Родная страна - Голубев Глеб Николаевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
— Скучаешь по дому, урус? Знаю, потому и позвал. Тут тебе весточка пришла, почитай.
С этими словами он кивнул послу, и тот протянул сержанту какую-то бумагу, свернутую в трубку.
Ефремов торопливо расправил ее. Знакомые буквы, родной язык!
На глазах у Ефремова выступили слезы. Откуда-то издалека донесся властный голос аталыка:
— Что это за бумага? Отвечай.
— Это паспорт, твоему послу выданный для беспрепятственного проезда через все места, под державой России находящиеся, — ответил Ефремов, не отрывая глаз от бумаги.
— Паспорт? — переспросил аталык, переглянувшись со своим послом. — А он правильный?
Филипп Ефремов недоуменно посмотрел на аталыка.
— Конечно. Вот и подпись и печать проставлена. Все как положено.
— Это я вижу, — махнул рукой аталык. — А почему печать стоит внизу, а не наверху?
Ефремов пожал плечами.
— У нас в России так полагается: сначала дело излагают, потом подписывают и внизу печать прикладывают.
Аталык снова переглянулся с послом, подумал, потом недоверчиво сказал:
— Ты лжешь. Печать поставлена внизу, чтобы унизить нашу магометанскую веру. А почему ты плакал?
Филипп Ефремов покраснел.
— От радости, господин аталык, — смущенно ответил он. — Сколько времени уже российского письма не видел! Отпусти меня домой, век буду бога за тебя молить.
Данияль-бий нахмурился.
— Что мне твой бог? Ты в моих руках, и я что хочу с тобой сделаю. Тебя кормят, одевают. А ты о чем просишь?
Он вскочил на ноги и выхватил паспорт из рук Ефремова.
— И как ты просишь? Эй, кто там, поставьте его на колени!
Подбежали два стражника, навалились на Ефремова, заставили его встать на колени.
— Я думал, что тебе можно верить, а ты высматриваешь, как бы убежать, — успокаиваясь и снова усаживаясь на подушки, сказал аталык. — Отсюда не убежишь. Почему не перейдешь в нашу веру? Большим начальником станешь. Вы, русские, хорошие воины. У хана Рахим-бия — мир праху его! — полковником был тоже русский. Смелый был, много городов взял. А ты не хочешь мне послужить? Отвечай!
Филипп Ефремов тихо ответил:
— Не могу, господин. Русским я родился — русским и останусь. Веру менять не стану.
Данияль-бий посмотрел ему в лицо тяжелым взглядом. Ефремов не отводил глаз. Тогда аталык махнул рукой и коротко приказал:
— Уведите.
Во дворе Филиппа Ефремова связали и посадили на солнцепеке у глиняной стены. Он сидел и смотрел, как стражники готовят ему пытку. Они налили в большое деревянное корыто горячей воды, а потом высыпали туда с пуд соли. Когда рассол остыл, Ефремова подтащили к корыту и положили на спину. Палач кинжалом разжал пленнику зубы и вставил в рот деревянную трубку. Потом он начал не спеша лить в нее соленую воду.
Филипп Ефремов слышал уже об этой страшной пытке. От нее многие умирали, потому что соль разъедала у несчастных все внутренности.
Но Ефремову не дали умереть. Когда он уже начал терять сознание, один из стражников, глазевших на пытку, принес по знаку палача котелок с растопленным овечьим салом. В горящий от соли рот пленника влили три большие чашки этого пойла. Сержанта вырвало, но жизнь его была спасена: сало вобрало в себя всю соль, дикая боль утихла.
Утром в подвал, куда бросили Ефремова, зашел начальник стражи, оскалив гнилые зубы, весело спросил:
— Ну, передумал?
Ефремов упрямо покачал головой.
Его опять вытащили во двор, и пытка началась сначала. И на следующее утро его снова поили рассолом, потом овечьим салом. За эти три дня ужасных пыток пленник совсем обессилел и еле мог шевелиться. Аталык сам пришел посмотреть на его мучения.
— Теперь перейдешь в нашу веру? — спросил он.
Ефремов, собрав последние силы, мотнул головой.
Ноздри у аталыка гневно дрогнули. Заметив это, палач взялся за рукоятку своей сабли, ожидая привычного сигнала, чтобы срубить упрямцу голову.
Но аталык молчал, задумчиво глядя на осунувшееся лицо непокорного пленника.
