Византия - Ломбар Жан (книги без сокращений txt) 📗
– Я оскопил тебя, как оскопил Дигениса и многих своих сановников, чтобы они служили мне. Я поставил тебя Патриархом, чтобы ты повиновался моим велениям и действовал так, как должен действовать я сам.
Он ничего не добавил более, мало расположенный открывать душу этому дряблому священнику, который склонял его к пролитию крови и убийствам под льстивым видом охраны его владычества. Патриарх, пошевелив бедрами, ответил:
– Великий Папий Дигенис спас венец твой, открыв заговор и отыскав его виновников. Ты поступил мудро, оскопив его. Лишенный мужественности, он все честолюбие свое сосредоточил на том, чтобы служить тебе. Оскопленный, как и он, я ни единой человеческой страсти недоступен в стремлении своем блюсти лишь ненарушимость твоего могущества и торжества иконоборцев. Я евнух по воле твоей и холодна моя мысль; не видит она необходимости воплощения в иконопочитании человеческих искусств, не усматривает в них ни символов, ни философского знамения. Моему уму, как и твоему племени, церковь Иисуса представляется простой, единой, воздвигнутой в пустыне немого неба. Утрата мужественности изгнала из моей души все языческое, и потому борюсь я с племенами славянским и эллинским, все еще языческими, невзирая на свое православие. Неотступно буду я склонять тебя к изгнанию из храмов и монастырей икон их, буду взывать к тебе, чтобы покарал ты их поклонников и, прежде всего, сокрушил брата моего Гибреаса, который восстановляет против тебя Зеленых и Православных, указуя им на отрока Управду, предположенного супруга Евстахии, – как на будущего их Базилевса!
Горечью дышал и злобой его надорванный скопческий разум. Он сожалел о потере своего пола, хотя и не выказывал этого, наоборот, угодливо кичился, похлопывая себя по оскопленному месту жирным кулаком. И Базилевс круто повернулся к дворцу Гирийскому, должно быть, утомившись такой речью и чувствуя, вероятно, досаду при мысли, что вовлечет в распрю священников, ради которой шествует в святой синод, побуждаемый к великому гонению иконопоклонников. Патриарх следовал за ним разгоряченный, вращая бедрами, в злобе, которой больше не скрывал.
– Ты знаешь, что всегда царило видимое стремление к независимости во Святой Пречистой, которую воздвигают оковы адские против Святой Премудрости, искони и во веки веков предназначенной главенствовать во христианстве; Святая Премудрость поддерживает власть Базилевса, ибо от Иисуса исходит всякая власть. Святая Пречистая не признает ни власти Базилевса, ни верховенства Патриархов, о которых вещает, что они порождение Зла. Во имя Добра стремится она господствовать над душами, словно мыслимы души без тела. Святая Пречистая учит, что царство Иисуса противно царству Базилевсов и Патриархов, и хочет равенства, хочет равенства всех. Разве не противоречит это установлению вещей Божеских и человеческих? И, если воздвигаешь ты гонения на иконопочитание, то не усматриваешь разве ты необходимости поразить, прежде всего, творцов ереси, таких как брат мой Гибреас, над опасными умствованиями которого я долго размышлял? В дерзкой независимости своей, мною разгаданной, тщится он смиренных, слабых, бедных сделать равными гордым, сильным и богатым. Игумен этот не признает законов твоих. Игумен этот замышляет заговоры, мечта его – созвать миллионы славян и эллинов для нападения на Византию, откуда изгнаны будем ты и я, изгнаны будут церковь богатая и власть богатая! Но по окончании святого синода, который собрался, чтобы осудить почитание икон, прикажи схватить – о, Самодержец! – защитников мятежа и подстрекателей восстания. Укроти славян, соединившихся с эллинами! Покарай брата моего во Христе, Гибреаса, покарай Управду, покарай Евстахию, раздави Зеленых и примкнувших к смуте этой мнимо именующих себя Православными. Разрушь Святую Пречистую! А мое Святейшество разрешит тебя от крови, которую надлежит тебе пролить, и отпустит тебе разрушение монастырского храма, где священствует Гибреас, храма – соперника Святой Премудрости; и тогда прославится царство твое во веки веков; благословенно будет имя твое, и восхвалят, превознесут и поддержат тебя духом и телом другие братья мои, не хотящие следовать ложному учению о Добре, наказанному некогда в лице Манеса, с которого повелел содрать с живого кожу некий могущественный Базилевс!
