Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Тогда буагор – это было звание выше капитанского, что-то вроде полковника, – служивший в тайной спартанской полиции, решил на свой страх и риск понаблюдать за сыном благородного Теламона. Поскольку подозрительность была в натуре всех спартанцев, даже самых обыкновенных, то нетрудно себе представить, насколько грешил этим глава такой организации, как тайная полиция. Вдобавок у Перимеда, буагора криптеи, не шло из головы то, что он обнаружил, расследуя историю покушения на этого златокудрого знатного меллирана. На тропинке позади деревни – пойти по ней солдат криптеи заставило донесение Орхомена – лежал труп человека какого-то сказочного, исполинского роста. Трудно было определить, что вызвало Смерть богатыря: волки, вороны и грифы слишком долго резвились над его трупом, но рядом с покойником валялся меч, и на черном лезвии запеклась кровь. На рукоятке меча был выгравирован девиз стратега Теламона. Кроме того, в селении была хижина, которую все периэки обходили стороной. Внутри стоял страшный смрад – быка свалить можно. Обнаженной женщины, валявшейся на полу, конечно, не коснулись птичьи клювы и звериные клыки, но ее всю раздуло от гнилостных газов, распиравших тело, а изо рта, носа, глаз, ушей и прочих отверстий вылезали жирные личинки. В ранах на плече и горле копошилась целая армия червей.
Перимед еще тогда подумал, что неплохо бы приглядеть за красивым убийцей. Конечно, убийство периэков не считалось серьезным преступлением, из-за которого стоило тратить время на размышления. Но буагора – а он знал толк в своем ремесле – заинтриговало явное отсутствие мотивов. Может, юноша не в себе? Что, если от убийства периэкских свиней и илотских собак он перейдет к покушениям на жизнь гомойои, спартанцев, людей?
Поэтому, когда Аристон заглянул в освещенные окна дома Тала, под тихий шепот надвигавшейся ночи, он был не один. Хотя и не подозревал об этом. Вокруг дома, в траве, колосьях, за масличными деревьями, лежали на животах молчаливые, словно призраки, солдаты криптеи.
А значит, сама смерть ждала, притаившись в темноте.
Аристон видел в окно отца и мать. Тал обнимал Алкмену. Она, припав к нему, орошала его хитон слезами.
И вдруг Аристон понял, что не убьет их. Они были Такими прекрасными! Оба! Он с нежностью оглядел новое платье Тала, его изменившееся лицо. Какой благородный вид у отца! А мать, плачущая горше Ниобы, просто царица!
Однако кто-то все равно должен умереть. Нарушен самый священный из всех обетов. Нужно умилостивить Геру, Гестию, Артемиду и Гименея. Если уступить требованиям бесстыжих олимпийских распутников, зовущихся богами:
Афродиты, похотливой девки, постоянно изменявшей мужу, ее сыну Эросу, возможно, рожденному от кровосмесительной связи с Зевсом и отличающемуся необузданной дикостью нрава, козлоногому Пану, королю прелюбодеев, отвратительному Приапу, рожденному от Диониса, При-апу, который, невзирая на красоту обоих родителей, был страшно безобразен, но очень гордился своими гениталиями, такими огромными, что ему приходилось возить их на тележке, иначе они волочились по земле и начинали болеть, – если поставить этих развратников впереди четырех целомудренных защитников семейного очага, чести семьи и супружеского ложа, то все человеческое общество затрещит по швам и горячая козлиная похоть превратит мужчин и женщин в скотов.
Грех был ужасен. Причем повторен дважды. Но он, плод греха, не Немезида, призванная отомстить. Ревность к отцу вдруг куда-то изчезла, а вместо нее пришла любовь. Страстные, жгучие, почти противоестественные чувства, которые он питал к матери, смягчились и изменились, преисполнились благородства, когда он увидел очевидное, понял одну простую истину: эти два прекрасных человека были созданы друг для друга, а говоря о невольном оскорблении, которое они нанесли сердитым богам, не нужно забывать и о том, сколь незаслуженно жестоко поступили с ними боги еще до того, как они встретились и уж тем более согрешили! Красивый, благородный юноша, низведенный до положения илота, и прелестная, нежная девушка из знатной семьи, отданная замуж за нелюбимого старого козла, военачальника, который годился ей в отцы!..
