Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Джура опять попросил у Юрия винтовку. Тот объяснил, что оружие принадлежит не ему и он не вправе передавать, а тем более дарить его другому. Джура не захотел после этих слов ничего ни рассказывать, ни говорить.
Он замолчал и насупился.
Уезжая из кишлака, Муса все таки забрал с собой карамультук Джуры. Айше и Искандер просили оставить оружие для охоты, но Муса сказал:
— Спасибо тебе, старик, ты дал нам кров и согрел нас, ради тебя мы помиловали Джуру. Но мы не хотим, чтобы пули Джуры догнали нас на обратном пути. Летом мы снова приедем сюда и привезем с собой не только карамультук. Мы привезем муку, сахар, чай, рис и ещё десять охотничьих ружей и боеприпасы к ним.
На прощанье Ивашко сказал Джуре:
— Тебе учиться надо! Если ты сам не в состоянии найти дорогу через горы, иди по нашим следам или жди нас летом. Будешь нам помогать и с нами уедешь — человеком станешь.
Муса перевел слова Юрия. У аксакала от злости тряслась голова. Он сердито чмокал и шептал заклинания. Как только Юрий и Муса направили яков по старым следам и яки, видимо, поняли, что возвращаются домой, они радостно засопели, и в дальнейшем их уже не пришлось подхлестывать.
Все так же высились снежные громады.
Все так же сверкали и искрились снега.
Молодой геолог с ещё большей жадностью смотрел кругом, стараясь запечатлеть в своей памяти очертания ещё не описанных гор, направление ещё не известных ущелий и ледников. Он не мог себе простить сожженных дневников, отсутствие хотя бы клочка бумаги не давало ему покоя. Он даже пытался набросать схематическую карту местности чернильным карандашом на руке. В своем страстном, романтическом увлечении совершать открытия Ивашко был согласен на любые жертвы. Он готов был идти пешком по руслу реки, но ни за что не хотел облегчать курджум. Он вез с собой много ценных геологических образцов, но уже остерегался принимать на веру то, чему так хотелось верить. Чтобы определить богатства края, ему очень хотелось вернуться сюда летом и, конечно, не одному, а в составе большой изыскательской партии.
Было очень холодно. Юрий тер то нос, то щеки. Кожа стала сухая, жесткая, как пергамент, и приобрела бронзовую окраску. Изменилась не только внешность — Юрий удивлялся открывшимся в его характере новым качествам: необычайному терпению, осторожности и способности переносить лишения, но не хватало тренировки. «Воистину, — думал Юрий, — только сильные ощущения позволяют нам понять самих себя».
ПЛОХИ ДЕЛА НА БИЛЛЯНД КИИКЕ
I
Беда никогда не приходит одна. После суровой зимы уже в начале марта подул теплый ветер и начал таять снег. Женщины и дети радовались, а Кучак пропел песню, посвященную ранней весне. Аксакал не разделял всеобщего восторга. Весна обычно начиналась в этих горах с мая, и раннее потепление не предвещало ничего хорошего. Аксакал, озабоченный и невеселый, каждый вечер поднимался, несмотря на ревматические боли, на южный склон ущелья — единственное место, где после зимнего джута ледяная корка стала хрупкой и крошилась под ударами копыт яков. Джура разгребал снег, и аксакал замечал, что с каждым теплым днем количество снега на склонах уменьшалось, а слой льда под снегом делался толще. Однажды поднялся сильный буран, и на следующий день кутасы уже не в силах были разбить своими копытами толстую ледяную корку. Аксакал творил заклинания, приносил жертвы духам, но земля по-прежнему была покрыта плотной коркой льда. Тогда он обратился к крайнему средству: вынул священную книгу «Юй Ся Цзи». Ее с таинственными телодвижениями вручил как то Искандеру купец, приезжавший из Китая, в обмен на рубины. Зная страх старика перед всем необыкновенным, купец в витиеватых выражениях сообщил ему, что эта книга поможет ему в самые трудные минуты жизни. «Только, — предупредил его купец, — попусту нельзя к ней обращаться: она может навсегда утратить свои волшебные свойства». Аксакал уединился с книгой в свою кибитку. Он избегал Джуры, требовавшего по нескольку раз в день, чтобы аксакал использовал чудодейственную силу этой книги для возврата увезенного карамультука или для того, чтобы найти засыпанное обвалом оружие басмачей. Тогда бы Джура не побоялся обвалов и добыл кииков и архаров.
