Учитель фехтования - Дюма Александр (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Вскоре после смерти Павла некий священник объявил, что в церкви, где он был настоятелем, появилась неизвестно откуда чудотворная икона, внизу которой начертаны слова: «Господь покарает всех убийц Павла I». Узнав, что народ валом валит в эту церковь, Пален испросил у Александра I разрешение положить конец этим слухам. Допрошенный с пристрастием священник сказал, что он действовал по приказу императрицы-матери, и в подтверждение своих слов сослался на такую же икону, находящуюся в ее часовне.
Пален приказал отпереть часовню императрицы и, найдя там указанную икону, велел убрать ее. Оскорбленная до глубины души императрица пожаловалась Александру, и тот ухватился за этот предлог, позволявший ему отделаться от Палена. Он тут же послал графу приказ немедленно покинуть столицу.
– Я ждал этого, – сказал, улыбаясь, Пален, – и мой багаж уже давно готов.
Час спустя граф Пален направил императору прошение об отставке и в тот же вечер отбыл в Ригу.
Меланхолия Александра беспрестанно увеличивалась. Пытаясь рассеяться, он очень много путешествовал. Было подсчитано, что он проехал в общей сложности по своей империи и по иноземным странам двести тысяч верст или пятьдесят тысяч лье. Во время одной из таких поездок он и скончался в Таганроге в возрасте сорока восьми лет.
Глава двенадцатая
Мы узнали печальную весть о кончине Александра I от графа Алексея Анненкова, который присутствовал на панихиде в Казанском соборе. Потому ли, что смерть Александра очень опечалила его, или вследствие каких-либо других причин, граф казался расстроенным, возбужденным. Луизе и мне бросилось в глаза это столь необычное для него состояние.
В шестом часу вечера, когда он ушел к князю Трубецкому, мы с Луизой поделились своими опасениями.
Бедная моя соотечественница была очень встревожена мыслью о заговоре, о котором граф Алексей как-то проговорился ей. Много раз она наводила разговор на эту тему, но граф всякий раз отделывался шуткой, уверяя, что никакого заговора больше нет. Однако некоторые признаки, не ускользающие от взора любящей женщины, убедили ее, что заговор существует и что граф обманывает ее.
На следующий день Петербург проснулся в трауре. Император Александр был любим, и так как никто еще не знал об отказе от престола Константина, всех тревожил грубый, взбалмошный нрав великого князя. О Николае Павловиче, как о наследнике Александра, никто в то время не помышлял.
Хотя Николаю было известно о том, что Константин отказался от трона, он подумал, что брат мог изменить свое решение, и написал письмо, в котором присягал ему в верности как императору и приглашал приехать в Петербург, чтобы занять принадлежащий ему трон. Но, в то время как Михаил Павлович вез это письмо в Варшаву, от Константина Павловича прибыл из Варшавы курьер с подтверждением его отказа.
Между тем Государственный совет известил Николая Павловича, что у него имеется письмо императора Александра, которое император просил вскрыть после его смерти на чрезвычайном собрании совета. Повинуясь высочайшей воле, Государственный совет вскрыл это письмо и нашел в нем отказ Константина от престола.
Этот вторичный отказ, повторенный почти через три года после первого, заставил великого князя Николая принять необходимое решение. Он издал манифест, в котором объявлял населению России, что вступает на императорский престол, переходящий к нему вследствие отказа старшего брата. На следующий день столица должна была присягнуть ему и старшему его сыну, Александру.
Население Петербурга вздохнуло свободно, прочитав этот манифест: великий князь Константин слишком напоминал по характеру императора Павла и потому внушал сильное недоверие к себе. Зато на великого князя Николая, видимо, можно было положиться: это был человек холодный, суровый, с сильным, властным характером.
Между тем по городу поползли тревожные слухи. Говорили, что отречение Константина вынужденное и что он идет во главе армии на Петербург, дабы отвоевать трон у тех, кто насильственно хочет им завладеть. Передавали также, что офицеры многих полков, в том числе и Московского гвардейского, заявляли во всеуслышание, что не станут присягать Николаю, ибо признают Константина единственным законным наследником престола.
