Рыцарь Грааля - Андреева Юлия Игоревна (бесплатные версии книг .txt) 📗
Кто-то шепнул на ухо юному трубадуру, что Эсклармонда является епископиней еретиков и ее присутствие на турнире в Тулузе этого года сопряжено с какой-то тайной. Голос Эскдармонды был высоким и чистым, в песне же пелось о девяти по девять дев святого Грааля, который хранится в крепости Монсегюр и за которым давно охотятся воины нечистого. От имени девяти по девять дев Грааля Эсклармонда обращалась к рыцарю, защитнику святыни, умоляя во что бы то ни стало защитить Грааль и ее саму.
«Неужели правда, что в подземной церкви замка Монсегюр действительно хранится святой Грааль?» – размышлял Пейре. Он знал, что Монсегюр существует на самом деле, но вот есть ли эта церковь? И если есть, то возможно, что и легенда о Граале не выдумка.
Пока он так размышлял, Эсклармонда закончила песню, и пирующие разразились радостными воплями. Довольная произведенным эффектом, Эсклармонда преломила хлеб и с поклоном подала его Раймону Тулузскому. Как и все катары, она не прикасалась к мясу.
– Не увлекайтесь вином, эн Луи, – обратилась она к де Орнольяку. – Не забывайте, что вы обещали доставить меня в Монсегюр.
– Как я могу забыть про это, виконтесса? – сделал обиженное лицо де Орнольяк. – Но разве вам самой не надоело общество Совершенных? Думаю, что я имею перед ними то преимущество, что думаю не только о небесном, а иногда и о мирском. О чем могу порассказать вам тысячу замечательных историй, так что в дороге мы будем весело хохотать, в то время как ваши катары будут читать молитвы и пытаться спасти мою душу.
Бой у моста Дохлых собак
Ночь выдалась теплой и душной, точно в разгар лета. Казалось, что с наступлением темноты небо так плотно прильнуло к земле, лаская ее в своих объятиях, что воздуха почти не осталось, только запах жасмина пронизывал все вокруг, словно пытался заполнить собой весь город с его людьми, спящими в стойлах лошадьми и дремавшими вполглаза собаками.
В такую ночь хочется, лежа на крыше, тихо наигрывать звездам на лютне или петь под окном у красавицы. В такую ночь приятно уноситься в мечтах в неведомые страны, биться там с неверными, сражаться на турнирах, покорять сердца прелестных созданий. Или танцевать в свете звезд и луны с Агнесс, в чьих черных волосах запутались светлячки, для того чтобы, наплясавшись вволю, предаться затем нежной страсти.
При воспоминаниях о потерянной любви у Пейре сжалось сердце. Но он тут же велел себе подумать о чем-нибудь другом. О том, что было более важно в этот час. Он думал о Бертране де Борне, Гийоме де ла Тур и об ожидающей их засаде.
Пейре прекрасно знал улицу Сен Жерни и церковь святой Екатерины и теперь не боялся заблудиться и покрыть, таким образом, свою голову несмываемым позором.
К сожалению, он так и не придумал, как можно предупредить трубадуров, не предав при этом гасконца и его шайку – деяние в высшей степени недостойное рыцаря. Поэтому решился на отчаянный поступок. Дело в том, что к церкви святой Екатерины, как это рисовал на столе гасконец, всадники могли подойти только одним способом, а именно переехав через крохотный мостик Дохлых собак. Вот там-то, буквально в ста шагах от притаившихся в темноте копейщиков де Рассиньяка, Пейре и решил устроить собственную засаду.
Мероприятие могло показаться чистым безумием – одинокий воин без приличной брони и коня против двух десятков вооруженных и неплохо обученных людей, но ничего другого не пришло ему в голову. Пейре решил, что шум, который поднимется во время сражения, спугнет людей Рассиньяка, не ожидающих ничего подобного.
Конечно, было бы лучше, получи он обещанное золото во время церемонии провозглашения королей турнира, но граф обещал отдать приз только на следующее утро, опасаясь, как бы неопытный юнец не прокутил свой выигрыш или не оказался жертвой мошенников.
В отчаянии Пейре и его оруженосец обошли лавки оружейников, умоляя дать в долг любую, пусть даже самую старую и дырявую кольчугу, обещая завтра же заплатить за нее втрое против ее цены. Никто не хотел одалживать юному рыцарю броню, объясняя свое нежелание войти в его положение тем, что по закону рыцарства, в случае поражения, доспехи последнего переходят в собственность победителя и, значит, Пейре уже не сможет ни вернуть взятую на время вещь, ни рассчитаться за нее.
