Испанская ярость - Перес-Реверте Артуро (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗

Мыслей не было. Не было и чувств. Он полз, одолевая пядь за пядью, стиснув зубы, зажмурясь, задыхаясь под платком, которым было обвязано лицо.

Нывшие от напряжения мышцы ведали только одну цель – вынести его живым из этого странствия по стране мертвых, вывести его снова на свет дня. Сознание Алатристе будто дремало, не отвлекаясь ни на что, кроме этих обдуманных, механических движений, диктуемых долгим солдатским навыком. Его вела вперед уверенность в том, что от судьбы не уйдешь, да еще то, что впереди был Мендьета, а позади – кто-то еще. Такое уж место на земле – или, вернее, под землей – уготовила ему судьба, и никакими мыслями и чувствами этого не изменить. А потому неразумно тратить время и усилия на что-либо еще, кроме главного, – главное же заключается в том, чтобы ползти с пистолетом и кинжалом, повторяя зловещий, веками отработанный ритуал: убивать других, чтобы выжить самому. Вот как славно и просто, и никаких тебе чувств. Король и отчизна – каковы бы ни были они – слишком далеко от этого подземелья, от этой непроглядной черноты, в которой все слышнее делаются стоны и брань голландских саперов, попавших под взрыв. Видно, Мендьета уже добрался до них, потому что до Алатристе донеслись глухие удары, треск рассекаемой плоти, хруст костей: судя по этим звукам, бискаец орудовал лопаткой в свое удовольствие.

Но вот обломки гробов, кости, пороховой дым остались позади – штрек, расширяясь, выходил в галерею, вырытую голландцами. И творился там сущий ад. Помаргивал в углу, грозя вот-вот погаснуть, масляный фонарь, и в его красноватом неверном свете видно было, как корчатся на земле и стонут люди. Алатристе привстал на колени, сунул пистолет за пояс и свободной рукой принялся шарить вокруг себя. Лопатка Мендьеты крушила без жалости – раздался жалобный вопль. Кто-то отлетел спиной вперед к самому входу в штрек, повалился на капитана, слышавшего, что товарищи подобрались вплотную. Вспышка выстрела на краткий миг осветила штрек, выхватила из тьмы людей, ползавших по земле, лежавших навзничь, распростертых ничком, сверкнула отблеском на занесенной окровавленной лопатке в руке Мендьеты.

Движение воздуха гнало пыль и дым ко входу в штрек, и Алатристе осторожно двинулся в галерею.

Наткнулся нос к носу на кого-то еще живого, и голландская брань на мгновение опередила новую вспышку и грохот выстрела в упор, едва не опалившего капитану лицо. Бросившись вперед, он вслепую полоснул кинжалом сверху вниз и справа налево – оба удара попали в пустоту. Вытянув руку подальше, сделал еще один крестообразный выпад – и на этот раз клинок достиг цели. Вскрик, и следом – шарканье: голландец убегал на четвереньках. Алатристе погнался за ним, нанося беспорядочные удары на слух, тыча кинжалом туда, где раздавались вопли ярости и смертельного ужаса. Настиг, нашарил, придавил ногой – и стал бить сверху вниз, пока враг не затих и не замер.

– Ik geef mij over! [ 24] – зазвенел во тьме чей-то голос.

Сказано было не к месту – какие там пленные в этих подземных стычках? Испанцы и сами в случае невезения пощады не ждали. И мольба тотчас сменилась предсмертным хрипом: кто-то из ворвавшихся в галерею, по голосу найдя еретика, прикончил его Алатристе, не шевелясь, напряженно вслушивался. Грянули два выстрела подряд – и капитал разглядел, что в обнимку с голландцем совсем рядом барахтается на земле Копонс. Потом один из братьев Оливаресов вполголоса окликнул другого.

Копонс и голландец затихли. Любопытно, кто из них жив, а кто – нет:

– Себастьян! – позвал он шепотом.

