Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Она извлекла из бисерного ридикюля и протянула комиссару изящный томик в дорогом зеленой кожи переплете с изображением белой змеи в золотой короне. Но комиссар смотрел не столько па печати и подпись, сколько на удивительно изящные пальчики с алыми наманикюренными ногтями, которые выглядели удивительно неуместно на грубо отесанных досках убогого столика.
— Странно,— наконец сказал комиссар.— Французские волшебные сказки.— Он раскрыл книжку и полистал ее.— А-а! Да это только переплет. Тут никаких сказок. Это же «Хафтияк».
— Что? — спросила Люси.
— Ну, коран. Мусульманское священное писание. Сокращенный, так сказать, вариант для странствующих и путешествующих. Отличный рукописный экземпляр. Отличный почерк «куфи». А вплели хафтияк в переплет от сказок. Эге! — вдруг перебил он себя.— Это что? Тут кто-то в порядке самодеятельности вклеил листы, гм-гм. И не священные тексты совсем. Любопытная начинка в «Белой змее». Мадемуазель, вы не дадите посмотреть? Какие-то названия топографических пунктов... даты, схемы марш: вам верну.
— О нет! Прошу вас. Это же метрика Моники, так сказать могу.
— И все же я вас попрошу.— И он положил книгу поверх кипы бумаг.
— Умоляю! — Люси вцепилась в книгу.
— Чего это она взъярилась? — удивился Осип Гальченко.
— Чего? А то, что она тебя придушит в постели,— загремел голос со стороны двери. В комнату шагнул комполка. Он так же был усат и здоров, как Гальченко, так же росл и крепок.— Вы тут так кричите! Вот я и зашел. Да, да, все слышал. Здравствуйте, мадам! — Он громко зазвенел шпорами, щелкнул галантно каблуками.— Яблочко-то сладкое, а гнильца-то горькая. Не подумав, берешь, Гальченко, жену. Да ты постой, Гальченко! А ты вообще не женат?
— Откуда? Да когда меня забрали в армию воевать с германом, папаня меня, возвратясь по чистой, по голому месту, откуда ноги растут... — Он поперхнулся и стыдливо прикрыл рот ладонью, поглядывая на безмятежное личико Люси.— Словом, ремнем еще учил. Ну, а там потом мобилизация, и с четырнадцатого, вот уже семь лет, без роздыху воюю. Какая там жена!
—Да, я есть жена,— прощебетала француженка.— Он есть мой муж.
Когда они ушли, книги с белой змеей на столе не оказалось. О ней вспомнил комиссар вечером. Но комэск «три» со своим новым семейством уже уехал в поезде в Самарканд.
АФТОБРУИ
Быки и ослы, несущие свою ношу,
лучше людей, притесняющих себе подобных.
Саади
Поражала в Мирза Джалале, человеке, настроенном скептически ко всему в сем подлунном мире, склонность к самым нелепым суевериям. Он страстно отвергал малейшие упреки в этом, негодовал: «Верят в приметы глупцы или негодяи». Но сам верил в приметы и во многом усматривал в них некие предзнаменования. Особенно он верил в игральные кости — кумар. На деньги он не играл. Но при удобном и неудобном случае извлекал из шелкового мешочка две арабские игральные кости и, встряхнув их на ладони, бросал перед собой. Мирза Джалал очень переживал, когда выпадало «два» или «три». Облегченно вздыхал при цифрах «десять», «одиннадцать» и просто ликовал, если выходило «двенадцать».
И сейчас Мирза Джалал Файзов возликовал, выбросив на дастархан дюжину. Он даже схватил домуллу за руку и воскликнул:
— Все идет хорошо! Говорил я: Афтобруи — хорошее место. Он вскинул свою живописную голову в огромной белой чалме и преисполнился важности и достоинства, чем поверг в трепет Мансура — хозяина михманханы, маленького вертлявого бородача, увивавшегося с утра вокруг гостей. Тот искренне преклонялся перед столь важным, столь умным и хорошо одетым своим городским племянником, ученым мужем Мирза Джалалом Файзовым. Шо Мансур чармсоз — кожемяка, хоть и считался в кишлаке Афтобрун чуть ли не богатеем, потому что владел мастерством выделывать кожи, не знал грамоты, вечно робел, ходил, забавно подпрыгивая, в латаных-перелатанных бязевых штанах, подпоясывался сатиновым бельбагом. Он верил каждому слову племянника-горожанина и, едва тот заговаривал, вскакивал и стоял, почтительно прижав к животу загрубевшие, растрескавшиеся от дубильных специй в изнурительном труде руки.