В конце концов с величайшим трудом Хьюго удалось раздобыть для Пейре войлочное облачение простого лучника, которое обычно одевалось под кольчугу: стеганый войлок мог выдерживать удар тупым турнирным копьем либо касательный удар меча, но был почти что бесполезным при проникающем. И видавший виды шлем, единственным достоинством которого являлась широкая решетка, закрывающая лицо и делающая, таким образом, рыцаря неузнанным. Отправив Хьюго на поиски перчаток, Пейре надел войлочную одежду и, опоясавшись мечом и прихватив с собой чудный шлем и незажженный факел, отправился к мосту.
Цокот копыт застал Пейре за молитвой, юный рыцарь напрягся и, вынув из ножен меч, начал всматриваться в темноту. Небольшой отряд был освещен всего шестью факелами, в свете которых черные рыцари на черных конях выглядели призраками из старинной легенды. Пейре еще раз перекрестился. Сомнений не было – перед ним были окруженные свитой трубадуры. Один из них с рукой на перевязи был Бертраном.
До молодого человека донеслись их приглушенные разговоры и смех. Пейре чиркнул огнивом, и пропитанная смолой пакля загорелась. Он встал и, держа зажженный факел в одной руке и обнаженный меч в другой, произнес заготовленный заранее вызов.
– Доблестные рыцари, – шлем сделал голос Пейре глухим и страшным, точно голос вылезшего из могилы мертвеца. – Клянусь Богом, что никто из вас не перейдет этого моста, пока не сразится со мной, – сообщил Пейре, салютуя отряду факелом. – Я вызываю на бой всех, кто только пожелает сразиться со мной сегодня за право пройти по этому мосту и назвать свою даму самой прекрасной дамой на этой земле.
Про даму Пейре приврал, потому что знал, как эта тема обычно действует на рыцарей.
– Мне кажется, это какой-то сумасшедший, если осмеливается вызывать на бой целый отряд. Нужно послать людей, чтобы они скинули его в зловонную канаву, – прошептал де ла Тур, склонившись к плечу Бертрана.
– Думаю, что он не сумасшедший, а пьяный после турнира. Хотя для нашего дела плохо и то и другое.
Меж тем Пейре начал еще сильнее размахивать факелом и выкрикивать вызов. В окрестных дворах начали лаять собаки, где-то хлопнула дверь, раздались недовольные голоса разбуженных людей.
– Сумасшедший он или пьяный – он сейчас всю Тулузу на ноги поставит! – не выдержал третий попутчик. – Бертран! Прикажите, ради бога, своему оруженосцу уладить это дело.
Пейре ждал, радуясь произведенному его выходкой эффекту. В этот момент отряд расступился и перед юношей возник всадник.
– Я бьюсь пешим, отчего же вы высылаете мне конного противника?! – заорал, что было сил, Видаль. – Разве это по правилам благородного рыцарства? Разве о таком поступке вы захотите рассказывать своим детям?
– Если бы не благородные сэры, я бы заткнул тебя хорошей стрелой и получил бы от этого удовольствие, о котором рассказывал бы своим будущим детям, если они появятся, – продолжая ворчать и ругаться, оруженосец спрыгнул с коня и, вынув меч, направился к Пейре. – Уйди с дороги, рыцарь, или я пересчитаю все твои косточки.
В свете факела Пейре заметил, как блеснуло лезвие кинжала в левой руке противника, и, рубанув воздух один раз мечом, для острастки сунул факелом в лицо оруженосца.
Послышалась брань, должно быть, на краткий миг он ослепил противника и, пока тот старался проморгаться, подскочил ближе и заехал рукоятью меча по плоскому шлему. Противник пал, и Пейре повторил свой вызов.
На этот раз против него вышел высокий и плотный копейщик, который и не собирался биться по законам доблести и чести. Схватив свое копье как палку, он начал мастерски наносить удары, которые Пейре отражал с ловкостью завзятого борца. В конце концов, бой на палках был его любимым занятием в детстве. В какое-то мгновение ему удалось рассечь копье противника надвое, после чего оставшийся безоружным копейщик счел за благо сдаться на милость победителя.
