Время царей - Вершинин Лев Рэмович (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
И македонцы, плюнув на Азию, завели себе отдельного царя, слабоумного Арридея – Аргеада, конечно, не способного даже сесть на коня. Что им держава?! Они мечтали о Македонии! Пусть маленькой, но своей, собственной!
Но если так, то чем хуже Тимфея? И Орестея? И Линкестида?! Если уж делить награбленное, то прежде необходимо отдать законным хозяевам неправедно нажитое!
Так сказал он на Совете.
И многие, очень многие из архонтов склонили седые головы, выражая согласие и полное одобрение.
Лжет Кассандр! Он, Полисперхонт, не разваливал страну. Справедливое и мудрое решение об автономии – автономии, а не отделении горных царств! – было принято и утверждено большинством имевших право голоса в Совете.
И если это оказалось не по нраву коренным македонцам, хотя бы и тому же Кассандру, прикрывавшимся, как тряпкой, злосчастным Арридеем, то и на них была управа!
– А теперь, сынок, повтори о царице.
– Повинуюсь, господин… «Поправ волю всей страны македонской, призвал в Пеллу проклятую Олимпиаду-упыриху…»
Снова лжешь, сын Антипатра!
Законной женой Филиппа, родной матерью сына его была Царица Цариц, и кто, если не она, имела право стать опекуншей своего внука?! Да, он провел через Совет решение вызволить ее из изгнания, отменив незаконный приказ покойника Антипатра, а она, в благодарность за верность, утвердила закон об автономии Тимфеи. Не в чем тут каяться и не о чем жалеть!
Хотя…
Старик горестно скривил губы.
Он не так уж часто ошибался в жизни, иначе его не называли бы мудрым, но это решение, надо признать, было ошибочным. Царица Цариц и впрямь была ведьмой! Упырихой или нет, не ясно, но, несомненно, кем-то сродни жуткой нежити, подстерегающей путников на полуночных перекрестках. Она ничего не забыла. И сидя в изгнании, ничему не научилась! И в Пеллу она вернулась не для того, чтобы править, а чтобы мстить.
Тяжкий стариковский вздох всколыхнул тишину присвистом.
Конечно, он поторопился тогда с поездкой в Тимфею. Не терпелось поднять над дедовской башней быкоголовый стяг! Проехать по знакомым с детства местам, куда, согласно воле хромого Филиппа и сына его, наследникам Карнидов строго-настрого запрещалось наведываться! Полисперхонт тридцать лет мечтал о встрече с Родиной! Но знай он, на что способна Олимпиада, – не покинул бы Пеллу ни на день!
Пока последний Карнид наслаждался серебряным воздухом Тимфеи, Олимпиада развернулась вовсю.
Она, опекунша Царя Царей, прежде всего позаботилась о несчастном царе Арридее. Если есть Царь Царей, – недоуменно заявила ведьма Совету, – то зачем нужен отдельный царь Македонии? Впрочем, заколотому копьями дурачку еще повезло. Олимпиада колесовала, четвертовала, варила заживо, сдирала кожу, и те, кто был приговорен к обезглавливанию или удавке, шли на казнь, повизгивая от счастья, а с высоких кольев на них, везунков, завистливо глядели медленно умирающие неудачники, в том числе и члены Совета, посмевшие воспротивиться воле Царицы Цариц…
Следует ли удивляться тому, что, когда пришел Кассандр, страна приняла его как освободителя?!
А Полисперхонту оставалось лишь, проклиная все на свете, встать на защиту Царицы Цариц, старой ведьмы и безумицы, поскольку их имена были связаны неразрывно, а хитрый Кассандр ни за что не пошел бы на мировую с наместником…
Вот так и рухнуло все, словно кровля, лишенная опоры.
И родные горы Тимфеи, ее непроходимые ущелья, поросшие лесом, приняли Полисперхонта – уже не главу Совета, но жалкого, отвергнутого и проклятого страной беглеца…
Тогда-то он и начал слепнуть.
Напоминая о своем существовании, деликатно кашлянул писарь, и слепец слабым кивком дозволил: продолжай.
