Сказание о верном друге - Харламов Дмитрий (читать книги без .txt) 📗
Здесь, на высокогорных лугах, травы поднялись уже по пояс: колокольчики, незабудки, подмаренник, альпийская гречиха, герань, подорожник… Не знает Муна названий трав, зато хорошо помнит, какая от чего лечит, хорошо помнит, что говорила о травах старая Уруна. И песню Муна поет не простую, Урунину песню, целебную. Тоненький ее голосок, словно щебетание зорянки, звенит на лужайке.
Вернулся Зурр. Птичьи яйца принес: синие, зеленые, белые, крапчатые. Много! Больше, чем пальцев у человека. Но мелкие, как боярка. Высыпал на траву возле Лана, поманил за собой Муну.
Подошли к высокой скале. Зурр указал на вершину.
Над высоким гладким уступом навис край большого гнезда, да не дотянуться Зурру до уступа, чтобы вскарабкаться на вершину скалы. Уперся мальчик лбом в скалу, подставил сцепленные за спиной руки и плечи Муне: с плеч уже легко забраться на уступ…
На плоской вершине нашла девочка три большущих гнезда из толстых грубых палок. В двух гнездах на мягких шерстяных подстилках – крупные, в два Муниных кулака, яйца. В третьем – два уродливых птенца и хозяин, черный аист. Увидел Муну, клювом щелкает, прогоняет.
Стоит девочка в нерешительности: надо больного Лана накормить, да птиц жаль обидеть, птиц, которые приносят тепло, Новое Солнце.
– Большая черная птица, – обратилась она к аисту, – я Муна, дочь Гордого Луня. Мы, дети племени таж, не враги тебе. Лан болен и голоден, ему нужна пища…
Аист перестал щелкать клювом и поглядывал на девочку то одним, то другим глазом.
– Не сердись, я возьму вот столько яиц. – И Муна показала птице три пальца.
Но только сделала она движение к крайнему гнезду, как аист снова сердито щелкнул клювом.
Черная тень на миг заслонила солнце. Девочка упала на камни, инстинктивно прикрыв голову руками. На скалу опустился аист, еще больше того, что сидел в гнезде. Он принес крупную рыбу, крупную живую рыбу, она еще шевелила хвостом.
Опасливо, палочкой, Муна придвинула рыбину к себе. Хозяин безучастно отнесся к похищению своей добычи.
Зурр, потеряв терпение, крикнул снизу:
– Муна, есть пища?
Девочка показала ему рыбину. Он не удивился и снова уселся ждать.
Вскоре за пазухой у Муны было несколько рыб. Удача! Приблизившись к противоположному краю скалы, она ахнула. Отсюда открывался удивительный вид: в глубокой котловине, окруженной горами и скалами, в обрамлении из густого кустарника, чудным чистым зеркалом сияло озеро. Нарядные облака отражались в его темной глубине. Сосна, когда-то сорвавшаяся с кручи, лежала на дне озера, каждая ее веточка явственно была видна сквозь толщу прозрачной воды.
Множество птиц суетилось на берегу и в кустах. По склонам гор к озеру сбегали зеленые деревца арчи и березы, протянулись белопенные ниточки горных потоков. Вот откуда, оказывается, вытекает речушка, берегом которой они поднимались сюда! А с другой стороны из озера струится другая речка.
Муна глянула в ущелье, где исчезала эта речка, и вскрикнула: между горами виднелась широкая желто-зеленая степь, и темный остров далекого леса повторял изгибы блестящей ленты – широкой реки.
– Солнечная долина!
От этого крика девочки аисты взвились в воздух и тут же снова опустились на гнезда.
Долго глядела Муна в даль, подернутую сизой дымкой, и прохладный ветер гор не мог охладить радостного жара ее щек.
– Глядите, черные птицы, я не взяла яиц из ваших гнезд, только немного рыбы. Я друг вам…
– Там не было яиц? – спросил Зурр, когда она спустилась на землю.
– Я не взяла.
– Бо-бо! – удивился тот. – Почему?
– Лан рассказывал нам с тобой об охотнике Таже и об оленихе-матери. Сам видишь, каким другом стал нам волк-соба.
– Соба – хорошо, вах-ха!
– Черные птицы дали нам пищу. – Муна снова показала ему рыбину. – Они приносят Новое Солнце, они нам друзья…
– Ты не смеешься над Зурром? – снова спросил он с недоверием. – Там не было яиц?
