia Medica», — пробормотала Мирьям и открыла заложенную страницу.
— При отравлении мышьяком наблюдаются рвота, боли в животе, понос, - читала Мирьям, — смерть наступает в течение двух-трех дней.
Она присела за стол. Взяв лист бумаги с монограммой «Клюге и Кроу», женщина тихо сказала: «Вот оно как». Мирьям окунула перо в чернильницу и решительно написала: «Дорогой Давид…».
Интерлюдия
Осень 1820, Брюссель
Джоанна с отцом медленно шли по Гран-Плас. Был тихий, еще теплый вечер. Женщина, искоса взглянула на худую руку Джона, что сжимала трость: «Папа…, ты уверен, что тебе стоить ехать на Святую Елену?»
Занятия в школе только закончились. Джоанна была в простой, темной юбке, холщовой, рабочего покроя блузе, и суконной накидке. Белокурые, короткие, — до плеч, — волосы, были прикрыты шерстяным капором.
Когда родители приехали, мать, посмотрев на ее гардеробную, жалобно спросила: «Неужели у тебя нет ни одного шелкового платья, милая?»
Джоанна только рассмеялась: «Куда мне их носить, мамочка? Я преподаю кузнецам и подмастерьям, на светских вечерах не появляюсь…»
— Придется появиться, — уверенно ответила мать. «Юджиния благотворительный концерт устраивает, в пользу твоей школы». Женщина обняла дочь: «Можешь у нее платье взять, вы одного роста, да она и не располнела еще».
Мадлен внезапно замялась. Джоанна, присев в кресло, закурила: «Ах, вот как. Я очень рада. И за Веронику с тетей Элизой тоже. Ты, мамочка, им подарки передай. Я Мишеля привезу в Лондон, чтобы он со всеми познакомился, летом следующим».
Мадлен внимательно взглянула на спокойное, красивое лицо дочери. Зачем-то откашлявшись, герцогиня робко начала: «Ты ведь и сама, милая, молодая женщина, может быть…, Если дело в пенсии, то ведь у тебя есть деньги, от папы…»
— Дело не в пенсии, — Джоанна закинула ногу за ногу и стряхнула пепел в простую, оловянную пепельницу. Мадлен оглянулась: «Просторная квартира, конечно…, Но ведь как все, — она поискала слово, — строго. Ни шелков, ни фарфора, ни бронзы. Холщовые чехлы на мебели, половицы сосновые, и ни одной картины на стенах».
— Пенсию, мама, — продолжила Джоанна, — мне платят пожизненно. Я просто не хочу выходить замуж. Мишель хорошо помнит отца, он не примет другого человека, поверь мне.
Внук сам себя называл «Волком», так же были подписаны и его тетради. Он показал обеим бабушкам свою детскую. На стене висел рисунок пером. Тео, вытерев глаза, спросила: «Это в Венесуэле твоего папу рисовали, милый?»
Мишель стоял, улыбаясь, держа лошадь в поводу, прислонившись к скале, в куртке пеона.
Мальчик кивнул. «У него в отряде был офицер, бабушка Тео, который раньше хотел быть художником. А потом стал бороться за свободу. Когда папу убили, он мне подарил его портрет».
— Хороший мастер, — потом тихо сказала Мадлен Тео. «Я Мишеля как раз таким и помню, у него очень красивая улыбка была».
— Как у матери его, — шепотом отозвалась Тео, и тяжело вздохнула. Детская была чистой, прибранной. Мишель гордо заметил: «Я сам все делаю, бабушки. Мама сказала, что, когда я подрасту, я буду учиться ремеслу. Человек обязан быть полезным обществу. А вот мои игрушки, — он указал на деревянный ящик с маленькими моделями кораблей, локомотивов, с фигурками солдат и рабочих.
— Я, — объяснил Мишель, — играю в революцию, как в Венесуэле. Солдаты объединяются с рабочими и крестьянами, чтобы завоевать себе свободу.
Он поднял лазоревые, красивые глаза и вдруг широко улыбнулся: «Дедушка Теодор мне обещал заводные игрушки сделать. И на шахты отвезти, в Мон-Сен-Мартен. Поедем с нами, бабушка Тео, бабушка Мадлен?»
