Сибирский аллюр - Вронский Константин (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Ермак с гордостью разложил доспех, да велел Вакуле громко, с почтением в голосе, письмо царево читать.
– Здрав будь, царь наш Иван Васильевич! – крикнул Ермак. А казаки подхватили, да из пушек холодную ночь вспугнули.
Через несколько дней после этого радостного события в церковь влетел Машков, в глазах его стоял неподдельный ужас, волосы слиплись от пота, рычал казак совсем уж по-звериному:
– Батюшка, отец Вакула! – голос Ивана срывался. – Ляксандра Григорьевич! Помогите! У Борьки горячка! Меня больше не узнает уже! И горит весь! Да помогите же мне!
Священник выскочил из своей каморы в одном исподнем, отвесив молодухе, выбежавшей вслед за ним, звонкую затрещину. С другой стороны уже торопился Лупин, седые волосы всклокочены после сна.
– Борька у меня на руках умирает! – надрывался Машков. – Бредить начал!
– Молись! – категоричным тоном посоветовал священник. – Мальчишка в последнее время из-за вас, болванов стоеросовых, на морозе все был! Вы ж легкие ему обморозили! Погодь, я сейчас к соборованию все подготовлю!
– Не должен он умереть! – взвыл Машков. – Ермак уж лекарей звал, да те ничего не смыслят. Раны штопать они мастера, а вот от лихоманки нет у них ничего! Александр Григорьевич, что лошадям дают, чтоб жар сбросить?
– Сейчас принесу я снадобья! – крикнул Лупин и бросился в свой закуток. «Горячка, – подумал он с ужасом. – Какой поп наш ни скотина, а в одном прав он: если мороз в легкие вгрызается, если обморожены они, придется нам, как котятам беспомощным, смотреть на смерть Марьяшкину. Марьянушка, вместе нас похоронят… Что мне в мире сем без тебя делать?»
В доме князька Япанчи у кровати Марьянки сидел мрачный Ермак, неподвижно уставившись в одну точку. Два лекаря с самым несчастным видом переминались у стены, потирая свежие шишки на лбу. Ермак не смог сдержаться, прошелся по физиономиям «чертей» рукоятью ногайки, когда сказали те, дескать, ничего сделать не можем.
– Кто-нибудь прикасался к нему? – выкрикнул Машков, влетая в палаты дома Япанчи. Это была еще одна его забота. Лекари только руками развели, мол, атаман никого и близко не подпускает, как тут лечить человека?
Машков вздохнул с облегчением и бросился к Марьяне. Девушка лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами и что-то шептала негромко. Дыхание со свистом вылетало из ее рта, словно бурю снежную она в себя проглотила.
– Грудная болезнь… – бесцветным тоном прошептал Лупин и перекрестился. – Господи, и в самом деле с легкими беда! Господи, сжалься же над нами!
Он бросил на пол суму со снадобьями, наклонился над дочерью, пристально вглядываясь в ее лицо. Марьянка не узнавала его… ее взгляд уже видел окоемы иного мира.
– Вон! – выкрикнул Лупин. – Все вон!
– Почему? – охнул Машков.
– Вон! – сорвался голос у Лупина. – Мне одному остаться надобно!
Ермак молча встал с кровати, схватил Машкова за рукав рубахи и потащил к двери. Лекари торопливо семенили следом, шишки их росли буквально на глазах. «Легкие, – думали они. – Да Борьку мы уж завтра не увидим. Разве что в гробу. Жар разорвет его сердце и легкие на части! И ничего нельзя поделать. Эх, Ермак Тимофеевич, Ермак Тимофеевич, придется тебе нового посыльного искать…»
Дверь захлопнулась. Лупин приставил к ней для надежности еще и тяжелый сундук и начал осматривать дочь. Прижался ухом к груди, слушая по-сумасшедшему бьющееся сердце. Белое тело девушки полыхало, а когда она судорожно хватала ртом воздух, в груди у нее начинало хрипеть.
В дверь постучали. Лупин вздрогнул и торопливо накинул на Марьянку меховой полог.
– Что ты там с Борькой делаешь? – в отчаянии кричал из-за закрытых дверей Машков. – Я не слышу…
– А мне что, петь прикажешь, идиот? – тоже раскричался Лупин.
– Ты осмотрел мальчишку?
– Нет, я с ним тут в бирюльки играю! – проворчал Александр Григорьевич.
Машков чертыхнулся, прибавил еще пару выражений покрепче, за которые доброго христианина ждет геенна огненная, и забарабанил в дверь кулаками.
