Потерянная долина - Берте (Бертэ) Эли (список книг .TXT) 📗
– Полковник, – боязливо обратился к нему мальчик, – вы недовольны мной? Очень жаль, если это так, потому что я люблю вас...
– А за что тебе любить меня? – спросил Арман с живостью. – Тебе, должно быть, говорили, что я груб, жесток и что несчастья, случившиеся в Потерянной Долине, произошли по моей вине?
– Мне никогда не говорили этого, – возразил Шарль. – Неужели вы могли кому-то причинить зло? Вы мне кажетесь таким добрым...
Вернейль не смог устоять против такой трогательной наивности. Он взглянул на ребенка и грустно улыбнулся ему.
Когда они дошли до дома, все семейство Рансеев уже собралось к завтраку. Появление Вернейля, ведшего за руку Шарля, вызвало как будто легкое замешательство. Однако виконт ласково осведомился, оправился ли он от дорожной усталости.
Виконтесса украдкой наблюдала за ним с видом сожаления, а когда стали садиться за стол, сказала тихо графу:
– Как он бледен и расстроен!
Старик повелительным жестом заставил ее молчать.
За завтраком разговор, как и накануне, вертелся вокруг Парижа, императорского двора, угрозы новой войны. На вопросы, с которыми обращались к нему, Арман отвечал односложно, совсем невпопад. Он не ел, не поднимал глаз. Иногда только пристальный взгляд его останавливался на Шарле, сидевшем напротив него, так что бедный мальчик смущался, и щеки его покрывались ярким румянцем.
Когда Арман выразил желание проехаться верхом, виконт поспешил отдать приказание на этот счет. Как только завтрак был закончен, слуга доложил, что лошадь готова. Арман, поспешно встав из-за стола, извинился, что так скоро оставляет общество.
Его проводили до дверей. Вернейль поклонился виконтессе, вскочил на седло, надвинул шляпу на глаза, и полетел как ветер. В одну минуту проскакал он аллею, ведущую к воротам, и исчез в облаке пыли.
– Как он гонит, – вздохнул виконт. – Несчастное животное падет прежде, чем Арман доедет до деревни!
– Отец, – обратилась его жена к старику, – неужели ты недоволен результатом этого горестного испытания? Умоляю, вспомни о том, что природе человеческой несвойственно выносить...
– Оставь, пожалуйста, – прервал граф с холодным и строгим видом. – Что я решил, то должно исполниться. Ты знаешь цену моего прощения... – Он посмотрел на маленького Шарля. – Полковник с мальчиком возвратился с луга Анемонов. Надобно узнать, что там было.
И граф поспешно вернулся в дом.
Между тем Арман продолжал скакать к деревне. Самые крутые спуски, самые опасные повороты не могли заставить его приостановить галоп лошади.
В Розентале, доехав до трактира «Три аиста», он соскочил на землю, отдал поводья выбежавшему слуге и, приказав позаботиться о животном, покрытом потом и пеной, спросил:
– Где капитан Раво?
Слуга не успел ответить, а Вернейль уже взбегал по лестнице.
Раво сидел за столом, уставленным вином и тарелками с сырами – от грюйерского до вонючего невшательского. Курносый трактирщик, муж Клодины, составлял ему компанию. В довершение картины смирившийся капитан держал на коленях одного из ребятишек Клодины, в то время как другой, поменьше, теребил его за полы.
Раво немного сконфузился, что его застали в таком смешном положении. Он поспешил освободиться от детей и, улыбаясь, подошел к Арману.
Вернейль опустился в кресло, а трактирщик, торопливо опорожнив свой стакан, схватил ребятишек за руки, поклонился и вышел.
– По твоему виду, Вернейль, – сказал Раво, – я догадываюсь, что дело принимает дурной оборот. Твой родственник, верно, один из старых дворянчиков, и ни во что не ставит приказаний императора?
Помолчав, Арман произнес:
– Ты мой давний друг, Раво, несмотря на несходство наших характеров, никому я не доверял больше, чем тебе... Прошу тебя, ответь откровенно на вопрос, который, может быть, покажется странным. Замечал ли ты когда-нибудь за мной признаки помешательства?
Капитан смотрел на него во все глаза.
– Какого черта ты спрашиваешь об этом у меня?
– Раво, во имя нашей дружбы, умоляю, скажи, замечал ли ты когда-нибудь за мной склонность к сумасшествию?
Капитан в нерешительности почесал у себя за ухом.
– Ей-Богу, Вернейль, – пробормотал он, – мне не хотелось бы оскорблять тебя, но несколько лет назад в этой самой деревне, в Розентале, я было подумал, что у тебя повредилось в голове. И то сказать, ты нес такую чепуху о пастухах и пастушках, о Филемоне, Неморине и других! Но я готов побожиться, что ты мог бы утереть нос лучшей башке во Франции, за исключением императора, потому что у того... но достаточно. Действительно, ты бываешь иногда мрачен и молчалив, но рассуждаешь здраво...
– В таком случае, Раво, видимо, эта местность действует на меня так пагубно, – с облегчением вздохнул Арман, – потому что едва я ступил на эту землю, как подумал, что схожу с ума.
И Вернейль пересказал ему в немногих словах о том, что случилось с ним в Потерянной Долине и о своем родстве с семьей де Рансей, рассказал, какую мучительную тоску причинило ему ночное видение, и о странном сходстве маленького Шарля с Галатеей.
Раво внимательно слушал, покусывая свои огромные усы.
– Ну, друг мой, – присовокупил Арман с почти детской наивностью, – что ты думаешь обо всем этом? Вразуми меня, я очень нуждаюсь в советах, я запутался в этих таинствах. Что, по-твоему, обманывает меня воображение? Или лихорадка так повлияла на мои чувства, что мне представляется то, что не существует? Может быть, какая-нибудь сверхъестественная сила...
– Нет, нет, – прервал его Раво, – я могу верить в Бога, но в черта никогда не поверю... Я умею действовать саблей, написать рапорт или сказать несколько энергичных слов своей роте перед сражением, но дальше таланты мои не простираются, и все же попробуем удивляться сходству мальчика со своей теткой. Что в этом неестественного? Твой ужас объясняется тем, что ты встретил мальчика в том месте, где погибла Галатея. Наверное, можно найти объяснение и другим происшествиям, оказавшим на тебя такое сильное впечатление. Хотя я не исключаю вероятность некоторого умысла или плутовства...
– Ты так думаешь, Раво? Что ж за выгода мучить меня таким образом?
– Не знаю, но твой родственник, столь обходительный, кажется мне подозрительным. Может быть, он не простил тебя, как уверяет? Может быть, в глубине сердца он вынашивает злобную мысль о мщении? Если верить некоторым слухам, не надо слишком полагаться на него.
– Что же говорят о нем, Раво? Пожалуйста, не скрывай от меня!
– Ничего особенно дурного, но ничего и хорошего. Он большой деспот и весьма скрытен, все семейство держит в кулаке. Для местных жителей он живая загадка. Вольф и его жена, с которыми я говорил о графе, особенно много толковали о какой-то даме, которую он два дня назад привез в карете из Франции.
– Дама! – повторил Вернейль в волнении. – Действительно, трактирщик вчера сказал мне об этом... Но в Потерянной Долине нет никакой другой дамы, кроме виконтессы де Рансей...
– Нет, полковник, мадам де Рансей месяцев шесть не покидала Потерянной Долины, и за два часа до приезда незнакомки ее видели прогуливающейся со своим мужем по аллее.
Арман с беспокойством встал.
– Раво, – сказал он, – позови Вольфа и жену его, я сам хочу расспросить их, я хочу знать...
– Они ничего больше не знают об этом, разве что упомянут о вуали, которая была на незнакомке... Послушай, Вернейль, а не имеет ли отношения эта дама под вуалью к твоему ночному видению? Очень бы мне хотелось побывать в Потерянной Долине. Клянусь своими усами, мы открыли бы какую-нибудь проделку.
– И я, Раво, чувствую, что твое присутствие помогло бы мне. Ты умен, храбр, предан, ты поддержал бы меня. С некоторого времени я слаб и малодушен, как женщина.
– Гром и молния! Можно ли выдумать сравнение нелепее этого? Я-то знаю, чего стоили тебе двойные эполеты. Лучше подумай, нет ли какого-нибудь средства ввести меня в дом графа?
– Хорошо, я попытаюсь, даю тебе слово.
