Графиня Солсбери - Дюма Александр (читаем книги онлайн TXT) 📗
Король Франции принял его в окружении своего военного совета и с радостью выслушал герольда, умного человека, исполнившего поручение достойно и твердо; потом, узнав, что противник остановился и ждет его, требуя генерального сражения, Филипп де Валуа ответил, что ему приятно слышать подобные слова и он выбирает ближайшую пятницу как день, когда ему будет удобно вступить в битву; затем король, сняв с плеч горностаевый плащ с застежкой в виде золотой цепи, подарил его герольду в знак того, что тот здесь гость желанный, а принесенная им весть чудесна. В тот же вечер герольд вернулся в армию Эдуарда, рассказал об обильном королевском угощении и сообщил, что день сражения назначен на пятницу. Слух об этот тотчас распространился среди князей Империи и английских баронов, и они часть ночи посвятили чистке оружия и подготовке к битве.
На следующий день граф Геннегауский поручил сиру де Тюлиньи и сиру де Фаньоэлю — из всех своих рыцарей этим двоим он полностью доверял за их храбрость и ум — выяснить дислокацию английских полков. Они тотчас оседлали лучших боевых коней и, под покровом леса, что тянулся вдоль всей линии расположения англичан, какое-то время ехали мимо английской армии, от которой были так близко, что могли наблюдать все ее позиции. Но вдруг плохо объезженный конь сира де Фаньоэля испугался (его царапнула по крупу ветка дерева) и, закусив удила — всадник не мог с ним совладать, — вынес его из леса и, примчавшись прямо в стан армии Эдуарда, сбросил на землю среди палаток князей Империи. Сир де Фаньоэль тотчас был окружен и взят в плен пятью германцами, запросившими с него выкуп; поскольку он был пленен не в бою, а в итоге случайного падения с лошади, они согласились отпустить его на свободу, если он пожелает дать им гарантию, что кто-то поручится за него и внесет залог. Тогда сир де Фаньоэль попросил, чтобы его отвели к мессиру Жануде Бомону; тот — он как раз выходил с мессы — пришел в восторг, увидев у входа в палатку своего давнего и доброго знакомого. Пленник рассказал о том, как он попал в руки германцев, какой за него назначили выкуп и что предложили ему захватившие его люди. Мессир Жан де Бомон сразу же внес требуемую сумму и пригласил сира де Фаньоэля на обед; во время десерта он велел привести коня своего гостя и вернуть сиру де Фаньоэлю его меч, но при одном условии: тот должен взять на себя труд передать от него поклон его племяннику — графу Вильгельму. Сир де Фаньоэль обещал это сделать и вернулся в лагерь своего короля; он смог дать более точные сведения об армии Эдуарда, увидев ее изнутри, нежели те, какие рассчитывал получить, отправляясь утром в разведку.
В тот же вечер, когда король Франции бодрствовал в своем шатре, к нему привели запыленного и измученного гонца (с момента вступления на берег он проезжал в день двадцать льё, не меняя коня); гонец прибыл с острова Сицилия и привез письма от Робера, графа Прованского и короля Неаполитанского. Филипп, зная о мудрости и познаниях в астрологии своего кузена, при первых слухах о войне обратился к нему, чтобы выяснить, что следует ждать от этой войны. Поэтому Робер исследовал благоприятные и пагубные сочетания звезд; много раз он волхвовал над судьбами короля Франции и короля Англии, но звезды неизменно показывали, что там, где собственной персоной будет находиться Эдуард, Филипп потерпит позорное поражение с великим уроном для королевства Франции, посему в письме он советовал ему не вступать в сражение, если даже у него будет втрое больше солдат, ибо исход битвы заранее предрешен в книге вечности, где рука людская ничего переписать не может. Филипп поостерегся показать кому-либо это письмо, боясь подорвать боевой дух армии, но, невзирая на доводы и запреты своего двоюродного брата короля Неаполитанского, решил, что, если Эдуард навяжет сражение, он не отступит ни на шаг, поскольку сам назначил день битвы; однако Филипп также принял решение не идти навстречу Эдуарду, если даже удастся занять позицию, выгодную с точки зрения местности, и солнце будет бить в глаза англичанам.