— Ты крепкий, — с уважением сказал вдруг Данияль-бий. — Такие мне и нужны. Хорошо, оставайся при своей вере. Но служить мне будешь?
Ефремов знал: одно неосторожное слово — и ему конец. Сверкнет кривая сабля, покатится в пыль его голова. Так умереть глупо — надо жить, чтобы убежать отсюда. И, с трудом шевеля распухшими губами, ответил;
— Служить буду.
Аталык вздохнул с облегчением.
Стал теперь Филипп Ефремов именоваться юзбаши, по-российскому соответствовало это капитанскому чину. Командовал он сотней солдат, среди которых было двадцать человек из русских пленников и беглых крепостных, заброшенных причудами судьбы в Бухару.
Были в его сотне сыновья русских солдат из отряда Бековича-Черкасского, которого в 1717 году отправил Петр I к хану хивинскому послом. Поход этот кончился неудачей. Хивинский хан заманил Бековича-Черкасского в предательскую ловушку и перебил весь отряд. Только проводнику хадже Нефесу и казаку Михаиле Белотелкину удалось бежать.
Но Ефремов узнал, что погибли тогда не все русские солдаты. Сто из них были присланы в Бухару, где хан создал крепкую армию. Об этом еще ничего не знали в России.
Взял в свой отряд Ефремов и Степана Родионова, добившись, чтобы аталык отобрал его у муллы. Теперь они снова были вместе и еще крепче сдружились. Их сблизила тоска по родине.
Все кругом было иное: и дома, и одежда, и обычаи. Даже Новый год здесь праздновали по-иному: в февральское новолуние.
Вскоре встретили друзья еще одного земляка. Проезжая мимо придорожной кузницы, остановились они подковать лошадей.
— Эй, усто! (Усто — мастер) — крикнул Степан, подойдя к двери кузницы. — Салам алейкум! Коней ковать, быстро!
И вдруг в ответ хрипловатый бас ответил по-русски:
— Это кто там торопится, как поповна замуж? Успеешь.
На пороге появился старик в кожаном фартуке, вытирая рукавом лицо. Он отнял руку, и друзья увидели, что ноздри у него вырваны.
Так встретился Ефремов с Егором Прохоровым. Рассказал им старик, что каторжный свой знак получил на уральском заводе. Оттуда он ушел к Пугачеву. А после разгрома восстания, спасаясь от верной виселицы, убежал в степь. Долго странствовал по казахским улусам, пока добрался до Бухары. Здесь его ремесло было в большом почете.
Старый кузнец понравился Ефремову. Чем-то он напоминал ему родного отца. Такой же неунывающий, острый на язык и справедливый. И он уговорил Егора перейти к нему в сотню войсковым кузнецом.
Раньше Ефремов ни за что бы не поверил, что подружится он с беглым каторжником. Не против таких ли мятежников, как Егор, вел он свой отряд в оренбургские степи? Но, видно, прав был тот солдат, который как-то сказал ему вслед у костра: «Вот хлебнет горя горького, может, человеком станет».
О многом передумал Филипп Ефремов и сильно переменился, попав на чужбину. Стал он сам подневольным пленником, которым каждый мог помыкать, и понял, что такое рабская доля. Теперь ему стыдно было за те прежние, глупые юношеские мысли, когда покрикивал он на солдат и считал пугачевцев злоумышленниками и мятежниками. Он пытливее, сознательнее присматривался ко всему, что творилось вокруг. Видел, что богата и обильна Бухарская земля, а народ живет в бедности. С каждого дехканина, как называли здесь крестьян, ханские слуги драли по три шкуры. За все брали большие налоги: за землю, за воду, за урожай, за скот, даже за орехи, собранные в лесу. При малейшей провинности наказывали плетьми, сажали в подземные темницы, мучали и пытали, отрубали руки и ноги. Не было на это никаких законов, только приказ аталыка или его чиновников.
— Эх, своего Емельяна Ивановича им бы надо, — вздыхал частенько Егор.
И Ефремов понимал его.
Он завел тетрадь, в которую записывал подробные сведения о Бухарин. Записывал узбекские и таджикские слова, удивившие его обычаи. Много было для него любопытного. Вот, например, хлопчатая бумага. Привозят ее бухарские купцы в Россию, а как она делается, никто на Руси еще не знает. Надо об этом рассказать:
