Бессмертный - Слэттон Трейси (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

До меня донеслись звонкие девичьи голоса вперемешку с баритоном Сфорно, я свернул к двери и вошел в столовую. Разговор оборвался. Передо мной стоял высокий деревянный шкаф с выцветшей росписью из виноградных гроздьев под надписью, выведенной незнакомыми буквами. Рядом с ним — длинный прямоугольный обеденный стол, с простыми толстыми ножками, но сделанный из полированной ореховой древесины. За столом сидели Сфорно, его жена, четверо дочерей и Странник. Между Сфорно и Странником стояла еще одна тарелка. Все смотрели на меня, кроме госпожи Сфорно. Она внимательно изучала стол, на котором горели свечи, стояли серебряные кубки, жареная дичь, блюдо ароматной зелени в соусе, румяная буханка хлеба, графин с вином. Ребекка, самая младшая дочь, соскочила со своего стула и подбежала обнять меня. Я почувствовал на щеке ее теплое дыхание.

— Взгляните на него, в нем же сразу виден джентиле! — Госпожа Сфорно всплеснула руками. — Что скажут соседи? Они осудят нас за то, что мы пустили его к дочерям!

— Что бы ни говорили соседи, твои слова для меня не kaddish. [43]Садись, Лука!

Голос Сфорно звучал твердо, но спокойно. Ребекка подвела меня к пустому месту на скамье рядом с отцом.

— Девочки, это Лука, он будет жить с нами, — объявил Сфорно. — Лука, это Рахиль, Сара и Мириам. — Он по очереди указал сперва на серьезную девочку лет двенадцати с темно-каштановыми волосами, затем на черноволосую девочку лет десяти, которая от смущения склонилась к столу и закрыла лицо руками, потом на шестилетнюю девочку с каштановой косой и озорной улыбкой. — Ну а Ребекку ты уже знаешь. — Он потрепал по головке младшую.

— Четыре дочери, — пробормотал я.

Все девочки без стеснения разглядывали меня. Не скованные робостью, не запуганные, они совсем не были похожи на забитых девочек, каких я встречал у Сильвано, или растрепанных, грубых бродяжек с улицы. Я покраснел, приосанился и одернул на себе широковатый камзол Сфорно.

— Как у великого Раши [44]— четыре дочери и ни одного сына, — сказал Сфорно голосом, полным любви и смирения.

Девочки тихонько засмеялись. Их смех был для меня столь диковинным звуком, что я испугался и разинул рот. За все последние годы я ни разу не слышал веселого девичьего смеха. Поэт Боккаччо, которого я недавно встретил на улице, ошибался: женщины не пустые куклы. Даже самых юных трудно назвать пустышками. Им свойственна особая прелесть, благодаря божественной музыке их смеха. Сфорно погладил Ребекку по щеке и вздохнул:

— Божьи дары следует принимать с благодарностью.

— Мне кажется, Бог смеется над нами, — вдруг выпалил я со всей серьезностью. — Чем бы он нас ни одаривал, в его дарах скрыта некая шутка, понятная лишь ему одному.

Странник громко расхохотался.

— Воистину Владыка Сокровенных Тайн обладает непостижимым чувством юмора!

— А что такое шлюха-убийца? — певучим голоском спросила Мириам.

Сфорно застонал и закрыл себе ладонью глаза.

— Замолчи, Мириам! — сказала самая старшая, серьезная Рахиль.

— Это тот, над кем жестоко издевались и кто решил изменить свою судьбу, — мрачно ответил я.

— А здешняя жизнь становится все увлекательней, — произнес Странник. — Думаю, я еще немного побуду у вас, Моше. Я прочитаю киддуш, [45]можно?

Он поднял свой кубок с вином и нараспев произнес несколько слов на непонятном мне языке. У него был звучный красивый голос, чего я совсем не ожидал, поэтому он привлек мое внимание. Остальные по-прежнему не сводили с меня глаз. Странник сделал большой глоток вина. Пурпурная капля упала на его бороду, но не оставила следа. Он поставил кубок и застучал толстыми пальцами по столу.

— А где же мы будем держать этого мальчика джентиле — в ногах кровати, как покалеченную дворнягу, которую ты привел с улицы? — воскликнула госпожа Сфорно. — Я не пущу его к девочкам!

— Я мог бы спать в сарае, — ответил я, так и не сев. — Я вас не стесню.

— Об этом уж мы позаботимся, — вставил Странник.

— И я могу работать, — добавил я. — Я годен к тяжелому труду. Я могу чистить сарай, убирать за скотиной и делать все, что прикажете. Я заплачу вам за гостеприимство.