Эти толки мне довелось слышать в нескольких домах, где я побывал этим вечером. Вернувшись домой, я нашел записку от Луизы с просьбой заехать к ней в любой, даже самый поздний час. Я тут же отправился к Луизе и нашел ее чрезвычайно встревоженной. Граф Алексей был у нее, как обычно, и, несмотря на все старания, не мог скрыть обуревающее его волнение. Луиза попыталась расспросить его: граф ни в чем не признался, но отвечал ей с той скорбной нежностью, которая прорывается у человека в роковые минуты жизни, что и подтвердило ее догадку: без всякого сомнения, что-то неожиданное готовилось на завтра, и граф намеревался принять в этом участие.
Луиза вызвала меня с тем, чтобы я сходил к Алексею Анненкову. Она полагала, что со мной граф будет откровеннее, и, если разговор зайдет о заговоре, умоляла сделать все возможное, чтобы убедить графа отказаться от участия в нем. Я согласился выполнить это поручение; впрочем, я уже давно разделял ее опасения, да и, кроме того, чувствовал себя бесконечно обязанным графу.
Я не застал Анненкова дома; однако слуги прекрасно знали меня, и, как только я выразил желание дождаться графа, меня тотчас же провели в его спальню. Оставшись один, я огляделся и сперва ничего подозрительного не обнаружил, но потом заметил на ночном столике два двуствольных пистолета: они были заряжены. Это ничтожное обстоятельство, на которое в других условиях я не обратил бы внимания, показалось мне в данную минуту весьма подозрительным и заставило призадуматься.
Я сел в кресло и приготовился ждать графа до тех пор, пока он не вернется. Часы пробили двенадцать, час, два. Беспокойство мое уступило место усталости, и я заснул.
Около четырех часов утра я проснулся. За столом сидел граф и писал. Пистолеты лежали около него. Он был очень бледен. Едва я пошевелился, как он повернулся ко мне лицом.
– Вы спали, – сказал он, – и мне не хотелось вас будить. Вы что-то желаете сказать мне, и я догадываюсь, что именно. Я написал письмо, и если завтра не вернусь домой, передайте его Луизе. Я думал послать это письмо завтра с моим камердинером, но предпочитаю передать его через вас.
– Стало быть, – заметил я, – мы не напрасно беспокоились. По-видимому, готовится какой-то заговор, и вы участвуете в нем?
– Тише, – сказал граф, с силой сжимая мне руку и оглядываясь по сторонам, – тише, одно неосторожное слово может погубить нас.
– О, – сказал я шепотом, – какое безумие!..
– Вы думаете, что я не знаю так же хорошо, как вы, что это безумие? Что я хоть немного надеюсь на успех? Нет! Я сознательно бросаюсь в пропасть, и даже чудо не может меня спасти. Единственное, что я могу сделать, – это закрыть глаза, чтобы не видеть глубины этой пропасти.
– Но зачем же вы по доброй воле бросаетесь в нее?
– Слишком поздно идти на попятный. Скажут, что я струсил. Я дал слово товарищам и последую за ними… хотя бы на эшафот.
– Но подумали ли вы об одном обстоятельстве, ваше сиятельство? – сказал я, сжимая его руку и глядя ему прямо в лицо. – Подумали ли вы о том, что это будет смертельным ударом для бедной Луизы?
Граф опустил голову, и на лицо его легла тень.
– Луиза будет жить, – проговорил он.
– О, вы ее не знаете! – отвечал я.
– Напротив, я говорю так, потому что знаю ее. Луиза не вправе умереть. Она должна жить для нашего ребенка.
– Бедная женщина! – вздохнул я. – Я не знал, что несчастье ее так велико.
– Послушайте, – сказал граф, – я не знаю, что случится завтра или даже сегодня. Вот письмо для нее. Надеюсь, что все окончится лучше, чем мы думаем, и что весь этот шум рассеется как дым, в котором не видно даже огня. Если действительно все обойдется, вы уничтожите письмо; в противном случае отдадите его Луизе. В этом письме я обращаюсь также к своей матери, прося ее относиться к Луизе как к своей родной дочери. Я оставил бы ей все, что имею, но, понимаете, если я буду схвачен и осужден, то первым делом будет конфисковано все мое имущество; что касается наличных средств, у меня их почти нет: все до последнего рубля ушло на будущую республику, так что на этот счет я могу не беспокоиться. Обещаете ли вы исполнить мою просьбу?
