В балканских ущельях - Май Карл Фридрих (читаем книги бесплатно TXT) 📗
— А ему нечего тебя бояться. У тебя ведь нет никаких прав его задерживать.
— Все это так, и все-таки он меня боится. Он стрелял в меня. Да и вообще рыльце у него в пушку. Только не говори красильщику, куда я поехал.
Если ты в ближайшее время не вернешься, я поеду следом за тобой.
— Хорошо. Так и договоримся.
Я вышел из дома. Старой дорогой ехать остерегся. Ни к чему незапланированные встречи. Поэтому повернул не на юг, а на запад, чтобы въехать в лес со стороны Кабача.
Имея северный край леса по левую руку, я мчался галопом по равнине и скоро, благодаря моему вороному, добрался до того места, где лесной массив тянулся к югу от Кабача. Тут немного поодаль я заметил группу всадников, которые удалялись от меня. Мне показалось, что это и есть именно те, кого я ищу. Нас разделяла английская миля.
— Быстро, быстро! — крикнул я своему жеребцу.
Ри прекрасно понял меня. Ему не понадобились дальнейшие подтверждения моего приказа. Конь стелился по земле как ветер. Я мог бы, сидя в седле, выпить бокал шампанского, не пролив ни капли. За несколько минут я добрался до дома на окраине села и спрыгнул с лошади. Я старался ехать так, чтобы между мной и всадниками оставалось здание, и таким образом я оказался незамеченным.
На пороге дома сидела средних лет женщина и разрезала дыню.
— Добрый вечер! — приветствовал я ее по-арабски. Она взглянула на меня вопросительно. Я повторил слова по-турецки. Она поняла меня и поблагодарила.
— Не продашь мне кусок дыни? Я очень хочу пить.
— Ради бога, господин!
Отрезав большой кусок, она подала его мне. Увидев, с какой жадностью я ем дыню, она засмеялась и сказала:
— Это я сама сажала. Только что я разрезала целую для других, но они просили не так вежливо, как ты.
— А они заплатили?
— Я не просила с них деньги, хоть бедна и живу своей бахчей, но они меня и обокрали.
— Неблагодарные! Что же они взяли?
— Мой платок. Один из них был ранен. Они его перевязали.
— Ты кого-нибудь из них знаешь?
— Сабах, нищий, был там, который в лесу живет, и Myрад, его приятель.
— А не заметила ли случаем, куда они поехали?
— Мне показалось, в Узу-Дере. Там живет родственник Сабаха, чудо-доктор. Там они, наверное, и оставят больного.
— А не говорили ли они, что за рана у этого человека?
— Он упал с дерева и лицом приложился к камню, у него выбито несколько зубов.
— Вот бедолага.
— О, не надо его жалеть. Я ведь его знаю, только имя мне неизвестно. Он предводитель наших мужчин.
— И твоего тоже?
— Нет, я вдова.
— А дети у тебя есть?
— Трое. Младший болен, у него скарлатина, а двое других пошли к воде ловить пиявок, которых я продаю этому чудо-доктору. Он платит один пара за десяток.
Бедная женщина! Какая нищенская оплата. Я вынул из кармана пять пиастров и отдал ей.
— Вот, возьми, купи своему ребенку фруктов.
Это было немного, но для нее большие деньги. Она с недоверием взглянула на меня и спросила:
— Ты мне это даришь?
— Да.
— Господин, ты так богат?
— Да.
— Значит, твое сердце так же велико, как и твой достаток. Да поможет тебе…
Последних слов я не расслышал, потому как был уже в седле. Я узнал то, что нужно, а главное, что опасаться здесь мне нечего.
Вернувшись в Енибашлы, я увидел окровавленную свежую шкуру, распяленную на шестах, и тут же в нос мне ударил запах жаркого. Эта шкура еще несколько минут назад была одеянием крупного козла.
В передней дома я застал красильщика со своими домочадцами. Чем же они занимались? На полу стояла низкая жаровня, над которой висела туша козла. Жир капал в подставленный сосуд, в котором лежал слой риса. Стенки этой чудо-сковородки были выкрашены ярко-красным цветом, и я тут же вспомнил о красных руках Чилеки, о расписном одеянии ее мужа, и у меня родилось подозрение, что раньше эта емкость использовалась для окраски тканей.
