Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф. (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Как они улыбались и смотрели на короля! Как леди Джейн, обыкновенно гордая и целомудренная девушка, словно сетями хотела опутать его своими жгучими взорами; как герцогиня Ричмонд, эта красивая, роскошная женщина, с чарующим смехом выслушивала его неприличные шутки и двусмысленные остроты! Бедный король! Его полнота мешала ему танцевать. А с каким удовольствием, с какой ловкостью он танцевал когда?то!… Бедный король! Его возраст не позволял ему петь. А с какой охотой он когда?то восхищал своим пением весь свой двор!…
Но тем не менее бывали еще прекрасные, восхитительные часы, когда человек снова оживал в короле, когда юность снова открывала в нем глаза и приветствовала его, принося с собой сладостные, чарующие радости.
У короля все же еще имелись глаза, чтобы видеть красоту; было сердце, чтобы чувствовать ее.
Как была прекрасна леди Джейн, эта белая лилия с глазами, светящимися, как звезды! Как прекрасна леди Ричмонд, эта пышная пурпурная роза с белыми жемчужными зубами!
И они обе улыбались ему, а когда король клялся им в своей любви, они стыдливо потуплялись и вздыхали.
– Вы вздыхаете, Джейн, потому что любите меня? – спросил Генрих.
– О, ваше величество, вы смеетесь надо мной! Моя любовь к вам была бы преступлением, так как королева Екатерина еще жива.
– Да, она жива, – прошептал король, и его лоб наморщился, а улыбка на мгновение исчезла с его губ.
Леди Джейн сделала ошибку. Она напомнила королю о его жене, когда было еще слишком рано просить о ее смерти.
Джон Гейвуд прочел эту мысль на лице своего повелителя и решил извлечь из нее пользу. Он хотел отвлечь внимание короля от этих прекрасных, обольстительных дам, своими чарами и веселостью державших его словно в плену.
– Да, ее величество еще жива! – радостно воскликнул он. – Возблагодарим за это Бога! Как скучно и однообразно было бы при нашем дворе, если бы у нас не было нашей прекрасной королевы, которая умна, как Мафусаил, невинна и добра, как новорожденное дитя! Не правда ли, леди, вы вместе со мной желаете возблагодарить Бога за то, что королева Екатерина жива?
– Да, я присоединяюсь к вам, – сказала леди Джейн с плохо скрываемой досадой.
– А вы, ваше величество?
– Конечно, и я, шут.
– Ах, почему я – не король Генрих, – со вздохом произнес Джон Гейвуд. – Ваше величество, я завидую вам не из?за вашей короны и королевской мантии, не из?за ваших придворных и денег; я завидую вам только потому, что вы можете благодарить Бога за то, что ваша супруга еще жива, тогда как я знаю только одну жалобу к Богу на то, что моя жена все еще живет. Ах, ваше величество, я почти не встречал супруга, который говорил бы иначе. В этом вы, как и во всем другом, представляете исключение, ваше величество, и ваш народ никогда не любил вас более горячо и искренне, как в тот момент, когда вы говорите: «Благодарю Тебя, Господи, что моя супруга жива!» Поверьте мне, быть может, при вашем дворе вы – единственный муж, рассуждающий так, хотя в обыкновенное время они все являются вашими попугаями и молятся, как велит глава церкви.
– Единственный муж, любящий свою жену! – сказала леди Ричмонд. – Какой грубый болтун! Значит, вы не думаете, что мы, женщины, заслуживали быть любимыми?
– Я в этом убежден, – ответил шут.
– Тогда за кого же вы считаете нас?
– За кошек, которых Бог, за неимением лишнего меха, поместил в гладкую кожу.
– Берегитесь, Джон, чтобы мы не показали вам своих когтей! – со смехом воскликнула герцогиня Ричмонд.
– Пожалуйста, покажите, миледи. Тогда я сделаю крест, и вы исчезнете. Ведь вы знаете, что черти не выносят вида святого креста, а вы – черти.
Джон Гейвуд, бывший отличным певцом, схватил лежавшую около него мандолину и запел.
Это была песнь, которая могла сложиться только при распущенном и в то же время лицемерном дворе Генриха Восьмого, песнь, полная игривых намеков, обиднейших шуток против монахов и женщин, песнь, вызывавшая смех короля и краску на лицах придворных дам. И в этой песне Джон Гейвуд вылил весь свой скрытый гнев против Гардинера – пронырливого, лицемерного попа, и против леди Джейн – фальшивой и коварной приятельницы королевы.