Копонс утробным ворчанием разрешил его сомнения. Было тихо – лишь кто-то тихо постанывал, кто-то тяжело дышал совсем близко, да слышались тяжелые шаги. Алатристе встал с колен, вытянул перед собой, обшаривая темноту, левую руку, прижал к бедру правую – напряженную, готовую к действию, стиснувшую выставленный вперед кинжал. В меркнущем свете фонаря, разбрасывавшем напоследок искры, чуть виднелся заваленный обломками и мусором вход в галерею, ведущую к неприятельским траншеям. Капитан наткнулся на чье-то неподвижное тело, дважды – на всякий случай – вонзил в него клинок, перелез, двинулся дальше, у входа задержался, постоял, прислушался. Было тихо, но он уловил запах и крикнул:

– Сера!

По галерее медленно наползало удушливое облако – и не было сомнений: голландцы подожгли солому, смолу и серу и мехами гонят дым в сторону неприятеля. Сомнений не было и в том, что они решили наплевать на своих соотечественников, оставшихся по эту сторону галереи, а может быть, считали, что все уже перебиты. Ветер тянул сюда и благоприятствовал их замыслу: не успеешь «Отче наш» прочесть, как ядовитый дым отравит воздух. Алатристе, внезапно охваченный необоримой тоской, лавируя между трупами, на четвереньках ринулся к своим, толпившимся у входа в штрек, выбрался наружу и через несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, уже снова полз по узкому подземному коридору, изо всех сил отталкиваясь локтями и коленями от рыхлой земли, натыкаясь на обломки надгробий и крестов. За спиной услышал чью-то брань: кажется, то был Гарроте, которого он, споткнувшись, помял немного сапогами. Миновал скважину в потолке штрека, жадно вдохнул свежий воздух и сразу же вновь пополз по узкой галерее – пополз, сдерживая дыхание и сжав зубы, покуда не увидел, как над плечами и головой товарища, спешившего впереди, светлеет отверстие лаза. Вот он наконец юркнул в широкую галерею, откуда уже ушли немцы-саперы, а потом вылез наружу, в родную траншею, сорвал платок и, отдуваясь, тяжело дыша, утер лицо – мокрое от пота, перемазанное землей, пылью, гарью. Выползали один за другим остальные – измученные, грязные, полуослепшие от непривычного света, похожие на восставших из гроба мертвецов. Проморгавшись наконец, Алатристе увидел капитана Брагадо, вместе с саперами поджидавшего их.

– Все тут? – спросил тот.

Недоставало Риваса и одного из Оливаресов.

Младший, Пабло, уже не черноволосый, а седой от пыли, шагнул было назад, и Мендьета с Гарроте насилу удержали его. Голландцы, приведенные в бешенство удачной диверсией, открыли со стен частую и беспорядочную пальбу – пули жужжали вокруг или мягко шлепались в корзины с землей.

– Славно засадили нехристям, – произнес Мендьета.

В голосе его слышалось не торжество, а одна лишь безмерная усталость. Он все еще сжимал в руке черенок лопатки – всю в земле и запекшейся крови. Рядом с Алатристе мешком осел на землю Копонс – перемешанная с потом земля превратила его лицо в глиняную маску.

– Сволочи! – в отчаянии заголосил младший Оливарес. – Гореть вам в аду во веки веков, еретики проклятые!

И осекся, увидав, как у входа в штольню показался Ривас, таща на закорках брата – полузадохшегося, но живого. Голубые глаза галисийца были воспалены, от светлых волос несло серой. Он сорвал с лица платок, сплюнул набившуюся в рот землю, вдохнул полной грудью:

– О, черт!.. Слава тебе, Господи!

Кто-то из немцев принес бурдючок с водой, и люди Алатристе стали по очереди пить.

– Я бы и ослиной мочой сейчас не побрезговал, – пробормотал Гарроте, плеснув на бороду и грудь.

Алатристе сидел в траншее, счищая с лезвия бискайца землю и кровь. Брагадо, не сводивший с него глаз, наконец спросил:

– Ну, что там в галерее?

– Чисто. Как этот клинок.

И, не прибавив к сказанному ни слова, спрятал кинжал в ножны.

– Слава тебе, Господи! – повторил Ривас и перекрестился. Голубые глаза его слезились.

Алатристе вслух не сказал ничего, а про себя подумал: «Господь тоже иногда пресыщается. Как объестся кровью и муками – отвернется и отдыхает».