Наместница Ра - Ванденберг Филипп (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Услыхав такое, Сененмут пришел в ужас. То, что жрецы Амона не были в числе друзей Хатшепсут, знали все, но то, что они посягали на ее жизнь, привело Сененмута в неописуемую ярость. Пуемре грозила реальная опасность очутиться в водах Великой реки, если он немедленно не выдаст все подробности тайного заговора.
Пуемре счел необходимым еще раз поклясться своей рукой и попытаться доказать, что он на стороне законной царицы и прибыл сюда, чтобы предупредить ее советника и управителя.
— А Хатшепсут, Лучшая по благородству, знает?
— Нет.
— А Хапусенебу известно о расколе в жречестве?
— Нет. — Пуемре помолчал. — Верховный жрец завербовал двух лучников-азиатов, чтобы они застрелили царицу в День сбора дани.
Сененмут едва не лишился дара речи. Неужели такое возможно? Чтобы хранители священных таинств могли в самом деле покушаться на жизнь наследницы крови солнца?
— Боги не допустят этого!
Пуемре пожал плечами.
— О, Амон, Мут и Хонсу, как мы можем спасти жизнь царицы?
— Я бы не пришел к тебе, если бы знал ответ. — Пуемре так ударил хвостом своей леопардовой шкуры по борту, что загудели планки. — Хапусенеб вытащил азиатов из тюрьмы, где эти рабы несли наказание за то, что украли у своего господина, судостроителя Ипувера, Ожерелье доблести, которое пожаловал ему фараон Тутмос, да живет он вечно. Верховный жрец пообещал лучникам свободу, если хоть одна из их стрел поразит цель и царица будет мертва. Если же покушение не удастся, Хапусенеб готовит обман: оракул Амона якобы возвестит невиновность заговорщиков.
— А ты знаешь этих азиатских лучников? — спросил Сененмут.
— По именам — нет. — Пуемре покачал головой. — Но мне известно, где их содержат до срока, а стражи покорны любому пророку Амона. Они, разумеется, не посвящены в то, что жрецы разделились на две партии.
Оба помолчали, а потом принялись совещаться. Тысячи мыслей роились в мозгу Сененмута, но снова и снова Пуемре качал головой. То, что в один момент Пуемре казалось полезным и даже очевидным, в следующий подвергалось сомнениям Сененмута. Поиск решения стал настоящей мукой. Совсем обессилев, Сененмут сложил ладони и прижал большие пальцы ко лбу. И вдруг его озарила мудрость Тота, и он, вскочив, крикнул гребцам, чтобы те рубили канаты и выводили барку на течение.
— Вниз по реке, назад, в Фивы!
Все было подготовлено до мельчайших деталей.
На следующее утро Хатшепсут в окружении своего двора должна была занять место под балдахином перед дворцом. Она будет сидеть на подиуме. По правую руку — Сененмут, советник и управитель дома царицы, по левую и на два шага позади трона — юный Тутмос. Исида, как обычно, будет держать руку на плече сына, а подле нее встанет Минхотеп, управитель дома и начальник церемоний двора фараона.
Минхотеп и Исида были единственными, кого жрецы Амона посвятили в свои планы. Исида должна держать ребенка как можно дальше от царицы. Это вряд ли бросится в глаза, поскольку Хатшепсут не терпела, чтобы к ней кто-нибудь приближался больше чем на два шага. Когда все свершится, Минхотеп должен будет тут же склониться над убитой царицей, чтобы факт кровавого злодеяния не сразу был засвидетельствован и азиаты успели скрыться.
Двух мощных луков — надо было обладать силой быка, чтобы натянуть тетиву, — до поры никто не увидит, ибо их укроют в стеблях папируса, из которого соорудят две триумфальные арки не более чем в тридцати шагах от трона.
В дальнейшем регентство официально примет на себя Минхотеп — как воспитатель малолетнего Тутмоса, — однако Хапусенеб недвусмысленно намекнул, что именно он будет править Обеими странами по священной воле Амона. И он собственноручно приведет азиатов из темницы, как только забрезжит утро.
И вот настал День сбора дани. Через ворота хлынули толпы народа, караваны из городов Севера и Юга, Черной и Красной стран, племена девяти луков, пастухи Азии и Нубии, лежащих в песках пустыни. Все они провели ночь перед воротами Фив, охраняя свои сокровища у высоких костров, ибо чужакам запрещалось встраиваться на ночлег в черте города.