– Ежели он умрет, я тебя убью!
– Опоздаешь, Ваня! – всерьез отозвался Лупин. – Я сам на себя руки наложу!
Казалось, перебранка Машкова с отцом девушки совершила чудо – Марьянка пришла в себя. Она чуть приподняла голову, взгляд девушки вновь стал осмысленным.
– Опять лаетесь… – слабо прошептала Марьяна. Лупин вздрогнул, бросился перед ложем дочери на колени и обнял девушку. Прижал горящее тело Марьянки к себе, моля Бога лишь об одном, пусть позволит ему жар недужный на себя оттянуть…
– Тебе больно? – наконец, спросил он. Удивляясь тому, как вообще говорить не разучился.
– Нет… – она попыталась улыбнуться, но закашлялась надсадно. – Пить хочу, папенька. Я бы сейчас озеро, верно, выпила…
Подав брусничного взвару, Лупин поглядел на нее нежно, схватил суму и начал доставать пузырьки с мазями, порошками, салом барсучьим, воняющим просто омерзительно. Все то, что сгодится лошадям, если они простынут.
– Папенька, холодно мне… – внезапно прошептала Марьянка. Она пылала, а тело сотрясал озноб. Лупин прикрыл ее еще одним меховым одеялом и бросился к дверям.
– Мне нужен кипяток и вода холодная! – крикнул он. – И полотенца побольше, чтоб человека замотать. Да побыстрее вы там, мухи сонные!
– Уже лечу! – Лупин услышал, как Машков с силой толкнул лекарей. За дверью загомонили, забегали.
– Я сейчас к вам войду! – крикнул Машков.
– Только нос сунешь, прирежу! – спокойно пообещал Лупин.
Еще никогда казаки так не торопились, как в тот день. Прошло всего ничего времени, а Машков вновь барабанил в дверь.
– Батя, воду я принес! Ляксандра Григорьевич, хоть глазком одним дозволь взглянуть…
– Прочь пошел! – Лупин отодвинул в сторону сундук, открыл дверь и занес два ведра в палаты. От одного ведра вовсю шел горячий пар. Ермак тащил груду льняных тряпиц.
– Как лечить-то будешь? – спросил атаман. В отличие от Машкова, который вел себя, как сущий безумец, он старался держаться спокойно.
Для казачьего атамана Ермака Тимофеевича судьба была тем властелином, с которым простому человеку не поспоришь. Можно быть вольным, как орел в поднебесье… Но в один из дней оборвется нить судьбы и все равно придет конец.
– Не могу сказать, – закрыл Лупин дверь перед носом атамана. – Сейчас битва начнется, в которой ты, Ермак, мне не помощник!
Весь день и всю ночь просидел Лупин у постели Марьянки, обматывая тело девушки горячими полотенцами, а к щекам холодные компрессы прикладывая, чтоб оттянуть жар.
Машков и Ермак приносили все новые ведра с водой, а вечером Ермак отправил на казнь остяков, тех самых возниц, что заманили их отряд в ловушку.
К ночи прибежал Вакула Васильевич.
– Умер, поди? – спросил он Машкова, уныло сидевшего на лавке подле закрытой двери в ожидании новых распоряжений Лупина. – Отпевать парня, что ль?
– Я сейчас тебе, заразе, всю бороду повыщиплю! – рявкнул Машков. – Ступай спать, длиннорясый!
Поп всплеснул руками, осенил голову Машкова крестом, а затем пребольно саданул казака кулаком по лбу.
– Дурак ты, Ваня! – спокойно произнес он, когда Машков поднялся с пола. – Мне раб Божий Александр надобен.
– Он Борьку выхаживает, али не понимаешь?!
– И все-таки надобен он мне! – Вакула сжал кулаки. – Он – служка церковный, али нет? Он кому послушен, мне или тебе? Борька-то все равно не жилец!
То, что сделал Машков, было равносильно казни на костре: он схватил попа за нос, оттягал как следует и пинками выгнал его прочь из дома, пинками ж да тычками прогнал по морозу в церковь. А на прощание, хоть и поминал отец Вакула всех святых с матерями их вкупе, отвесил звонкий подзатыльник.
На следующее утро, рано-рано, Лупин, шатаясь от усталости, вышел из покоев больного «Борьки». Словно призрак, душа блуждающая, огляделся по сторонам и упал на скамью рядом с Машковым. Глаза старика покраснели и слезились от усталости и ночи, проведенной без сна.