Джура несколько раз наведывался к месту обвала, надеясь достать из под снега оружие басмачей. Но там образовалась такая большая гора снега, спрессованная в смерзшиеся ледяные кирпичи, что разрыть её было невозможно.
Шли дни, и корка льда не исчезала. Книга оказалась бессильной. Об этом громко сказал Джура.
Старик поморщился: последнее время Джура разрешал себе слишком много.
Когда стало очень холодно и отощавшие яки уже не могли подняться, аксакал приказал жителям снести к нему в кибитку всю сухую траву, чтобы кормить скот.
Сухой травы нашлось немного: она была подостлана под шкуры, на которых спали обитатели кишлака.
— Надо с осени сушить траву, и побольше: скот будет чем кормить, — сказал Джура и этим очень разозлил аксакала.
— Где это видано, чтобы подростки учили аксакалов! — сердито закричал старик. — Никто в роду не занимался таким пустым делом! Животные сами должны добывать себе корм из под снега. Так было заведено исстари, и не мальчишке менять обычаи предков.
Между тем Искандер отдал всю собранную траву животным, которые принадлежали лично ему.
Старуха Айше объясняла все беды отказом Тагаю в гостеприимстве.
Аксакал, после того как духи добра, талисман и книга «Юй Ся Цзи» оказались бессильными, решил вызвать джиннов — духов зла, чтобы привлечь их на свою сторону. Он проделал все, что полагалось в таких случаях, и ждал чуда. Но чуда не было. Пришлось резать скот, и в кишлаке вкусно пахло мясным бульоном. Вареного мяса было вдоволь. Этому радовался один Кучак. Он жил текущим днем и не задумывался о будущем. Кучак искренне удивлялся Джуре, безразлично относившемуся к еде.
— Ты макай мясо в соленую воду, вкуснее будет, — советовал Кучак, недоумевающий, почему Джура ест безо всякой охоты. Джура долго не отвечал, а потом сказал:
— Скучно!
Этого Кучак никак не мог понять. Вот если бы нечего было есть…
— Может, ты болен? — спрашивал Кучак.
Юноша не отвечал. Он тосковал. И раньше он был безразличен к еде, болтовне. Зато он мог так долго слушать песни Кучака о героических подвигах Манаса, что иногда сам Кучак просил дать ему передышку.
Джура не мог сидеть без дела, и когда занимался чем нибудь, то вкладывал в работу всю душу. Поэтому ковал ли он нож в кузнице, делал ли ошейник Бабу или резал по дереву — все спорилось в его руках. Джура часто в свободные минуты вырезал из дерева фигурки животных и птиц. Однажды он так удачно сделал изображение аксакала, что тот ужаснулся: так верно схваченное сходство граничило с колдовством. Аксакал запретил Джуре это занятие.
— Твои силы бередят джинны. Это они не дают тебе покоя и хотят твоей гибели. Работай больше, — советовал аксакал, глядя на неспокойного юношу.
И Джура работал, лишь бы руки не были без дела. Он не мог, как Кучак, часами бездумно валяться на шкурах. С тех пор как в кишлаке побывали комсомольцы, Джура потерял покой. Наслушавшись диковинных вещей об иной жизни, Джура не мог долго усидеть дома и убегал в горы, стремясь увидеть, что за ними дальше. Но дальше высились такие же суровые, безмолвные горы, сверкавшие на солнце вечными снегами.
Все больше Джурой овладевало страстное желание пройти через горы, туда, где, по словам аксакала, обитали только арвахи — духи умерших — и куда был закрыт доступ живым людям под угрозой смерти. Джура верил аксакалу и его рассказам о том, что китайский купец и комсомольцы знали особые заклинания, поэтому их и пропускали арвахи. Но все таки он был готов иногда бросить все и пойти попытать счастья. Он вдруг начал спешить: ел торопясь, ходил торопясь, будто бы боялся опоздать. Все вдруг ему опостылело, и если и был человек, которого он взял бы «туда», это была Зейнеб. Без неё он не представлял себе жизни в том или ином мире. Он не мог уйти один. Да и куда уйдешь зимой? Он ждал лета. После ссоры с Тагаем взор Джуры все чаще и чаще останавливался на стройной фигурке порывистой и своевольной Зейнеб, ни минуты не сидевшей на одном месте. Он почувствовал, что любит её, но боялся высказать свою нежность. Он сердился, когда аксакал ругал её, а порой и бил, но стыдился вступиться за нее. С каждым днем росла его ненависть к аксакалу; он твердо запомнил слова незнакомцев о том, что в их стране все люди равны между собою.
