Тайны Парижа. Том 2 - дю Террайль Понсон (первая книга txt) 📗
— Слушаю, — ответил егерь.
Арман поехал по направлению к утесам по неровной каменистой дороге, которая, однако, значительно сокращала расстояние от виллы до таможенного поста. Ночь была холодная, но ясная и светлая; светила полная луна. Выехав из лесу, Арман очутился на зеленом лугу, окаймленном утесами; добравшись до них, он увидал, что дальше начинается обрыв и лошадь его не спустится. Только те, кто знаком с берегами океана от Шербурга до Булони, могут ясно представить себе зрелище, представившееся глазам нашего героя.
Утес, круто обрываясь, образовал залив, где с громким ревом разбивались волны, когда прилив был высок.
При отливе же море обнажало небольшую песчаную отмель и края утеса, имевшие вид гигантских скамеек. Тропинка, по которой спускались в пропасть, принимала тогда вид лестницы с неровными и крутыми ступеньками, доходившими до самой бухты. Дойдя до половины тропинки, можно было увидеть углубление в скале. Оно имело вид ниши и служило в темные ночи местом наблюдений для таможенных солдат. Когда сын полковника проходил мимо грота, грот был пуст.
Взобравшись на скалу, отстоявшую на несколько jot метров оттуда, часовой видел море на далекое расстояние вокруг; ни один корабль не мог приблизиться к берегу, не замеченным им.
Арман привязал лошадь к дикой яблоне, поднимавшейся из-под уступа скалы, засунул пистолеты в карман и начал спускаться по тропинке, столь смело проложенной по утесу. Море было безмятежно. Приближаясь к морю, молодой человек чутко насторожил уши, спрашивая себя, с какой стороны и каким путем явится сюда женщина, которую он ждет; кроме горной тропинки, по которой спустился он сам, и моря, другого пути сюда не было. Легкий всплеск весел был ему ответом. При свете луны, отблески которой разливались далеко по волнам, Арман различил небольшую лодку, по-видимому, приближавшуюся к заливчику, названному бухтой Таможенного досмотрщика.
Не успел он пройти и двух третей тропинки, которая кончалась каменной площадкой, куда выходил грот таможенных, как лодка остановилась. Женщина легко выскочила из нее на землю, сделала рукой знак, и лодка удалилась. Это была она! Арман узнал ее по учащенному биению своего сердца; не успел он подойти к ней, как она сказала насмешливым тоном:
— Мне кажется, милостивый государь, что дамы первые являются на назначенные ими свидания.
— О, простите! — воскликнул Арман, — но я, помня ваш запрет, не мог уехать из замка, прежде чем не заснул отец.
— Я вас прощаю, — смеясь, ответила она, взяв его под руку, — ну, побеседуем теперь…
Она увлекла его к уступу скалы, села и очаровательным жестом пригласила Армана последовать ее примеру.
— Теперь, — продолжала Дама в черной перчатке, когда Арман уселся рядом с нею, — позвольте мне, во-первых, сказать вам, что я могу пробыть здесь не более часа, и нам нельзя пускаться в длинные и бесполезные рассуждения.
Арман был так взволнован, что мог только молча смотреть на нее.
Как и всегда, она была вся в черном, а на одной руке у нее была надета таинственная перчатка, о которой Арман построил тысячу невероятных гипотез, которые вслед затем разрушил. Ее гибкий стан и плечи для защиты от холодного морского ветра были закутаны в длинный белый кашемировый бурнус. Вследствие ли лунного света или это было действительно так, но только Арману показалось, что ее лицо бледно, как мрамор. Впрочем, она не дрожала от волнения, как он; голос ее был тверд, а глаза украдкой метали молнии.
— Вот что, — сказала она Арману, — прежде чем ответить на один из ваших вопросов, позвольте мне сначала объяснить вам наши отношения…
Арман вздрогнул и впился в нее глазами.
— Вы меня не знаете и какие бы вы старания ни прилагали, вы узнаете о моем прошлом, настоящем и будущем только то, что мне вздумается вам сообщить. Вы преследовали меня потому, что это входило в мои расчеты. Стоит мне захотеть, и вам никогда не найти меня. Наконец, верьте этому и постарайтесь это запомнить: если бы я захотела от вас скрыться, мне стоило бы махнуть платком; лодка, где находятся преданные мне люди, которых я только что отослала в море, немедленно возвратится и увезет меня. Если вы будете меня преследовать или броситесь вплавь, то найдете смерть в волнах океана, или же вас поразит выстрел из пистолета, или удар весла.