Но дамы не смеялись; они бросали пламенные, негодующие взоры на Джона Гейвуда, а леди Ричмонд серьезно и решительно потребовала наказания шута, осмелившегося порочить женщин.
Король же громко смеялся – гнев дам был бесконечно забавен.
– Ваше величество, – сказала красавица Ричмонд, – он обидел не только нас, но и весь наш пол, и во имя нашего пола я требую мщения за это оскорбление.
– Да, мщения! – с жаром воскликнула леди Джейн.
– Мщения! – повторили остальные дамы.
– Видите, какие вы скромные и кроткие голубки! – воскликнул Джон Гейвуд.
Король сказал со смехом:
– Ну, хорошо, ваше желание должно быть исполнено, вы должны подвергнуть Джона наказанию.
– Да, да, побейте меня розгами, как некогда побили Мессию, когда он сказал правду фарисеям! Посмотрите, я уже надеваю терновый венец!
С этими словами шут с самой серьезной миной взял бархатный берет короля и надел его на свою голову.
– Да, да, побейте его, – со смехом воскликнул Генрих, указывая на гигантские вазы из китайского фарфора с целыми кустами роз, на длинных стеблях которых выделялся целый лес острых шипов. – Выньте эти большие букеты, возьмите розы в руки и начинайте хлестать его стеблями, – продолжал король, причем его глаза засветились жестокой радостью, так как сцена во всяком случае обещала быть интересной.
Стебли от роз были длинны и тверды, шипы – остры, как кинжал. Как хорошо они вонзятся в тело Джона, как он будет кричать и как исказится от боли лицо доброго шута!…
– Да, да, он должен снять камзол, и мы будем стегать его, – воскликнула герцогиня Ричмонд.
Все женщины последовали ее примеру и как фурии бросились на Джона Гейвуда, заставив его снять верхний шелковый костюм. Затем они устремились к вазам, вырвали из них цветы и стали старательно выбирать самые длинные, твердые стебли, громко радуясь при мысли о том, как глубоко вонзятся острые шипы в тело их обидчика.
Смех и одобрительные возгласы короля воодушевляли дам все больше, приводя их в состояние сильного возбуждения и дикости. Их щеки пылали, глаза блестели; они походили на вакханок, окружающих бога безумного веселья.
– Подождите еще, не начинайте! – воскликнул король. – Вы должны подкрепиться пред трудами, приготовить свои руки для сильного удара! – Он взял большой золотой кубок, стоявший пред ним, и поднес его леди Джейн. – Пейте, миледи, пейте, чтобы ваша рука стала сильной!
И все дамы стали пить, с особенной, многозначительной улыбкой прижимая свои губы к тому месту, которого касался рот короля; теперь их глаза светились еще пламеннее, щеки пылали еще ярче.
Удивительное и пикантное зрелище представляли эти красивые, дышащие злобной местью женщины, позабывшие об изящных манерах и гордой, высокомерной осанке и превратившиеся на один момент в сладострастных вакханок, жаждущих наказать дерзкого, который так часто и язвительно оскорблял их своим языком.
– Ах, я желал бы, чтобы здесь был художник! – заметил король. – Он написал бы нам картину, как целомудренные нимфы Дианы преследуют Актея. Ты – Актей, Джон.
– Но они – не целомудренные нимфы, ваше величество, даже вовсе нет, – со смехом воскликнул Гейвуд. – Между этими прекрасными женщинами и Дианой я не нахожу никакого сходства; я вижу только различие.
– А в чем оно состоит, Джон?
– В том, ваше величество, что Диана носила свой рог на боку, а эти прекрасные дамы заставляют своих мужей носить его на лбу.
Громкий хохот мужчин и яростный крик негодования женщин были ответом на эту новую эпиграмму Джона Гейвуда. Они стали в два ряда и образовали маленькое ущелье, через которое Джон Гейвуд должен был пройти.
– Идите, Джон Гейвуд, идите и примите свое наказание! – произнес Генрих.
Тогда женщины угрожающе подняли свои колючие розги и стали озлобленно взмахивать ими над головами.
