Побратимы меча - Северин Тим (книга регистрации .txt) 📗
Мне стало ясно, что он пытается найти новый кеннинг к слову «меч».
— Херфид! — громко окликнул я, нарушив ход его мысли.
Он поднял голову, раздраженный непрошеным вторжением, но как только понял, кто стоит перед ним, к нему сразу же вернулось его обычное добродушие.
— А, это ты, Торгильс! Рад тебя видеть, хотя дом этот утратил весь свой блеск с тех пор, как все скальды отплыли вместе с королем в датский поход. Боюсь, напрасно я притащил тебя сюда — здесь нам ничего не перепадет. Пока Кнут не вернется, не видать нам королевского покровительства, а до тех пор едва ли нам удастся найти кого-то, кто готов заплатить за хорошие хвалебные стихи. Одна надежда — эти важные ярлы, коих он оставил здесь, в Англии, — вдруг среди них отыщется человек достаточно развитый, чтобы пожелать чего-то искусно сочиненного на старый лад. Однако насколько мне удалось выяснить, все они тут невежды. Их ценят за воинские доблести, а не за тонкое понимание стихосложения.
— А королева? — спросил я с нарочитым безразличием. — Разве ей не нужны стихи?
Херфид неверно меня понял.
— Королева! — фыркнул он. — Ей потребны лишь новые молитвы да еще, может быть, эти их ужасные гимны — сплошные повторы на один распев, замечательно нудные штуки. И у нее хватает священников, чтобы снабжать ее этим. Да она, пожалуй, упадет в обморок от одного лишь упоминания имени кого-нибудь из асов. Она просто терпеть не может старых богов.
— Я имел в виду не королеву Эмму, — сказал я. — Я имел в виду другую — Эльфгифу.
— Ах, вот ты о ком. Я мало что о ней знаю. Она по большей части держится в тени. Да и все едино — королевы не нанимают скальдов. Их больше интересуют любовные песни под арфу и всякие такие безделушки.
— А что насчет Торкеля, временного правителя? Насколько я понимаю, Кнут, уезжая, оставил страну на Торкеля. Разве он не оценит парочку хвалебных стихов? Все тут толкуют, что он старой закваски, настоящий викинг. Сражается как наемник, полностью предан исконной вере и носит на груди молот Тора.
— Да, пожалуй, — согласился Херфид, слегка взбодрившись. — Слышал бы ты, как он ругается, когда зол. В ярости он поминает больше имен старых богов, чем даже мне известно. И еще он то и дело хулит этих священников Белого Христа. Говорят, будто, будучи пьян, он называет королеву Эмму не иначе, как «Bakrauf». Надеюсь, мало кто из саксов слышал это, а кто слышал — не понял.
Я-то хорошо понял, что он имеет в виду. На севере так называют иссохшую старую ведьму, жену тролля, а само имя значит — «дырявая задница».
— Так почему бы тебе не войти в дом Торкеля в качестве скальда? — настаивал я.
— Это мысль, — поразмыслил Херфид. — Только тут следует быть осторожным. Если до Кнута дойдет, что наместник окружает себя королевскими знаками, вроде личного скальда, он ведь может подумать, что наместник слишком занесся и сам желает стать королем Англии. Кнут оставил Торкеля присматривать за воинскими делами, твердой рукой улаживать всякие местные волнения и все такое, а за все прочее, включая законы, отвечает архиепископ Вульфстан. Весьма точно рассчитанное равновесие: за язычником присматривает христианин. — Херфид, будучи человеком добрым, вздохнул. — Как бы там ни было, коль скоро я и договорюсь с Торкелем, у тебя, боюсь, будет не слишком много возможностей сверкнуть в качестве моего ученика. Наместник не так богат, как король, и его щедрость меньше. Буду рад, коль ты останешься моим учеником, однако, полагаю, что платить я тебе не смогу. И то будет хорошо, коль нам хватит хотя бы на пропитание.
Три дня спустя мальчик-слуга уладил мои затруднения, постучавши в дверь нашего жилища, — он принес весть для меня. Я должен явиться к управляющему королевы, королева отбывает на свою родину, в Нортгемптон, и меня включили в ее свиту. На сборы мне хватило минуты. Не считая повседневной бурой рубахи, башмаков и штанов, из одежды у меня всего и было, что наряд цветы сливы, подаренный мне Херфидом, дабы мог я появляться при дворе в приличном виде. Это платье я сунул в потертую суму из тяжелой кожи, саморучно сшитую мною в Ирландии, когда жил я там среди монахов. Я простился с Херфидом, пообещав ему, что постараюсь не терять его из вида. Он все еще пытался найти кеннинг, подходящий к размеру его стиха.
