Графиня Солсбери - Дюма Александр (читаем книги онлайн TXT) 📗

— Нет, ведь Мортимер виновен не только в ошибках, он творил преступления, даже гнусные злодейства: руками Герни и Матревиса он убил короля; по его ложному доносу отрубили голову графу Кенту. Будучи в то время хозяином королевства, он вел Англию к гибели; когда истинный король — Мортимер узурпировал власть и искажал его волю — из мальчика превратился в мужа, ему постепенно раскрылись все тайны; но армия, казна, политические дела — все находилось в руках фаворита, и открытая борьба с ним как с врагом означала гражданскую войну. Король поступил с ним как с убийцей, и этим все сказано. Ночью, когда парламент собрался в городе, а королева и Мортимер находились в этом крепко охраняемом их друзьями замке, король подкупил управителя замка и через подземный ход, что выводит в эту спальню, — не знаю, где открывается дверь в подземелье, думаю, она скрыта в деревянной обшивке, но я не могла найти ее, несмотря на все поиски, — проник сюда во главе группы людей в масках, среди которых были Генри Дагдейл и Готье де Мони. Королева уже легла, когда Роджер Мортимер — он тоже собирался ложиться — увидел, что одна резная панель дрогнула и открылась; пятеро мужчин в масках ворвались в спальню: двое бросились к дверям, заперев их изнутри, трое других кинулись на Мортимера, но он успел схватить меч и первым ударом насмерть поразил Генри Дагдейла, пытавшегося схватить его. В это время Изабелла, забыв о том, что она полуголая и беременная, спрыгнула с постели, стала кричать, что она королева, и приказала мужчинам удалиться. «Это справедливо, — сказал один из них, сняв маску, — но если вы королева, то я — король». Изабелла закричала, узнав Эдуарда, и без чувств упала на пол. Тем временем Готье де Мони обезоружил Роджера; поскольку снаружи услышали крики королевы, сбежалась стража и, увидев, что двери заперты, начала разбивать их мечами и палицами; нападавшие утащили Роджера Мортимера, связанного, с кляпом во рту, в подземный ход, поставив на место резную панель, так что ворвавшиеся в спальню нашли мертвого Дагдейла и лежавшую без сознания королеву, а Роджер Мортимер и его похитители бесследно исчезли. Поиски Мортимера ничего не дали, ибо королева не посмела признаться, что сын вырвал ее любовника прямо из постели. И о судьбе Роджера узнали лишь на суде, приговорившем его к смертной казни, а увидели его только на эшафоте, где палач вскрыл ему грудь, чтобы вырвать сердце и бросить в костер; тело же на два дня и две ночи оставили болтаться на виселице на потеху и поругание толпе; наконец король смилостивился и позволил лондонским монахам-францисканцам похоронить труп в своей церкви. Вот что произошло здесь семь лет назад, в этот час. Разве я не права, сказав вам, что это было страшное событие?

— А подземелье, потайная дверь? — спросила Алике.

— Я лишь однажды спросила об этом короля, и он ответил, что подземелье замуровали, а резная панель больше не открывается.

— И вы, ваше величество, не боитесь оставаться в этой комнате? — осведомилась Алике.

— Чего же я могу бояться, если мне не в чем себя упрекнуть? — ответила королева, пытаясь ссылкой на спокойную совесть скрыть те страхи, что она невольно испытывала здесь. — Кстати, эта комната, как вы сказали, хранит два воспоминания, и первое столь дорого для меня, что оно затмевает второе, сколь бы ужасным оно ни было.

— Что это за шум? — вскрикнула Алике, взяв за руку королеву; испуг заставил ее забыть об этикете.

— Кто-то идет сюда, и все. Полно, успокойтесь, дитя.

— Открывают дверь, — прошептала Алике.

— Кто там? — спросила королева, повернувшись в ту сторону, откуда доносился шум, но не сумев разглядеть в темноте человека, вызвавшего его.

— Не соизволит ли ваше величество разрешить мне уверить ее, что все спокойно в замке Ноттингем и она может почивать без боязни?

— Ах, это вы, Уильям! — воскликнула Алике. — Идите сюда.

Молодой человек, не ожидавший этого настойчивого приглашения, высказанного столь взволнованным голосом (причину волнения Алике он не понимал), сначала растерялся, потом подбежал к Алике.