Наутро обе армии приготовились выступать и отслужили мессу; оба короля и множество сеньоров исповедовались и причастились, как надлежит людям, которые идут сражаться и хотят быть готовыми в любую минуту предстать перед Богом; потом армии двинулись навстречу друг другу с двух сторон глубокого, большого, почти непроходимого болота, заросшего травой, и тот, кто осмелился бы первым его перейти, подвергнулся бы опасности. После часового перехода обе армии стали друг против друга, и каждый король приказал построить войска в боевой порядок.
Король Эдуард, располагавший позиционным преимуществом, разделил армию на три корпуса, приказав всем воинам спешиться и спрятать в небольшом лесу, что находился за спиной англичан, лошадей и упряжь, а обозы сделать укреплениями. Первый корпус, насчитывающий восемь тысяч воинов (среди них находились двадцать два рыцаря со знаменами и шестьдесят рыцарей с треугольными стягами), составляли германцы; командовали корпусом герцог Гелдерландский, граф Юлих, маркиз Бранденбургский, мессир Иоанн Геннегауский, маркграф Мейсенский, граф Монсский, граф Зальмский, сир де Фокемон и мессир Арну де Блакенгейм.
Второй корпус вел герцог Брабантский; под его началом войсками командовали самые богатые и самые храбрые бароны его страны, а также несколько сеньоров из Фландрии, присоединившихся к нему, так что он шел впереди двадцати четырех рыцарей со знаменами и восьмидесяти рыцарей со стягами, командуя семью тысячами солдат, отлично снаряженных и вооруженных, людей отважных и чистых сердцем.
Третий, самый сильный корпус, был под командованием короля Англии; Эдуарда окружали все вельможи королевства во главе с его двоюродным братом графом Генри Дерби, сыном лорда Генри Ланкастера Кривая Шея, епископ Линкольнский, епископ Даремский, графы Нортгемптон, Глостер, Суффолк и Хартфорд; вместе с ними находились мессир Робер Артуа, мессир Реньо Кобхэм, сэр Перси, мессиры Людовик и Иоанн де Бошан, мессир Хью Гастингс, мессир Готье де Мони и, наконец, граф Солсбери (не проведя и двух недель с молодой супругой, он присоединился к армии и, свободный от своего обета, отныне смотрел на мир пылающими отвагой глазами). Над этим стальным морем людских волн из шести тысяч рыцарей и шести тысяч лучников, словно прибой, устремившимся вперед, развевалось двадцать восемь знамен и реяло девяносто стягов; за этими тремя корпусами располагался четырехтысячный арьергард — командовали им граф Уорик, граф Пемброк, сэр Мильтон и многие другие славные рыцари, — готовый придти на помощь любой части, если она дрогнет в бою.
Короля Франции окружало великое множество воинов, дворян и рыцарей; это было дивное зрелище — перечислять всех пришлось бы слишком долго. Когда полки Филиппа выстроились на поле, то среди них можно было насчитать сто двадцать семь рыцарей со знаменами, пятьсот шестьдесят рыцарей со стягами, четырех королей, шесть герцогов, тридцать шесть графов, четыре тысячи рыцарей и более шестидесяти тысяч солдат из коммун Франции; их оружие так сверкало, что казалось зеркалом, в котором отражается солнце. Но все это рыцарство, столь грозное и столь красивое на вид, в течение дня разделилось в своих мнениях, ибо одни говорили, что покроют себя позором, если, находясь так близко от врага, не дадут сражения, а другие утверждали, что вступать в битву будет ошибкой, потому что король Франции может в ней все потерять и ничего не выиграть. Если он потерпит поражение, враг сразу проникнет в самое сердце королевства, если же он выйдет победителем, то все равно не сможет завоевать ни Англию, представляющую собой остров, ни земли князей Империи, которых по-прежнему будет твердо поддерживать Людвиг IV Баварский, их сюзерен.
В это время король Англии, сев на изящного коня для парадных выездов, в сопровождении мессира Робера Артуа, мессира Реньо Кобхэма и мессира Готье де Мони объезжал войска, тихим голосом просил рыцарей и других соратников помочь ему исполнить обет и не посрамить его чести, объясняя преимущество выбранной им позиции — спиной к лесу, под защитой болота, — когда враг не сможет подойти к ним, не подвергая себя большой опасности. Объехав по фронту войска и обратившись к каждому полку — одних он воодушевлял, других сдерживал, — Эдуард вернулся к себе в корпус, построил войска и приказал никому не выдвигаться за линию маршальских знамен.
