Побратимы меча - Северин Тим (книга регистрации .txt) 📗
Бритмаэр задумчиво смотрел на меня. Молчал он долго, обдумывая и перебирая возможности.
— Прекрасно. Я договорюсь о том, чего ты просишь. Есть торговое судно, которое через две недели должно отправиться к королю Линну. Кормчий этот торгует в Норвегии, и он один из немногих, кто совершает зимние переходы через Английское море. Я отправлю тебя к королю Линну, а выедешь ты вместе с Турульфом. Пора уже ему вернуться в Норвич — он живет там неподалеку. Коль встретите королевских чиновников, он скажет, что ты — его помощник. Кроме того, я напишу записку и сообщу кормчему, что тебя следует взять как помощника. Желать тебе доброго пути было бы двуличием. На самом деле я надеюсь, что никогда больше тебя не увижу. А если ты когда-нибудь вернешься, полагаю, не найдешь и следа той тайны, которую, по твоим словам, ты раскрыл.
Так я простился с Бритмаэром, королевским монетчиком и главой фальшивомонетчиков. Больше я никогда его не видел, однако не забыл. И в последствии всякий раз, когда мне предлагали английскую монету в уплату или в качестве сдачи на рынке, я переворачивал ее, чтобы посмотреть имя чеканщика и отказывался от нее, коль она была отчеканена в Дерби или Винчестере.
ГЛАВА 7
— Вас, исландцев, и вправду где только не встретишь, а? — заметил подручный Бритмаэра, глядя на исчезающий вдали низкий берег Англии. Этот норвежский кормчий-судовладелец, не оповестив начальство причалов о предстоящем отплытии, приказал поднять якорь с ранним приливом. Надо думать, королевский смотритель давно привык к тому, что этот корабль уходит украдкой в неурочное время, и получает мзду за то, что закрывает на это глаза.
Погруженный в горестные мысли о том, что каждая пройденная миля отдаляет меня от Эльфгифу, я едва обращал внимание на слова кормчего. И во все время нашего с Турульфом трехдневного путешествия до владений короля Линна я был слишком несчастлив. Мы ехали на пони, сопровождаемые двумя слугами и вереницей вьючных лошадей, и я не знал, как именно Бритмаэр объяснил своему племяннику необходимость этого путешествия со всеми этими предосторожностями и зачем он должен выдавать меня за своего помощника. Наши слуги громко трубили в рог и звонили в колокольчики всякий раз, когда мы приближались к поселению или проезжали через лес, и я заметил Турульфу, что, по моему мнению, было бы разумнее двигаться, поменьше оповещая о себе, поскольку мне не желательно привлекать внимание властей.
Турульф усмехнулся и ответил:
— Все как раз наоборот. Если мы поедем по королевскому большаку с осторожностью, больше похожей на скрытность, нас примут за бежавших преступников или за грабителей. И обязательно нападут, могут даже убить. Честные путешественники обязаны объявлять о себе как можно громче.
Турульф проводил меня до самого причала, где стояло норвежское судно, препоручил меня кормчему вместе с запиской от Бритмаэра, в которой было сказано, что меня должно переправить за пределы королевства, и что будет разумнее скрывать меня, покуда мы не покинем Англии. После чего Турульф уехал к своей семье в Норвич. Расставание с другом еще больше растравило мне сердце, и без того опечаленное разлукой с Эльфгифу.
— А не знаешь ли ты случаем человека по имени Греттир Асмундсон? Он — твой соотечественник. — Голос кормчего вновь нарушил течение моих мыслей. Имя было смутно знакомым, но не сразу я смог припомнить, кто это. — У него громкая слава. Прозвище — Греттир Силач. В первый раз он убил человека всего в шестнадцать лет и был приговорен к трехлетнему изгнанию. Став изгоем, решил провести часть срока в Норвегии. Вот он-то и попросил меня кое-что прикупить в Англии, только прикуп тот оказался гораздо дороже, чем мне думалось. Может статься, ты подскажешь мне, как с ним уладить это дело получше, чтобы он выплатил мне все без обиды. Он опасный человек, гневливый. — Кормчий пытался завязать со мной разговор, чтобы выяснить, кто я сам такой.
— Вряд ли я его знаю, — ответил я, но слово «изгой» пробудило мою память.