Гостям он несказанно обрадовался. Редко кто ездит по оврингам Афтобруи и еще реже по заглядывает в чистенькую, обмазанную светло-серым алебастром михманхану Шо Мансура.
Довольный хорошей приметой, Мирза Джалал поучал хозяина:
— Невежды слепо верит в знамения. Сколько больших, важных дел не совершается из-за единицы или двойки на игральных костяшках. А сколько людей страдают от приступа сердечной боли из-за переползшего тропинжу жуха или при виде чёрной кошки, мяукающей на дувале. И такая ерунда решает порой судьбы людей.
Хозяин завертелся, словно на сковородке. Он краснел и бледнел. Глаза его бегали по сторонам.
— Да, да! Вроде пятнистого теленочка, — ввернул Ишикоч.— Боже правый. Из-за такой чепухи-ерунды мы опоздали. И, боже правый, что ещё с девушкой теперь будет из-за теленочка с пятнистой шкурой.
Он весь осунулся. На него было страшно смотреть. Он слова не мог спокойно сказать и весь дышал злобой.
— В горах еще есть разная нечисть... Албасты — вроде человек не человек змея не змея. Загрызет и сожрет любого труса. Есть ещё «дэу». Побольше ростом, чем албасты, младенцев пугает. Божеправый, а глупцов до помешательства доводит. Есть еще белый змей. Заползает к красивой женщине, у которой муж ревнивый, обовьется вокруг стана... Вот тут мы сидим, лясы точим. А девочку везут дальше и дальше.
Мирза Джалал даже не взглянул на Ишикоча и заговорил:
— Сложна человеческая природа. Скажем, вот вчера. Разве этот маленький теленочек заставил нас прервать счастливое на путешествие и переночевать в шалаше гостеприимного сторожа? Нет. Надлежало совершить доброе дело и возвратить хозяину его скотину, а нам отдохнуть и со свежими силами приехать сюда, в Афтобруи, и доставить возможность вам, мой уважаемый дядя, соблюсти священный обычай гостеприимства.
Снова хозяин вскочил и застыл перед своим велеречивым племянником в позе просителя.
— А разве не сказали нам арабские, столь изящно выточенные игральные кости, что мы поступили разумно. И разве сей сытный ширчай и лепешки, выпеченные из богарного ячменя, не говорят, что судьба одобрила наше поведение?
До сих пор домулла Микаил-ага не вмешивался в разговор. Он завтракал. Микаил-ага понимал, что ишан ловко сумел их провести. Вечером, с наступлением темноты, девушку увезли буквально на их глазах. Что из того, что они бросились опрометчиво в погоню. Их могли смело перестрелять в темноте. Они гнались за целой бандой втроем, плохо вооруженные.
Всю ночь до рассвета они скитались по горным селениям и хоть напали на след, но ничего толком не выяснили. Хорошо, что с ними Ишикоч, живой, словно ртуть, энергичный. Он так близко принял к сердцу историю несчастной прокаженной. Он не дает своим спутникам ни минуты покоя, скачет очертя голову, не обращая внимания на опасности, и понукает, торопит погоню.
Откуда столько страстности, энергии в этом опустившемся, пропитанном алкоголем, терьяком и анашой нищем. Назойливо он повторял свое: «Боже правый! И может же случиться такое!» Но даже своей назойливостью он вызывал сочувствие и симпатию.
Тревога ни на минуту не оставляла домуллу. Он понимал все предстоящие трудности, но надеялся на Мирза Джалала, на его опыт, знание гор. Конечно, есть у него причуды. Порой неожиданно во время их совместных поездок Мирза Джалал принимался отговаривать их, когда им следовало менять большую дорогу на проселочную или на степную верблюжью стежку. Тут Мирза Джалал вдруг произносит целые речи об осторожности, предусмотрительности, о том, что заблудиться ничего не стоит и что, по слухам, в степи или на перевалах полно разбойников и басмачей. Он не стеснялся показать, что трусит. Однако, когда домулла оставался при своем, мнении, Мирза Джалал покорно проводил ладонями по своей великолепной бороде, тяжко вздыхал и, воскликнув «тауба!», дергал узду и поворачивал голову своего буланого в сторону непроторенных троп: в горы, в пустыню, в дебри.