— Что случилось? Что с вами и что вам угодно от меня?

— Ничего, Уильям, ничего, — ответила Алике, успев на этот раз придать своему голосу невозмутимую интонацию. — Королева только желает знать, не заметили ли вы чего-либо подозрительного в вашем ночном дозоре?

— Ах! Скажите, пожалуйста, госпожа, что подозрительного я могу найти в этом замке? — со вздохом ответил Уильям. — Королеву окружают здесь преданные слуги, вас — верные друзья, а я лишен счастья подвергнуть опасности свою жизнь, чтобы избавить вас хотя бы от какого-нибудь огорчения.

— Неужели вы полагаете, мессир Уильям, что мы ждем жертв от вашей преданности? — с улыбкой спросила королева. — Или должно произойти событие, которое причинит вам ущерб, чтобы мы могли высказать вам благодарность за те заботы, коими окружили вы наше спокойствие?

— Нет, ваше величество, — возразил Уильям, — но, хотя я счастлив и горд состоять при особе вашей, иногда мне в глубине души бывает стыдно за то малое, что я делаю; вашей безопасности, которую я оберегаю, ничто не угрожает. Король и многие счастливцы-рыцари, завоевав славу, вернутся домой достойными тех, кого они любят, тогда как со мной обращаются как с младенцем, хотя я чувствую в себе отвагу мужчины; если бы я имел несчастье полюбить, мне пришлось бы таить любовь на самом дне сердца, признавая себя недостойным, чтобы на мою любовь ответили.

— Помилуйте, Уильям, успокойтесь, — сказала королева, тогда как Алике, от которой не ускользнула страстность молодого рыцаря, хранила молчание, — если мы подождем всего один день и не получим вестей из-за моря, то пошлем за ними вас, и ничто не помешает вам совершить какое-нибудь прекрасное воинское деяние, и по возвращении вы нам расскажете о нем.

— О ваше величество, как я вам благодарен! — воскликнул Уильям. — Если бы мне выпало великое счастье и ваше величество даровало мне подобную милость, то вы, после Бога и его ангелов, стали бы для меня самой священной особой на земле.

Едва Уильям Монтегю договорил эту фразу (он произнес ее тем восторженным тоном, что бывает присущ только юности), как громкий крик «Стой, кто идет?» дозорного из башни послышался даже в комнате дам и дал им знать, что кто-то чужой приблизился к воротам.

— В чем дело? — спросила королева.

— Я не знаю, ваше величество, но пойду справлюсь, — ответил Уильям, — и если ваше величество позволит, тотчас вернусь доложить обо всем.

— Ступайте, — сказала королева, — мы ждем вас.

Уильям ушел, а женщины снова погрузились в свои мечты; отвлек их удар колокола, пробившего девять часов, и теперь они сидели молча, пытаясь восстановить ход своих мыслей, прерванный трагическим рассказом королевы; печальные впечатления от него если не совсем развеял, то все же несколько смягчил приход Уильяма и последовавший за этим разговор. Вот почему они не обратили внимания на крик «Кто идет?», долетевший до них как сигнал о немаловажном событии, и даже не слышали, как вернулся Уильям; он подошел к королеве, и, видя, что к нему не спешат обратиться с вопросом, сказал:

— Я очень огорчен, ваше величество, но ничто из того, на что я надеялся, вероятно, со мной никогда не случится, ибо те новости, за которыми я должен был бы отправиться, сами прибыли к нам. Решительно, я гожусь лишь на то, чтобы охранять старые башни этого древнего замка, и мне необходимо с этим смириться.

— Что я слышу, Уильям? — воскликнула королева. — Неужели вы говорите о новостях? Значит, приехал кто-то из армии?

Алике же молчала, но смотрела на Уильяма таким умоляющим взглядом, что юноша ответил больше на это молчание, нежели на вопрос королевы.

— Два этих человека заявляют, что едут из армии и утверждают, будто им поручено передать послание от короля Эдуарда. Должно ли допустить их к вашему величеству?

— Сию же минуту! — вскричала королева.

— Несмотря на поздний час? — осведомился Уильям.

— В любой час дня и ночи тот, кого посылает мой повелитель и господин, для меня желанный гость.