— Садись, Лука, — мирно проговорил Сфорно. — Что-нибудь придумаем. — Он указал на стул рядом ссобой, и я сел. — Поешь курицы. Моя Лия готовит лучше всех в округе.

— Перемены — единственное, что постоянно, — заметил Странник.

И так началась моя первая трапеза с семьей Сфорно, как началась и моя жизнь в этом доме. Она протекала поблизости от уютного семейного очага, но все же в стороне от него, ведь я как был, так и остался здесь чужаком. Но никогда больше я не был так близок к семейному теплу, как в этом доме.

После чинного ужина я отправился в сарай. Я принес с собой маленькую свечку, но, вступив на порог, задул огонь, чтобы случайная искра не подожгла солому. В щели вливался лунный свет, одевая дощатый пол, стойла, стены сарая в черно-белый костюм арлекина. Все вокруг затопил могучий прилив света и тени. Я улегся, но долго не мог заснуть. В ушах до сих пор звенели крики клиентов, которым я перерезал глотки. Они принимались орать, когда я входил, заляпанный кровью, с ножом в руке, орали, когда я их резал, и дыхание вырывалось у них из разрезанной глотки с пузырящейся кровавой пеной. Те, на кого я нападал со спины, умирали быстро и без шума. Те, кому я вспарывал живот, орали, стонали и молили о пощаде, пока не истекали черной кровью и не замолкали навсегда. Один черноволосый мальчик видел, как я пырнул его клиента в живот. Мы вместе смотрели, как мужчина корчился на полу и молился, хрипло выкрикивая «Аве Мария!», молил о спасении Отца Небесного, Сына и Святого Духа, Деву Марию. Наконец он умолк, а мальчик выглянул за дверь и устало спросил:

— А девушка придет, чтобы забрать тело и помыть меня? Наверное, следующий клиент уже ждет.

Мне долго пришлось ему втолковывать, что больше клиентов не будет. Вряд ли он даже понял, когда я ушел, что Сильвано мертв и душные стены рухнули…

…Я увидел океан, безбрежный и взволнованный, столь огромный, что я ужаснулся. Откуда такой простор? А потом на берегу ко мне подошел златовласый человек с безмятежно-спокойным лицом. Он выпустил из клетки белую птицу, и я возрадовался. Я проводил птицу взглядом, но воздух вдруг наполнился дымом. Он клубился вокруг женщины, лица которой я не видел, хотя ощущал ее запах — дивное благоухание сирени, лимонов и чистой ключевой воды. Я знал, что она принадлежит мне, и знание этого наполнило меня таким счастьем, что я едва мог его вместить. Но вдруг она упала в реку, и ее белое платье распласталось по волнам. Я ждал, ждал, и решимость ныла в моем сердце, в горле скребло, крик вместе с невыносимой мукой рвался наружу. А потом меня связали. Грубыми веревками опутали мое тело, они врезались в ноги и руки. Вокруг заклубился густой белый дым. А потом языки пламени заплясали у моего лица, а сквозь этот огонь я видел перед собой человека. Он смеялся, смеялся, и тут я узнал его. Это был Сильвано. Огонь растопил лицо Сильвано, точно воск, и он превратился в Николо, а потом на костре уже был не он…

— О-ох!

Я дернулся и проснулся. Уже рассвет, а я лежу на куче соломы. Сердце бешено колотилось, но покорность, стеснявшая мне грудь, исчезла, а в соломе шуршала, уползая, обыкновенная зеленая садовая змея. Я жадно перевел дыхание, а потом, когда буря в теле улеглась, стянул с себя шерстяное одеяло, которое мне дал Моше. Серая сарайная кошка, что мурлыкала во сне у меня под мышкой, метнулась за полевой мышью или, может быть, за змейкой. Я потянулся и глубоко вдохнул земляной запах коровника, конского пота, пыльных перьев и свежего навоза, мышиного помета, сырой соломы и мертвых насекомых. Здесь воздух не был пропитан благовониями, не было роскошной постели с тонким бельем, как у Сильвано. Интересно, когда я забуду запахи благовоний и прикосновение роскошных тканей — или мои чувства вобрали их навсегда? Со смущением и благодарностью я подумал о Сфорно, но тут мне вспомнился только что приснившийся сон, и меня охватил дикий, животный ужас. Однако, вспомнив об обещании, данном его жене, что буду помогать, я схватил лопату и начал вычищать стойла. Работал я неумело, ведь за эти годы я поднаторел совсем в другом ремесле. Я надеялся, что новое занятие развеет наваждение черного сна, в плену которого я находился. И тут в сарай вошел Странник, гремя деревянными башмаками.