VI
Они вошли в залу, и все присутствующие преклонились, и, словно крылья, шелестели затрепетавшие ткани одежды и уборы. Опустились разом головы, почти касаясь пола. Затем все поднялись. Послышались молитвы, многие преклонили колена под взглядом Константина V и Патриарха, рядом воссевших на тронах из белого мрамора, с широкими спинками, на которых бились два белых лебедя, и с локотниками, украшенными изображением архангелов в белых одеяниях, со станом, покрытым чешуйчатыми сияющими латами, сборчатыми на груди. Епископы, игумены, архимандриты, эфимерии и простые пастыри сидели на дубовых скамьях в два ряда, расположенных друг против друга и образовавших четырехугольник, замкнутый двумя рядами стоявших сановников; дальние углы залы заполнились помазанниками в митрах, скуфьях или с обнаженными черепами, блестевшими и лоснившимися, отражая сияние свечей, или в конических клобуках и конических уборах с прямыми перьями, в круглых скуфьях, отороченных пышными мехами или искусно окрашенным овечьим руном, – обрамлявших головы равнодушные, лица сморщенные, обезьяноподобные, двигавшиеся с недобрым взглядом и угодливо сложенными губами, готовыми воздать лесть Автократору и Патриарху, властно восседавшему с кичливым видом. Особенно любопытное впечатление производили помазанники. Одни – дряблые, лоснящиеся, с выпученными над бородой глазами, с багровым цветом кожи, свидетельствующим, что они много едят и пьют, с выпятившимися, закругленными животами, которые, казалось, способны с треском лопнуть от пинка ногой. Другие, наоборот, тощие и сухие, словно выточенные из ствола лозы, суровые, изборожденные морщинами, корявые, точно пни; от них веяло чем-то жестоким и зловещим. Были и такие – ни рыба, ни мясо – они выражали свое настроение в зависимости от взглядов, которыми их награждали Константин V и Патриарх: то веселились, в хохоте открывая рты и подмигивая, то скорбели, грустно опуская носы и тихо улыбаясь.
Многие, как окаменевшие, сидели на своих скамьях, подняв глаза к своду прямоугольной залы с шестью нишами, равномерно расположенными и увенчанными куполами, которые обнажались, когда волочившиеся занавесы скользили на серебряных прутьях, пропуская людей, входивших из далеких ходов, озаренных светом дня.
Они хранили вид скромный, полный силы, в сравнении с теми, которые медленно читали, уткнув носы в Евангелия, потом тихо закрывали их, осеняя себя усердным, пылким крестным знамением, и над этим подсмеивались в свою хорошо расчесанную бороду богатые и могущественные помазанники.
Громкие полились гимны; все встали; раздались протяжные звуки серебряного органа из-за занавеса ниши, который раздвинулся, раскрывая низкий алтарь, жертвенный престол с священной утварью: крестом, чашею, платом, потиром, лампадами, предназначенными для претворении Тела и Крови Иисуса, которое совершит ненавистный Патриарх. Он сошел со своего беломраморного трона и двигался с плавной легкостью, своим визгливым голосом призывая Иисуса, моля Его сойти в освященные хлеб и вино, дабы Его вкусить в них. Лучи закатного света под сводом ниши играли на его тиаре; процеженное сквозь окно солнце сосало его ухо евнуха, розовое, как гниющее мясо; нос его двигался, глаза слезились, иногда встречаясь с глазами великого Папия Дигениса, раскачивавшего свою продолговатую лоснящуюся голову, увенчанную головным убором с пером цапли. Казалось, что тяжко было Патриарху служить и, поспешая, стремился он к отдыху, не чувствовал он, бесполый, волнений души, вызывавших меж тем за обедней эллинской слезы у смиренных священнослужителей, навевавших на них видения претворяющегося Иисуса, в ореоле славы своей нисходящего к ним.
Кончен, наконец, тяжелый труд!
