Красная Валькирия - Раскина Елена Юрьевна (книги регистрация онлайн txt) 📗
Гумилев несколько неуверенно заметил, что в такой ответственный момент комиссару Временного правительства было бы уместно присутствовать на месте лично.
- Увольте! - резко ответил Рапп, - Общаться с этими солдафонами предоставляю вам. Вы, в некотором роде, сами... военный. Я политик и юрист, Николай Степанович, образ поведения наших славных воинов меня убивает...
Через час Прапорщик уже садился в поезд, следовавший до Лиможа, снаряженный важным пакетом в полевой сумке, заряженным револьвером в кобуре и свертком с новомодными сендвичами в кармане...
Михаил Ипполитович Занкевич, представитель Российской (с недавних пор - уже не императорской) армии во Франции, был известен как неплохой и очень храбрый гвардейский офицер, фронтовик и человек, в смутном феврале 1917-го силой мощного авторитета удержавший революционный Петроград от большой крови. Но здесь, в охваченном упрямым солдатским мятежом лагере Ла-Куртин, у Занкевича, похоже, не хватало авторитета. Это досадное обстоятельство он компенсировал криком и жестокостью. Переговоры представлялись ему признаком слабости, а этого качества в цельной и монолитной, как пушечное ядро, натуре генерала явно не было. При первом же визите к любезнейшему Михаилу Ипполитовичу Гумилев понял, что у столь необходимых сейчас переговоров - крайне сомнительный исход. Генерал считал ниже своего достоинства вести умиротворяющие беседы не только с мятежными солдатами, но и с французской стороной. В общении с союзниками он демонстрировал подлинно скобелевский напор, под которым пал сначала генштаб в Париже, а сейчас из последних сил держался начальник 12-го дистрикта генерал Комби. Впрочем, последний, кажется, выработал довольно успешную тактику противодействия: гибкость.
Когда Прапорщик добрался до Занкевича, генерал как раз восседал за обеденным столом, уставленным серебряными и фарфоровыми приборами, в обществе французского коллеги. Первые пять секунд он с заметным неудовольствием слушал Гумилева, пришедшего сообщить о позиции комиссара Раппа... Затем его превосходительство, видимо, посчитал, что в данной ситуации уместнее будет звучать его веское командное слово.
- Молчать!!! - со вкусом рявкнул генерал и треснул по столу жилистым кулаком, в который, казалось, въелась окопная грязь Русского фронта. Изящные обеденные приборы отозвались мелодичным серебряно-фарфоровым звоном. - Забываетесь, прапорщик! Здесь вам не Парижи не декадентский салон, понимаешь! У меня здесь полковники, как кадеты, во фрунт стоят! Говорить будете, когда я разрешу! Я боевой генерал!! Я полки на смерть водил!!!
Полковники, подполковники, капитаны и ниже по ранжиру действительно навытяжку застыли за его спиной: генерал умел нагнать страху. На рукавах у подчиненных красовались широкие сине-желтые повязки, недавно учрежденные Занкевичем, чтобы отличать тех, в кого предстояло стрелять, от тех, в кого стрелять не следовало.
Генерал покрутил круглой коротко стриженой головой, подобрал ложку и принялся шумно, по-солдатски, хлебать подернутый янтарным жиром суп. Жадно схватил бокал божоле, осушил, раздраженно бросил через плечо прислуживавшему за столом французскому солдату в белых перчатках:
- Эй, человек, наливай! Зеваешь, скотина...
На ослепительно-крахмальной скатерти стола, сервированного прямо на наблюдательным пункте, аппетитной горкой громоздились свежие пшеничные булочки, сочились прозрачной слезой подернутые благородной плесенью французские сыры, нежились в хрустальной вазе румяные яблоки. Над всем этим гордо господствовали запечатанные сургучом, или уже распечатанные, бутылки старого доброго французского вина.
Французский генерал Комби, еще не старый, с изящно подкрученными усиками и тщательно зачесанной лысинкой, предательски выдававшей в начальнике 12-го военного дистрикта легкомысленного бонвивана, в отличие от Занкевича, неспешно смаковал божоле. Он бы с удовольствием пригласил за стол и своих, и русских офицеров - у его повара и буфетчика хватит запасов на всех, почему бы не доставить людям это невинное удовольствие? Однако строгий приказ из Парижа гласил: оказывать русскому военному представителю содействие во всем! Словом, раз уважаемый союзник желает, весь русский штаб будет стоять - словно придворные при трапезе короля.