В последний раз я видел Греттира, сына Асмунда, шесть лет назад в Исландии. Я вспомнил молодого человека, который сидел на скамье во дворе хутора и обстругивал палку. Был он почти одних лет со мной, светлокожий, конопатый, с коричневыми волосами, разделенными на пробор. Только я — сложения легкого и гибкого, а он, будучи роста среднего, казался широк и приземист; я обычно владею собой и по природе своей спокоен, а Греттир казался человеком горячим и вечно настороже. Я помню, как мелкая стружка взлетала в воздух из-под острого лезвия его ножа — как будто человек этот с трудом сдерживал гнев. Даже в том возрасте в Греттире виден был человек бешеный, непредсказуемый и опасный.
— Смутьян от рождения, а когда вырос, стал еще хуже, — продолжал кормчий. — Нарочно дразнил своего отца при всяком удобном случае, хотя родитель его был человек приличный по всем статьям, тихий такой хуторянин. Сын же отказывался помогать по хозяйству на хуторе. Переломал крылья гусям и поубивал гусят, когда его послали загнать их на ночь, покалечил любимую отцовскую лошадь, когда ему велено было присмотреть за ней. Так исполосовал ей спину, что бедная тварь вставала на дыбы, стоило только притронуться к ее спине. Совершенно никудышный человек. Отец давно бы выгнал его из дома, если бы мать всякий раз не просила дать ему еще одну попытку. Образчик избалованного мамкина сыночка, вот что он такое, по-моему.
— Что заставило его убить человека? — спросил я.
— Все, не поверишь, случилось из-за котомки с дорожной сухой снедью. Разве из-за этого стоит нападать на человека с такой яростью?
Я вспомнил летящие из-под ножа стружки и подумал, не повредился ли этот Греттир, сын Асмунда, в уме.
— Так или иначе, скоро у тебя будет возможность самому во всем убедиться. Коль продержится ветер из этой четверти, первой нашей остановкой будет место, где он живет со своим единоутробным братом Торстейном. А Торстейн — совсем другой человек, нравом столь же ровен и спокоен, сколь Греттир — гневлив и норовист. А прозвали его «Дромундом» по неуклюжей походке — он ходит, раскачивается, словно те, не наши, корабли при боковой волне.
Я понял, что имел в виду кормчий, когда три дня спустя мы бросили якорь в заливе перед двором Торстейна в Норвегии, в Тунсберге. Оба брата встречали нас на берегу. Торстейн, высокий и спокойный, ждал, твердо упершись ногами в гальку; Греттир же, на голову ниже брата, нервно топал взад и вперед. Он был невысокий и широкий, словно огнедышащая гора, готовая извергнуться. Но едва глаза наши встретились, я ощутил то самое потрясение от узнавания, какое испытал уже с полдюжины раз за свою жизнь: такое же выражение я видел в глазах скрелинга-шамана в Винланде и в глазах матери эрла на Оркнеях, знаменитой прорицательницы, во взгляде жены конунга Дублина Сигтрюгга, которую многие считали ведьмой, и в отсутствующем взгляде старого воина Транда, моего наставника в Исландии, который научил меня волхвовать на рунах. То был взгляд человека, обладающего ясновидением, и я понял, что Греттир, сын Асмунда, как и я, видит вещи, скрытые от обычных людей. Но того, что Греттир станет моим лучшим другом, я не предвидел.
Вначале мы относились друг к другу настороженно, почти недоверчиво. Никто никогда не назвал бы Греттира спокойным или дружелюбным. От природы он был наделен замкнутостью, которую люди ошибочно принимали за угрюмство, и всякое дружеское замечание встречал резким ответом, обидным и дающим понять, что любое сближение между людьми ему претит. Едва ли мы с ним обменялись полудюжиной фраз в те дни, пока плыли вдоль берега по направлению к Нидаросу, норвежской столице. Греттир спросил, может ли он отправиться с нами, потому что он хочет явиться к норвежскому двору и просить о должности в хозяйстве конунга, ибо его семья находится в отдаленном родстве с норвежским конунгом Олавом.
Мы шли обычным путем, по узкому проливу между внешними островами и скалистым берегом, мимо высоких нагорий и устьев фьордов. Плавание было легким, и мы не торопились. Под вечер наш кормчий находил удобную стоянку, мы причаливали на ночь, бросали якорь и привязывали корабль прочной бечевой к удобному камню. Часто мы сходили на берег, чтобы приготовить пищу, и предпочитали ставить палатки на берегу, а не спать на корабле. Во время одной из таких стоянок как раз на закате солнца я заметил некий странный свет, вдруг вспыхнувший над ближайшим нагорьем. Он вспыхнул на миг, будто кто-то зажег яростное пламя у входа в пещеру и тут же загасил. Я указал кормчему на то место, он же ответил мне недоуменным взглядом. Он ничего не видел.