В этот день просыпалась национальная гордость египтян, и они проделывали долгий путь — от гор запада и востока, с морского побережья и с порогов в верховьях Нила, чтобы посмотреть, какие дары приносят и отдают по доброй воле порабощенные иноземцы. В этот момент каждый египтянин чувствовал себя так, будто это он одерживал победы над врагами, разрушал их города и деревни, грабил и брал пленных. А когда фараон провозглашал: «Смотрите на богатство, которое дал мне отец мой Амон!» — они видели себя властителями мира.
Двое копьеносцев сопровождали верховного жреца Хапусенеба, когда на рассвете он направился к темнице, где содержались азиаты.
Как только страж отпер тяжелую дверь, Хапусенеб оглянул внутрь и крикнул условленную фразу:
— День воздаяния настал!
Он ждал ответа, но ничего не происходило. В конце концов верховный жрец взял из рук стража светильник и ступил за порог. Азиаты сидели в углу, прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками. Сначала Хапусенеб подумал, что они спят, но потом заметил отблеск в их открытых глазах и посветил в лица. И тут до него дошло, что в груди у каждого, прямо на месте сердца, торчит по стреле. Еще не веря своим глазам, верховный жрец потряс одного из них за плечо со словами: «День воздаяния настал!» Азиат завалился набок, толкнул другого, и оба рухнули наземь подобно срубленным деревьям.
— О, сын Ра, господин мира, — пробормотал Меченый. — Не может быть на то твоей воли!
Он простер руки к небесам, чтобы Амон дал ему знак, но бог молчал. Хапусенеб завертелся вокруг своей оси как безумный. Масляный светильник в его руках мелькал все быстрее. Напуганный страж увидел, что жрец едва держится на ногах и вот-вот грохнется подобно каменной глыбе, поэтому торопливо подскочил к нему и поймал в свои неуклюжие объятия.
Хапусенеб завизжал, как побитый пес, затопал, как избалованное дитя, но страж держал его крепко. Наконец жрец немного затих и его изуродованное лицо, показавшееся из-под сбившейся леопардовой головы, приняло более или менее осмысленное выражение, а взгляд безбровых глаз остановился на перепуганном страже, который безвольно опустил руки. Внезапно глаза Хапусенеба полезли из орбит, будто его осенило, и первый пророк возвестил тоном сурового обличителя:
— Ты, подлый раб, убил азиатов, ибо только ты имел доступ к ним!
Ошеломленный страж попытался вырваться из когтей Меченого, но тот вцепился в жертву и шипел, словно разъяренная дикая кошка:
— Убийца злосчастных азиатов, тебя поставят перед судом, я сам выступлю свидетелем, и твое никчемное тело бросят на съедение крокодилам, а твой Ка возопит от отчаяния!
Копьеносцы прибежали на шум, задрожали и, опустив копья, как зачарованные уставились на окончательно падшего духом стража.
— Что вы таращитесь? — напустился на них Хапусенеб. — Прочь отсюда! Забыли, где ваше место?
Копьеносцы, не в силах вынести его взгляда, в панике выскочили. А верховный жрец уже сменил тон, и голос его зазвучал подобно арфе под чуткими пальцами слепого арфиста.
— Есть лишь один способ спасти твою жизнь, ты, неверный страж!
— Так скажи какой, пророк из Карнака, — взмолился страж. — Скажи, и я сделаю все, что ты велишь.
— День воздаяния настал!
— Я знаю, — пролепетал страж. — Люди из чужеземных стран уже заполонили город подобно мухам, слетевшимся на падаль, прибитую к берегам Нила.
Верховный жрец отпустил стража, но продолжал буравить его взглядом. После паузы он медленно, тихо и проникновенно заговорил:
— Затеряйся в толпе племен девяти луков перед балдахином, где царица принимает дань. Справа и слева увидишь триумфальные арки, сплетенные из стеблей папируса. Пошарь в снопах и найдешь в любой из арок азиатский лук крепкого кедра. — Не спуская глаз со стража, Хапусенеб отступил на пару шагов, не глядя нащупал стрелу в груди одного из азиатов, разом вырвал ее и окровавленным наконечником вверх протянул стражу. — Эту стрелу под прикрытием папирусных снопов наложишь на лук из твердого кедра и нацелишь ее в сердце царицы подобно лучнику в битве.