— Где же ты был, господин? — спросил меня толстяк. — Я специально зарезал для тебя самую сочную козу, купил ее у соседа.
— А не слишком ли мужественно выглядит эта коза?
— О нет, а что ты, собственно, имеешь в виду?
— Ты чувствуешь запах? Сосед тебя явно надул и продал козла.
— Он на такое не способен.
— Смотри, мясо подгорает, или ты хочешь облизывать головешки?
— Ах, господин, сразу видно — ты нездешний. Я приготовлю такое мясо, что все вы пальчики оближете.
— А рис станет мягким от капель жира?
— Этого как раз нельзя допускать. Разве ты не знаешь правило: рис должен потрескивать, а мягкий он невкусен.
— А вдруг горелое мясо упадет в рис?
— Такого случиться не должно. Я все тут же выну.
Он погрузил свои жирные пальцы в варево. Я вспомнил одну мою знакомую, Мерсину из Амадии, которая тоже не отличалась особой чистоплотностью. У кого было приятнее обедать, у нее или этой крапчатой четы из Енибашлы?
Я поспешил отказаться от дальнейшего проникновения в таинства их кухни и удалился в другие комнаты. Тут навстречу мне вышел Халеф.
— Это ты, сиди! — воскликнул он обрадованно. — Долго же ты провозился, я хотел уже седлать лошадь.
— Видишь, со мной ничего не случилось. Чем же вы до сих пор занимались?
— О, у нас не было времени скучать. Я ездил с хозяином на козий рынок, и это доставило нам массу приятных минут. Хозяин хотел непременно подарить козу одному важному господину, и на церемонию покупки высыпала посмотреть вся деревня. Устроили такой спор, что пришлось вызвать киаджу.
— И кто же этот знатный господин?
— Ты, сиди! А кто же еще, не я же!
— Ах вот как! И мне предназначалась эта коза?
— Да.
— А ты уверен, что это коза, а не козел?
— Коза, козел — какая разница, сиди! Жаркое одинаково вкусно и из того и из другого.
— Приятного тебе аппетита. Пойдем в комнату для гостей.
Там я уже хотел было сесть отдохнуть, как услышал в соседней комнате, предназначенной для женщин, подозрительный шум. Казалось, кому-то отвешивают увесистые пощечины, к этому прибавлялись еще какие-то звуки.
— Кто там? — спросил я у Сахафа.
— Икбала, звезда моих очей, — ответил он.
— А еще кто?
— Не знаю.
— А что они там делают?
— Откуда я знаю, господин? Я тоже слышу, как она мучается, чувствую, что-то не так, но не могу вмешаться — ведь я жених!
— Как ты думаешь, а я могу войти?
— Да, ты ведь христианин, ты же не можешь жениться на дочери нашей страны, и к тому же ты видел ее лицо.
— Тогда пойду посмотрю.
— Давай, эфенди, только не прикасайся к ней, она ведь моя жена, а к той, кто будет жить в моем сердце, не должна прикоснуться ни одна чужая рука.
— Не беспокойся! Красивейшей из Румелии не стоит меня бояться.
Я пошел в соседнюю комнату. Там, прямо на полу, сидела Икбала. Справа от нее стоял некий сосуд, в котором лежало крашеное тесто. Обе ее руки были погружены в эту массу. Как раз в этот момент она вытащила на противень здоровенный кусок теста и одной рукой вращала его, а другой прихлопывала изо всех сил, дабы придать округлую форму. Это и были те самые «пощечины», что я слышал. Она проделывала это с такой силой, что с нее ручьями тек пот. Лицо раскраснелось.
— Ты что делаешь? — спросил я.
— Я пеку, — ответила Икбала с важностью.
— Что же?
— Пушечные ядра.
— Для кого?
— Для вас, конечно, для кого же еще? Ведь вы наши гости.
— И как на вкус эти ядра?
— Как райское кушанье!
— И что же ты для этого взяла? — не мог не поинтересоваться я.
— Муку, воду, миндаль, оливковое масло, соль, турецкий перец, изюм и всевозможные травы.
— И сколько же длится вся эта готовка?
— Как только коза изжарится, я опущу их в жирный горячий рис.
— Наверное, так не питаются на седьмом небе!
— А ты попробуй! Наверняка никогда не ел ничего подобного!
Она снова запустила руки в лохань, вытащила шмоток теста и с усмешкой протянула мне.