Она произнесла эти слова без гнева, спокойным и холодным тоном, и Арман выслушал ее с покорностью, красноречиво говорившей о той пылкой любви, которую эта женщина сумела внушить ему.
— Если вы согласны на мои условия, — продолжала она, — то допустим, что мы старые, очень старые друзья!
— Боже мой! — с нежностью прошептал Арман. — Допустите лучше, что я люблю вас, что все ваши желания для меня закон, что вам стоит сказать мне слово, чтобы я повиновался вам.
— Ну, что ж, охотно допускаю, что вы меня любите, но только причина вашей любви для вас самих непонятна, — продолжала она с такой тонкой усмешкой, что ее можно было принять за сочувствие. — Я допускаю, что вы меня любите…
— Ах! — воскликнул он. — Я люблю вас так, как ангелы любят своего Создателя.
— Пусть! Допускаю и это. Теперь я скажу вам, отчего вы меня любите, если вы сами этого не умеете себе объяснить. Вы любите меня прежде всего потому, что впервые' увидели меня в тот вечер, когда я защищала свою жизнь с энергией мужчины; потому что на следующий день я скрылась от вас. Ваше самолюбие и гордость заставили вас искать меня по всей Европе, а ваша любовь усилилась от той таинственности, которая окружает мою жизнь.
— Не знаю, отчего, — пробормотал Арман, — но я люблю вас.
— Итак, — продолжала Дама в черной перчатке, — зачем вы пришли сюда сегодня вечером?
— Ах, можете ли вы спрашивать меня об этом! — горячо воскликнул Арман, схватив ее руку.
— Вы пришли сказать мне, что вы любите меня, но ведь я давным-давно знаю это.
— И вы не сомневаетесь более в моей любви? — с радостью вскричал он.
— Нет, — ответила она, улыбнувшись еще раз, и продолжала: — Но вы пришли еще и потому, что сгораете желанием узнать, кто же такая эта женщина, рыскающая по белому свету, которую вы встречаете всюду, и отчего на одной руке у этой женщины надета черная перчатка, почему она, назначив свидание в Париже, украдкой бежала из того дома, где должна была ожидать вас. Но особенно вам хочется узнать, под чьим влиянием я находилась в тот вечер, когда, заслышав шум отворившейся двери и шаги, раздавшиеся на лестнице, я внезапно высказала сильный страх и умоляла вас бежать.
— Это правда, — согласился Арман, в душе у которого вдруг пробудились ревнивые подозрения.
— Наконец, — добавила она, — есть еще тайна, которую вы поклялись раскрыть. Вам хочется узнать, почему висел мой портрет в алькове студента Фредерика Дюлонга, какого рода мои отношения к Блиде и кто должен был войти ко мне через то окно, откуда явились вы?
Арман молчал. Но молчание служило подтверждением слов Дамы в черной перчатке.
— Вот этого-то вам и не узнать никогда! — заключила она.
— Ах! — с испугом воскликнул Арман.
— Итак, видите, — заметила она насмешливым тоном, — что вы любите вовсе не меня, а тайну, которая меня окружает.
Эти слова были так верны, что Арман, не найдя, что возразить, воскликнул с порывом страсти:
— Ну, пусть будет по-вашему, оставайтесь для меня загадкой, тайной, не говорите мне ни откуда вы явились, ни куда отправитесь, но позвольте мне любить вас…
И он бросился перед нею на колени и, взяв в свои руки ту ручку молодой женщины, на которой не было перчатки, покрыл ее жгучими поцелуями. Она не отнимала руки. Казалось, она наслаждается наивным увлечением и юношеской кипучей любовью, в которой Арман клялся ей на берегу необозримого моря, у подножия скал; и ей чудилось, что море и скалы вторят его клятве, чтобы придать ей странную торжественность. Но она вдруг вырвала свою руку и спросила:
— Хотите опять увидеть меня, хотите видеть меня часто… каждый вечер?
— О, возьмите взамен мою жизнь!