Генерал Занкевич отодвинул пустую тарелку и продолжил расточать свои превосходительные громы и молнии, впрочем, уже спокойнее:
- Вам, Гумилев, не следует забывать, что хоть я и прикомандировал вас в "адвокатскую контору" этого Раппа, подчиняетесь вы все-таки мне и в первую очередь - мне! А вашего адвокатишку я в следующий раз вышибу отсюда за шкирку, как помойного кота! Развел тут, понимаешь, гнилые переговоры с мятежниками, в дипломатию заигрался! Не выйдет, гражданин присяжный поверенный, это вам армия, а не земское собрание...
Прапорщик не без труда сдерживал иронию. Генеральский гнев, как и генеральская милость, с некоторых пор оставляли его абсолютно равнодушным. Однако он воспользовался коротким перерывом, который сделал Занкевич в своей суровой речи, чтобы отхлебнуть вина, и вставил свою реплику:
- Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, Евгения Ивановича здесь нет, а перед вами находится только моя скромная персона...
- Гумилев, молчать!!! - генерал Занкевич привычно взял высокую ноту. - Раппа, понимаешь, здесь нет, господин сочинитель! И не надо! Без него обойдемся. Вот, жабоеды... извиняюсь, французские союзники, подтянули резервный артиллерийский полк и пехоту. Пускай теперь наши бездельники попробуют не пойти против мятежников! Всех под одну гребенку: шрапнелью, к стенке - и из пулеметов. Вша окопная, вздумала хвост свой поганый поднимать!.. Каленым железом, понимаешь!
Прапорщик терпеливо подождал, пока генерал, как метко выражались его подчиненные, "исчерпает завод", и с невозмутимым видом продолжал:
- Разрешите доложить, Ваше превосходительство, комиссар Рапп согласно полномочиям Временного правительства придерживается несколько другого мнения относительно перспектив конфликта. Извольте ознакомиться. - он выложил перед генералом пакет, скрепленный печатью комиссара. - Вам предписывается провести личные переговоры с руководителями так называемого "Отрядного исполнительного комитета" и лично довести до их сведения ваш ультиматум.
- Замечательно! - генерал внезапно сменил тактику, широко улыбнулся и даже перешел на французский язык - Превосходно! Просто прелестно. Ну, разумеется, я готов вести переговоры сколько будет угодно Петрограду и Парижу! Вот только одно обстоятельство: по нашим офицерам, изволите ли видеть, из лагеря несколько раз открывали огонь. Я не готов рисковать жизнью своих подчиненных. Пускай делегаты мятежников сами прибудут сюда, я гарантирую им безопасный проход...
Генерал Занкевич смачно сплюнул, словно французский оставил у него во рту противный привкус, и вновь перешел на родной язык:
- Ну что, Гумилев, раз уж вы такой незаменимый соратник Раппа, вот и прогуляйтесь сами, передайте "товарищам" из Куртины мое приглашение прийти на переговоры! А то у нас что-то телефонная связь с лагерем последнее время сбоит. Наверное, все аппараты там спьяну поразбивали, сволочь лапотная. Послушаете, заодно, как пули свистят, а то, наверное, забыли.
Французский генерал Комби, который до сих пор с отстраненным видом наблюдал за объяснениями русских, вдруг вмешался в разговор, продемонстрировав, что примерно представлял, о чем шла речь:
- Возьмите с собой в провожатые первого попавшегося из моих солдат, субальтерн. К французской форме инсургенты еще имеют уважение. И передайте, что я гарантирую их делегатам свободное возвращение в Ля-Куртин. Похоже, mon bon ami general имел в виду безопасный проход только в один конец...
Далее последовал исполненный изящной издевки полупоклон в сторону Занкевича, а тот только засопел, сердито буркнул по-русски: "Жабоед, мор-р-р-рда..." и обреченно махнул Прапорщику рукой: исполняйте, мол, черт с вами.