И все же Аристон прекрасно знал, что боги рассуждают иначе, чем люди. Они жаждут крови, требуют жертв…
Жертв!.. Что может быть лучше первого плода этой кощунственной, хотя и столь понятной, любви? Что ему сказал Орхомен? Что он не может взять на себя прегрешения истинных грешников, не может взять на себя грехи всего мира. Да, но этот-то грех он взять может! За этот прекрасный грех, давший ему жизнь, его нынешний облик, красоту, он, в душе которого скопилось столько усталости, ужаса и боли, вполне может умереть.
Размышляя об этом, Аристон вынул из-за пояса один из двух кинжалов и приставил его к горлу. Но остановился. Сознание его совсем помутилось. Он умрет – и они будут рыдать над ним… Но, во имя Зевса, ему хочется видеть их слезы! Он хочет полюбоваться страданиями, которые им причинит его падение в Тартар, хочет услышать стоны отца, причитания матери…
Поэтому лучше не сейчас. Лучше сделать это у них на глазах, сперва помучив их горькими словами, и лишь потом полоснуть себя лезвием… Хотя нет… Риск слишком велик. Тал проворен и силен, он наверняка удержит руку сына, и Аристон будет только ранен, а он и так натерпелся боли за последние шесть недель.
– Следовательно, – хитро нашептывало ему безумие, – нужно войти в дом уже смертельно раненным, но так, чтобы смерть подбиралась к тебе потихоньку, незаметно.
Аристон не колеблясь, без малейших угрызений совести, вытащил клинок и почти до кости рассек себе оба запястья. Затем достал из-за пояса второй клинок, бросил его на землю рядом с первым, сунул кровоточащие руки под мышки и постучал локтями в дверь.
Тал открыл и увидел его. Улыбнувшись, илот сказал:
– Входи, сынок. Я рад, что ты пришел. Алкмена попятилась, ее лицо побелело.
– Возрадуйся, отец, – прошептал Аристон. – Возрадуйся, мой отец! Почему ты так на меня смотришь? Разве ты не хочешь меня поцеловать?
– Тал, – сказала Алкмена. – Погляди на него. Я тебе говорила, он обезумел! Он рассуждал об Оресте, Эдипе… Я… я боюсь… он может…
Аристон проворно обмотал кровоточащие запястья концами кроваво-красного плаща и распахнул его.
– Вот, полюбуйся, дорогая матушка, – с любезной улыбкой промолвил он. – У меня нет оружия. Я пришел к вам с любовью… попросить твоего благословения, как преданный сын. И твоего, отец. Ты же не виноват, что я не знал твоей любви и наставлений… Да и матушка моя не виновата, ее ведь взяли силой, когда она была пьяна, во сне… Алкмена вскочила на ноги.
– Ничего подобного! – страстно воскликнула она. – Слушай меня, Аристон! Я проснулась и увидела, как он стоит передо мной, прекрасный, как бог, вылитый бог Дионис, подумала я… Поэтому я протянула к нему руки и заключила его в объятия. Вот, сын, как это было! Можешь меня презирать, но я не стыжусь! Впервые в жизни, через десять лет после того, как этот дряхлый козел стал моим мужем, я узнала, что такое любовь. А когда мой Тал ушел, у меня остался только ты, сынок… я любила в тебе его образ, его отражение, его красоту. Если это грех, то я готова умереть за него, но не от твоей руки, юный святотатец! Ибо…
– Ибо что, матушка? – спросил Аристон. Он чувствовал, как его покидает жизнь и по телу тихо ползет смертный холод.
– Ибо я хочу, чтобы ты жил. Жил и был счастлив. Я хочу, чтобы ты покинул Спарту, уехал в прекрасные, не такие жестокие края: Лесбос, Фивы или Беотию… Или даже в Афины. Ты женишься, у тебя будут свои дети, и ты забудешь…
Аристон ее уже почти не слышал. Перед глазами стояла пелена.
– Можно мне присесть? – спросил он. – Я очень устал.
– Конечно! – Тал протянул ему стул. – Хочешь вина, сынок?
– Нет, отец, – сказал Аристон. – Папа… Ты не поцелуешь меня? Ты же никогда не целовал своего сына. Это будет твоим благословением. Странно… Я не это хотел сказать. Но в душе я чувствую именно это. Я люблю тебя. И тебя тоже, матушка. Не важно, что ты сделала. Ты поступила правильно и хорошо. Благодарю тебя. Благодарю вас обоих за то, что вы зачали меня в обоюдной радости под голубыми небесами. А теперь поцелуйте меня. Слышите?