– «Справедливые боги покарали тебя по заслугам, Полисперхонт Тимфейский! Но нет справедливости без милосердия, и проступки твои искуплены слепотой, изгнанием и крахом надежд! Былые же твои заслуги перед Аргеадами и всей страной неоспоримы. Посему извещаю тебя, что я, Кассандр Антипатрид, исполняющий обязанности наместника Македонии и опекуна Царя Царей Александра, сына Божественного, внука Филиппа, с согласия Совета, разрешаю тебе вернуться в Пеллу, где ты найдешь встречу и обращение, соответствующее твоей знатности. Хотя ни о какой автономии Тимфеи не может быть и речи, ибо любая автономия областей пагубна для единства державы, но тебе и роду твоему будет обеспечено право получать половину доходов, собираемых с наследных земель. Кроме того, ты и наследники твои сохраняете за собой почетный титул тимфейских царей. Пребывание впредь в Тимфее вам будет запрещено, но твой почтенный возраст не располагает к переездам, а твои достойные внуки, смею полагать, найдут в Пелле много более привлекательных занятий, нежели прогулки по диким горным склонам в компании безграмотных пастухов…»
Грамматик на краткое мгновение притих, ополоснул горло глотком воды и забубнил снова.
– «Если такие условия устраивают тебя, спускайся с гор немедля! Предложение мое действительно в течение десяти дней, начиная с того часа, когда доверенный мой человек оставит в селении, снабжающем твое убежище хлебом, это послание. О прибытии своем извести, дабы могли мы организовать должную встречу. Что же касается юноши, именуемого Ираклием, или Гераклом, то с ним поступай, как сочтешь нужным в известных тебе обстоятельствах. Убежден, что твой опыт, знание жизни и политическая прозорливость подскажут тебе наилучшее решение. Если же по стариковскому упрямству или бессильной ненависти ты поступишь вопреки интересам Македонии, то знай: ни тебе, хоть для тебя это уже безразлично, ни семье твоей не будет места под македонским небом…»
– Хватит!
На сей раз старик не сумел скрыть волнения. И писарек, споткнувшись на полуслове, отправился на прежнее место, в уголке, поодаль от очага.
Бельма, затмевающие свет, не мигая, уставились в пляшущее пламя.
Что ж, все ясно. Сын Антипатра предлагает сделку. И скорее всего не лукавит. Если подчиниться его требованиям, он сдержит слово. Будет дворец в Пелле, и, возможно, место в безгласном, во всем покорном Кассандру Совете, и будут доходы с прадедовских владений, и титул тимфейского царя, пустой, мишурный, но от этого не менее почетный.
Не стоит обманывать себя. Согласие означает конец скитаниям и достойную старость.
Чего еще желать слепцу, пережившему собственные мечты?!
А для внуков дедовское «да!» – распахнутая дверь в настоящую жизнь, как они ее понимают, в жизнь яркую, блестящую, залитую солнцем, безоблачную, как свершившаяся мечта, в которую уже и не верилось.
Приходится ли удивляться, что они, то втроем, то поодиночке, то все четверо, уже который день приходят, и просят, и пытаются убедить, и вымаливают, и взывают к богам, и даже позволяют себе кричать, настаивая: соглашайся!
Они свято уверовали в благосклонность Кассандра и уже заранее приговорили себя к вечной признательности этому жалкому самозванцу, отпрыску худородного выскочки Антипатра. Нынешний правитель Македонии не прогадает, приняв их дружески, ибо служак, более верных, чем внуки Полисперхонта, ему не найти во веки веков!
Глупые дети, уставшие от скитаний!
Даже если объяснить им все, они вряд ли пожелают услышать и понять, а будут повторять снова и снова: соглашайся, дед!.. и хныкать: подумай о нас!.. и, забывшись, попрекать: тебе-то, дед, все равно, ты старый, а мы – молодые, мы хотим жить, а не прозябать до седых волос в стылых горах…
Больно признать это, но внуки не любят Тимфею.
Обидно. Горько. А что поделаешь?
И ради них, только ради них, чтобы прекратился этот постыдный скулеж, Полисперхонт готов спуститься со своих неприступных вершин, где достать его не по силам даже тому, перед кем пресмыкается вся Македония.
Эх, будь живы сыновья!
Ведь сейчас наступил тот самый миг, в который уже и не верилось. И письмо Кассандра – подтверждение тому…
Сын Антипатра всерьез напуган.
Полисперхонт, хоть и запертый в тимфейских ущельях, знает, что происходит в долинах. И происходящее там вовсе не радостно для Антипатрова отпрыска.