— Поедем, милый, — Тео наклонилась и поцеловала белокурую голову. «И всех с собой возьмем, твоим дядям это тоже интересно будет».
— Как знаешь, — только и сказала Мадлен дочери. Джоанна вспомнила жаркий, августовский день, когда Мишель играл в саду. Квартира была в бельэтаже. Джоанна, как только купила ее, устроила снаружи цветник и грядки с овощами, — чтобы Мишель приучался к труду на земле.
Она сидела в своем кабинете, правя гранки статьи. Услышав стук, потушив сигарку, женщина прошла в переднюю.
Джоанна распахнула дверь. Помолчав, глядя в его синие глаза, она усмехнулась: «Не ожидала вас увидеть. Как вы меня нашли?»
— Вы подписываетесь своим именем, — ворчливо ответил Байрон, — редактор Journal des Débats любезно сообщил мне, что вы обосновались в Брюсселе, а остальное я узнал в адрес-календаре. Вы позволите войти, леди Холланд?
— Мадам де Лу, — поправила она его и заметила: «Вы загорели, лорд Байрон. Италия идет вам на пользу».
Он покраснел и Джоанн рассмеялась: «Газеты следят за вашей жизнью, а я иногда читаю колонки светских сплетен, по старой памяти».
Уже ночью, в спальне, он потянулся за бутылкой вина: «Я приехал забрать тебя, вообще-то. У меня есть любовница, но это так, — Байрон махнул рукой, — я ее брошу, если ты…, - он провел губами по белому плечу. Джоанна вспомнила дождливую ночь в Ангостуре.
Боливар писал ей, — каждый месяц, длинные, деловые письма, — о сражениях, о новых законах, о переговорах с будущими союзниками. В конце Джоанна, каждый раз, видела одну и ту же строчку: «В Ангостуре до сих пор дождливо, сеньора Хуана. Я слышу стук капель по крыше дома, и думаю о вас».
Джоанна выпила. Отставив простой, грубого стекла стакан, перевернувшись, она наклонилась над Байроном. Белокурые волосы упали вниз. Джоанна взяла его лицо в ладони: «Если бы я была одна, Джордж, я бы поехала с тобой. Не в Италию, конечно, а туда, где мы оба могли бы бороться за свободу. Например, в Грецию».
Байрон нахмурился: «Но там, же турки, Османская империя, там…»
Джоанна легко поднялась. Отперев шкатулку, взяв оловянный подсвечник, она велела: «Читай. Но об этом не должны узнать, — она помолчала, — посторонние. Я не могу туда отправиться. У меня маленький сын, я несу за него ответственность, а вот ты…, - Байрон поймал ее за руку. Усадив женщину рядом, он стал внимательно просматривать протокол тайного собрания, написанный рукой Джоанны.
— В следующем году они поднимают восстание, — Джоанна закурила, устроив голову у него на плече. Байрон отложил бумаги. Взяв у нее сигару, затянувшись, он внезапно улыбнулся: «Я тебе обещаю, в следующем году я буду в Греции, Джоанна».
Окна были раскрыты в сад. Она, почувствовав теплый, легкий ветер, обнимая его, спросила: «Ради свободы?»
— Ради того, — он посмотрел в мерцающие, прозрачные глаза, — чтобы быть достойным тебя. Только обещай мне…
— Нет, — прервала его Джоанна, — пока нет. Когда ты вернешься, я стану твоей подругой, до конца наших дней. А пока, — она пожала острыми плечами, — если я почувствую влечение к другому человеку…, Или ты, — добавила она, потянувшись, поцеловав его в губы.
— Хоть так, — смешливо ответил Байрон. «А твой мальчик, Мишель…»
— У него один отец, и другого не будет, — коротко ответила Джоанна. Байрон вздохнул: «Хорошо. Я бы тоже не хотел, чтобы у Августы был другой отец. Ей сейчас пять, ровесница твоему сыну. Хотя я ее один раз в жизни видел, — он помолчал. Джоанна, ласково сказала: «Иди ко мне».
На рассвете она заставила его уйти. Одеваясь, женщина весело заметила: «Я не как ты, не сплю до обеда. Мы с Мишелем встаем, занимаемся гимнастикой, потом садимся за уроки. В сентябре у меня школа открывается. Пока три класса, по двадцать человек, а там посмотрим».