Муна досадливо отмахнулась. Какой непонятливый этот Зурр! Она расскажет Лану о черных птицах. Он поймет ее, не рассердится, что она не взяла яйца птиц.
В это время Лан еще раз пытался поговорить с волком. Ему не верилось, что соба, живя с людьми и понимая их, не научился разговаривать.
– Я узнал твою хитрость, соба! Ты хорошо смотришь землю и видишь следы шакала… Я тоже немного научился. Гляди: вот тут бежал маленький зверь – мышь. Тут он ел травинку, здесь копал землю… А?
Лан удовлетворенно рассмеялся, по-своему истолковав беспокойство волка, прикрывшего хвостом морду.
– И еще я понял: на охоте ты идешь против ветра, чтобы тебе пахло зверем, а ему тобой – нет. Теперь и я так подкрадываюсь. – И Лан самодовольно улыбнулся.
Прибежали ребята. Муна торопливо и сбивчиво рассказала Лану об увиденном со скалы.
– Это правда, ты видела Солнечную долину? – Лан задохнулся от радости. – Надо идти…
– Нет, – решительно возразила Муна. – Теперь спешить незачем. Мы без шакала найдем дорогу. Тут останемся, пока раны твои не подживут… Если умрешь, кто расскажет людям таж правду Мудрого Ауна? Зурр? Или меня будут слушать охотники?.. Соба болен тоже. Погляди на его лапы.
– Верно. Он показал нам дорогу к племени. Полечи его, Муна.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
НА ЗАКАТЕ – СУМЕРКИ
По неверным, качающимся камням из черного зева пещерь выползла женщина. Растрепанные, с седыми прядками волосы занавесили морщинистое лицо.
Слезящимися, изъеденными дымом глазами глянула она в синее небо с белыми кучевыми облаками, на залитую ярким солнцем долину и зеленеющие деревья на ближнем холме, вдохнула свежего воздуха и вернулась в дымную духоту пещеры.
Там, в дальнем углу, в темноте надсадно кашляет и хрипло дышит муж ее, вождь племени Большой Орел.
Вождь!
Нет вождя в племени. Долго, мучительно долго умирает он в темени дальнего угла.
Разброд среди охотников, ссоры.
Голодно. А ведь теплынь стоит! Много зверя вокруг, много птицы в камышах. А добыча скудна. Тигр и серые волки взяли многих детенышей, обоих ее мальчиков – Лика и Лана.
Разгневались дивы на Большого Орла, терзают его днем и ночью, племя терзают. Даже сотрясали землю и били в большие бумбы и тум-тумы…
Еще тигр загрыз охотника Желтого Клыка, хорошего, удачливого охотника. Теперь мужчины боятся далеко уходить от жилища: тигр рядом, часто рык слышен.
Питаются люди травой, кореньями, молодыми побегами деревьев, личинками… Почти все, что добывают охотники, Черный Ворон жертвует дивам, хочет умилостивить их.
За водой и за сучьями для костра ходят группами, не в одиночку, как раньше, боятся.
Чадно горит костер: сырые сучья шипят и потрескивают. Лана сидит возле мужа, глядит на него с жалостью: глаза вождя ввалились, руки, когда-то сильные, плетьми лежат на шкурах.
Скоро, скоро умирать ему. Найдет ли дорогу в жилище мертвых? Ход в пещеру предков по-прежнему завален. Умерших старика Оора и нескольких детенышей и женщин просто засыпали камнями у ближней осыпи…
Опасливо оглядываясь, к Лане подползла старая У руна. Зашептала быстро:
– Давал Черный Ворон целебные травы? Нет? Вот, возьми. Сама пожуй, потом ему дай проглотить. Это вот к груди приложи, где рана…
Много раз уже старуха приносит тайные целебные травы для больного. Приносит потихоньку: Черный Ворон узнает, беда будет.
Он редко подходит к больному. Присядет ненадолго, поворчит, повоет и уйдет. Трав целебных не дает. Молчит, сердится. Видно, правду Уру-на говорит, погибель пришла на людей таж, закат жизни, сумерки. Если уж в теплынь голодно, то в холод, в ночь пропадут люди совсем.
Закат.
Лана представила, как прячется за горой солнце и сизые сумерки выползают из щелей и нор. Эти сумерки густеют и липко обволакивают людей, пока не укроют с головой, насовсем.
