Морская дорога (ЛП) - Элфинстоун Маргарет (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

Начинается отлив. Льдины отходят от берега. Течение несёт воды на юг, к устью фьорда. Солнце в зените. На корабле Лейфа медленно поднимают квадратный парус. Гудрид прищуривается, чтобы лучше видеть. Корабль выходит на чёрную воду, минуя глыбы плавучего льда, и его подхватывает течение. Ветер, дующий сверху, с ледников, наполняет парус. Судно поворачивает на юг и набирает ход.

Сегодня так жарко, Агнар, что я даже не могу сидеть в тени крытой галереи обители. Здесь хотя бы чуть прохладнее. Эта жара напоминает мне Винланд. Там тоже жаркое лето, и ужасно донимают насекомые. Помню, как однажды я бросилась в море, в морскую воду, спасаясь от зноя и насекомых, можешь ли ты в это поверить? Они похуже римских москитов. На солнце мне больно открывать глаза; когда я прохожу мимо стен, они ярко отсвечивают. Я немного гуляю по вечерам, но даже если я прохожу мимо какой-нибудь постройки, то чувствую, как от неё веет полуденным жаром. Под деревьями прохладнее, а почва такая белая и высохшая. Как тут вообще что-то растёт? Ты думаешь, я слишком много жалуюсь. Но, должна признаться, здешняя пища затмевает все неудобства. Персики и абрикосы, — ты пробовал их, Агнар? Да? Значит, жизнь в монастыре не такая суровая? Совсем нет? В самом деле? Расскажи мне, чем ты питаешься.

— И вино тоже? И какое же вино вам дают?

Да, в этом гостевом доме подают тосканские вина. Они лучшие? Говорят, виноградники здесь, в Риме не так хороши. Конечно же, первое вино, что я попробовала, было из Винланда, а тамошний виноград немного другой. Не думаю, что стала разбираться во вкусах вин. Этот навык здесь более востребован, чем у нас в Исландии. Будешь ли ты скучать по этой роскоши, если вернешься? Заскучаешь ли по жаркому солнцу? Полагаю, да. Я сижу здесь и представляю холодную воду, белые бурные реки и чистый северный воздух, моросящий дождик и пасмурное небо, а не эта бледная синева. Но когда я снова вернусь домой, то вспомню те дни, когда мне было очень жарко, и попытаюсь представить, на что это было похоже. Скажу тебе кое-что насчёт здешнего климата. Здесь перестают ныть мои кости. Полагаю, здесь лечат ревматизм. Пожилые люди сохнут словно изюм, но я почти не вижу здесь калек. Верно?

Да, и молодые люди здесь так красивы. Должно быть для тебя, Агнар, мучительно видеть на улицах прекрасных кареглазых девушек и знать, что не можешь лечь в постель ни с кем из них. Или ты всё же можешь?

Действительно, это не моё дело. Вчера вечером я наблюдала за одной девушкой, она шла домой с кувшином воды. Она демонстрировала больше открытого тела, чем могла себе позволить любая норвежская девушка. С кувшином на плече она выглядела такой молодой, загорелой, здоровой и гибкой, будто королева. Жаль, что моя молодость была так обделена солнцем. Не то чтобы мне жаль себя, но с тех пор как я приехала сюда, я ловила себя на мысли, что моё девичество было суровым.

Мой дорогой, я совсем не хочу, чтобы ты жалел меня! Не дай бог! Я всегда была способна позаботиться о себе. К тому же, у меня был Карлсефни. Не знаю, сможешь ли ты понять меня. Сумею ли я словами нарисовать его портрет? Не знаю. Он был настоящим северянином, так же, как и исландцем, таким, каким должен быть мужчина, но здесь, в Риме, он выделялся бы из толпы. Улыбался ли он? Он слыл хитрецом, и не все ему доверяли. Он единственный мог посмотреть на меня так, что моя кожа покрывалась мурашками от возбуждения. Торвальд и Торстейн были похотливыми и хищными, но Карлсефни совсем другой. Ему нравились женщины. Я имею в виду не соитие, а сами женщины. Понимаешь, о чём я?

Думаю, тебе бы понравился Карлсефни. А ему понравился бы Рим. Он оценил бы всё то, что ты рассказал мне о вине. Думаю, ему пришлась бы по душе здешняя жара. Он никогда не ленился, но, когда ему нечего было делать, он наслаждался покоем. В Винланде после полудня мы иногда ложились вздремнуть, здесь тоже это принято. Лейф никогда не разрешил бы своим людям спать в дневное время, а Карлсефни позволял, и он всегда добивался того, что задумал.