— Что ты скажешь насчет «пламени смерти»? Это хороший кеннинг для слова «меч», — предложил я, повернулся и вышел, перебросив суму через плечо.
Он смотрел на меня с улыбкой чистого восторга.
— Прекрасно! — крикнул он мне вслед. — Подходит в точности. Мои уроки не прошли для тебя даром. Надеюсь, когда-нибудь твой словесный дар тебе пригодится.
Свита Эльфгифу уже собралась на дворцовом дворе — четыре конных повозки на больших деревянных колесах, предназначенных для женщин и поклажи, с дюжину верховых лошадей, да еще два конника — телохранители Кнута. Эти последние были всего лишь почетной охраной, ибо со времени восшествия Кнута на престол дороги здесь стали на редкость безопасными. Англичане, изнуренные многолетней борьбой с набегами викингов или обременительной данью, данегельдом, «данскими деньгами», каковыми откупались от разорения, с радостью приняли бы любого властителя, лишь бы он принес им мир. Кнут же поступил еще лучше. Он пообещал править саксами по тем же законам, какие были у них при саксонском короле, и показал, что доверяет своим подданным, а заодно уменьшил налоговое бремя, отослав прочь наемное войско, неотесанных воинов, набранных в полудюжине стран по ту сторону Ла-Манша и Английского моря. Однако Кнут был слишком предусмотрителен, чтобы вовсе не защититься от вооруженных мятежников. Он окружил себя телохранителями, ближней дружиной — тремя сотнями воинов, вооруженных до зубов. От всякого, кто вступал в его ближнюю дружину, требовалось иметь при себе длинный обоюдоострый меч с рукоятью, выложенной золотом. Кнут прекрасно понимал, что лишь настоящий воин может обладать столь дорогим оружием, и только состоятельному человеку такое по средствам. Его дворцовая дружина набиралась из людей, посвятивших себя своему ремеслу, а ремеслом этим была война. Никогда еще англичане не видели столь сплоченной и смертоносной боевой силы, владеющей столь изящным оружием.
Но вот что поразило меня в этих двух телохранителях, назначенных сопровождать королеву Эльфгифу, — оба были калеками. У одного вместо правой руки была палка, а второй потерял ногу ниже колена и ходил на деревянной. Впрочем, вспомнил я, Кнут забрал всю свою ближнюю дружину в датский поход — одни только калеки и остались. А на что способны они, я понял сразу же, когда увидел, как телохранители садятся в седла. Колченогий подошел, хромая, к лошади, и хотя ему мешал круглый деревянный щит, висящий на спине, наклонился, снял деревянную ногу и, держа ее в руке, покачался на своей единственной ноге, а потом оттолкнулся с силой и взлетел в седло. Сунув подменную ногу в кожаную петлю для сохранности, он опоясался кожаным ремнем, чтобы крепче держаться в седле.
— Шевелись, хватит бездельничать. Пора ехать! — весело рявкнул он своему товарищу, который одной рукой и зубами развязал поводья своего коня и приготовился обмотать их вокруг деревяшки, заменяющей ему руку. — Даже Тюр не так мешкал перед Фенриром, когда на того надевали Глейпнир.
— Заткнись, Трехногий, а не то я собью с твоей рожи дурацкую ухмылку, — последовал ответ, но я-то видел, что колченогий был польщен.
И не даром ведь. Всякий исповедник исконной веры знает, что Тюр — наихрабрейший из старых богов, асов. Именно Тюр по доброй воле вызвался вложить руку в пасть Фенрира, дабы обмануть настороженного зверя, в то время как другие боги надевали Глейпнир, волшебные путы, на волка преисподней, чтобы обуздать его. Цверги сделали эти путы из шести волшебных составляющих — «звука кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих сухожилий, дыхания рыбы и плевка птицы », — и путы Глейпнир не порвались, даже когда волк преисподней почуял, как они стянулись на нем, и начал рваться изо всей своей ужасной силы. Тогда-то Тюр и потерял руку — ее откусил волк преисподней.