Жаль, что я не могу забежать вперёд и поведать о тех днях, но прежде должна быть изложена другая часть истории. Это нелёгкий рассказ, Агнар. Может, оно и к лучшему — лучик солнца заглядывает сюда сквозь открытую дверь. Может и на самом деле хорошо, что я чувствую запах пыли и кипариса, слышу жужжание мух под потолком. Ухо ласкает мягкая итальянская речь, что слышна с противоположного конца двора обители. Скоро начнут готовить ужин, мы ощутим ароматы готовящейся еды. Оливковое масло и лук, с этого всё начинается. Я радуюсь всему, что меня окружает здесь, Агнар, и та часть рассказа, к которой мы должны сейчас вернуться, уже не кажется мне такой ужасной.

Я вышла замуж за Торстейна в Ламмас, день праздника урожая, тем же летом, когда отплыл Торвальд. Торстейн переехал в Стокканес и стал жить вместе со мной и отцом. Тебя, наверное, удивляет, почему мы не стали жить в Братталиде, в большом имении, но я была у отца единственным ребёнком, и если бы я уехала, то на его ферме не осталось бы ни одной женщины, чтобы присматривать за хозяйством. На самом деле, с того момента как мы переехали, именно я обустраивала наш дом. Я не имею в виду только женскую работу, я взяла на себя управление фермой. Как только рабы поняли, в чьих руках хозяйство, они слушали лишь мои распоряжения. Если бы мы с Торстейном стали жить в Братталиде, я не чувствовала себя счастливой. Всей женской работой там заправляла Тьёдхильд, вдобавок ко всему, мне пришлось бы ещё уживаться с Фрейдис. На самом деле, в Братталиде обитало слишком много людей с буйным нравом. Торбьёрн с возрастом стал спокойнее, и я знала, как с ним поладить. К тому же, мне нравился наш дом.

Торстейна тоже вполне устраивал Стокканес. Женившись на мне, он рассчитывал, что однажды унаследует имение, поэтому увлечённо работал на ферме. Думаю, он также был рад оказаться подальше от своей семьи. Быть самым младшим — всю свою жизнь ждать того, что, может быть, никогда не сбудется, по крайней мере, так это казалось в семье Эрика. Торстейн всё ещё грезил о дальнем плавании, но, тем не менее, он был вполне доволен, проводя с нами зимы, а каждым летом отправлялся на охоту на север.

Охота на севере была ключом к душе Торстейна, мне его не понять, всё это так далеко от женского домашнего мира. Однажды я спросила его, что на севере такого особенного, что его так тянет туда. Он долго думал, а затем сказал: "простор". Странно услышать это от человека, который только и говорил об охоте, проводя зимние вечера за разговорами с мужчинами, вспоминая недавние события на охоте в Гренландии.

Жена ему была нужна лишь затем, что он хотел наследника и собственную ферму. Я не принесла ему ни того, ни другого, но всё же, думаю, те три года, что мы прожили в Стокканесе, он был в некотором роде счастлив. Впоследствии, мне казалось, что я так и не узнала его по-настоящему, и даже сейчас с трудом могу описать его тебе. Мы были молоды и горячи, к тому же нравились друг другу. Какое-то время я чувствовала себя удовлетворённой, беспокойное тело больше не будило меня по ночам. Близость всегда могла погасить любые наши размолвки; и лишь позже я поняла, что одна лишь похоть не приносит ощущение надёжности. Тогда мне казалось, быть в его объятиях — словно за каменной стеной, хотя и понимала, что между нами пропасть, а я на сотни лет старше его. Но он был смел, деятелен и очень силён. Обычно он выигрывал все борцовские поединки в Братталиде. Он вполне мог победить даже Лейфа, но Лейф не боролся с ним, и я не вижу иной причины, почему он этого не делал.

Я чувствовала близость с Торстейном, когда вместе трудились на ферме. Особенно весной, до того, как он уезжал на охоту, когда у овец появлялись ягнята, а у коров — телята. Вместе мы довольно ловко принимали роды у скотины. Тогда он мне нравился даже больше, чем, когда мы занимались любовью. В постели он мог быть кем угодно, но, когда мы вместе работали днём в поле, я видела, настоящего Торстейна, помню его серьёзный взгляд, когда он был чем-то занят. Он мало говорил, больше делал, и хорошо справлялся с животными. Мне всегда нравилось это качество в мужчинах. Припоминаю, как он однажды спас одну из наших самых лучших молочных коров. Телёнок лежал в утробе боком, он сунул руку, повернул телёнка и вытащил его за передние лапы. Я бы не смогла сделать это. Если корова не может разродиться сама, тут нужна сила. Несмотря на свою небывалую силу, Торстейн выглядел очень молодо. Волосы так и не потемнели, оставаясь светлыми, как у ребёнка, а щёки пухлыми, как у мальчишки. Я уже говорила, он был одним из самых лучших охотников в Гренландии, а значит, и во всём мире.