Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара) - Дюма Александр (книги полностью .TXT) 📗
— Оказался кошелек с пистолями, который вложили мне в руку.
— Ага! И что вы ответили?
— Что я готов следовать за моей очаровательной проводницей. Я не знал, очаровательна она или нет, но подумал, что маслом каши не испортишь.
— И вы последовали за ней без возражений, не требуя никаких гарантий?
— Мне часто приходилось читать в книгах о подобных историях, и я заметил, что для врача они всегда кончаются чем-нибудь приятным. Итак, я последовал за незнакомкой, как я уже имел честь вам доложить; меня вели по твердой земле, к ночи подмерзло, и я насчитал четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот и, наконец, пятьсот два шага.
— Хорошо, — сказал Бюсси, — это было умно с вашей стороны. И вот теперь мы, по-вашему, должны быть у той двери?
— Во всяком случае, где-то поблизости от нее, потому что на сей раз я насчитал четыреста девяносто девять шагов. Конечно, хитрая девчонка могла повести меня окольным путем, — по-моему, она была способна выкинуть со мной подобную штуку.
— Да, допустим, она позаботилась о такой предосторожности, тем не менее, будь она даже хитра, как сам дьявол, наверное, она все же сболтнула вам что-нибудь, назвала какое-то имя?
— Никакого.
— Может быть, вы сами что-нибудь приметили?
— Только то, что можно приметить пальцами, приученными в иных случаях заменять глаза, то есть — дверь, обитую гвоздями, прихожую за дверью, в конце прихожей — лестницу.
— Слева?
— Вот именно. Я даже сосчитал ступеньки.
— Сколько их было?
— Двенадцать.
— И потом сразу вход?
— Думаю, что сначала коридор: открывали три двери.
— Хорошо.
— А потом я услышал голос. Ах, на сей раз это был голос госпожи, такой нежный и мелодичный.
— Да, да. Это был ее голос.
— Конечно, ее.
— Ее, ее, клянусь вам.
— Вот уже кое-что, в чем вы можете поклясться. Дальше меня втолкнули в комнату, где лежали вы, и разрешили снять повязку.
— Все так.
— И тогда я вас увидел.
— Где я был?
— Вы лежали на постели.
— На постели с занавесками из белого шелка в золотых цветах?
— Да.
— А стены комнаты были покрыты гобеленами?
— Правильно.
— А на потолке написаны фигуры?
— Точно так, а в простенке между окнами…
— Портрет?
— Вот именно.
— Женщины в возрасте от восемнадцати до двадцати лет?
— Да.
— Блондинки?
— Да, несомненно.
— Прекрасной, как ангел?
— Еще прекрасней!
— Браво! Ну и что вы сделали?
— Я вас перевязал.
— И отлично перевязали, даю слово!
— Старался, как мог.
— Превосходно перевязали, просто превосходно, милостивый государь, сегодня утром рана почти закрылась и стала розовой.
— Это благодаря бальзаму, который я составил; на мой взгляд, он отлично действует, ибо, не зная, на ком мне его испробовать, я не раз протыкал себе кожу в самых различных местах тела, и — честное слово! — через два-три дня дырки уже затягивались.
— Любезный господин Реми, — воскликнул Бюсси, — вы замечательный человек, я полон всяческого расположения к вам… Но дальше, что было дальше? Рассказывайте.
— Дальше вы снова потеряли сознание. Голос спросил меня, как вы себя чувствуете.
— Откуда он спрашивал?
— Из соседней комнаты.
— Значит, самой дамы вы не видели?
— Нет, не видел.
— Что вы ей ответили?
— Что рана не опасна и через двадцать четыре часа затянется.
— И она была довольна?
— Ужасно. Она воскликнула: «Боже мой, какое счастье!»
— Она сказала: «Какое счастье!»? Милый господин Реми, я вас озолочу. Ну дальше, дальше.
— Вот и все, никакого дальше. Вы были перевязаны, а мне уже ничего не оставалось там делать. Голос сказал мне: «Господин Реми…»
— Голос знал ваше имя?
— Конечно, все из-за того несчастного, которого проткнули ножом. Помните, я вам говорил?
— Верно, верно; итак, голос сказал: «Господин Реми…»
— «Будьте до конца человеком чести, не подвергайте опасности бедную женщину, поддавшуюся чувству сострадания; завяжите себе глаза, позвольте отвести вас домой и не пытайтесь подглядывать по дороге».
— Вы обещали?
— Я дал слово.
— И вы сдержали его?
— Как видите, — простодушно ответил молодой человек, — иначе я не искал бы дверь.
— Ладно, — сказал Бюсси, — это великолепная черта характера, показывающая, что вы галантный кавалер, и хотя внутри у меня все кипит от злости, я не могу не сказать: вот моя рука, господин Реми.
И восхищенный Бюсси протянул руку молодому лекарю.
— Сударь! — воскликнул пораженный Реми.
— Примите, примите ее, вы достойны быть дворянином.
— Сударь, — сказал Реми, — я вечно буду гордиться тем, что имел честь пожать руку отважному Бюсси д’Амбуазу. А пока что совесть моя неспокойна.
— Это почему же?
— В кошельке оказалось десять пистолей.
— Ну и что?
— Это слишком много для лекаря, которому больные платят за визит пять су, а то и совсем ничего не платят, и я разыскивал дом…
— Чтобы вернуть кошелек?
— Вот именно.
— Любезный господин Реми, вы чересчур щепетильны, клянусь вам; эти деньги вы честно заработали, они ваши по праву.
— Вы думаете? — с явным облегчением спросил Реми.
— Я отвечаю за свои слова, но дело в том, что расплачиваться с вами следовало вовсе не этой даме, ведь я ее не знаю, и она меня тоже.
— Вот еще одна причина вернуть деньги. Сами видите.
— Я хотел вам сказать только, что и я тоже, и я ваш должник.
— Вы мой должник?
— Да, и я расквитаюсь с вами. Чем вы занимаетесь в Париже? Давайте рассказывайте. Поверьте мне ваши тайны, любезный господин Реми.
— Чем я занимаюсь в Париже? Да, в сущности, ничем, господин граф, но я мог бы кое-чем подзаняться, имей я пациентов.
— Ну что же, вам очень повезло; для начала я вам доставлю одного пациента: самого себя. Поверьте, у вас будет большая практика! Не проходит дня, чтобы либо я не продырявил самое прекрасное творение создателя, либо кто другой не подпортил великолепный образчик его искусства в моем лице. Ну как, согласны вы заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-нибудь оболочке?
— Ах, господин граф, — сказал Реми, — у меня так мало заслуг…
— Напротив, вы именно тот человек, которого мне надо, дьявол меня побери! Рука у вас легкая, как у женщины, и с этим бальзамом Феррагюс…
— Сударь!
— Вы будете жить у меня, у вас будут свои собственные апартаменты, свои слуги; соглашайтесь или, даю слово, вы ввергнете меня в пучину отчаяния. К тому же ваша работа еще не закончена: вам надо сменить мне повязку, любезный господин Реми.
— Господин граф, — отвечал молодой врач, — я в таком восторге, что не знаю, как выразить свою радость. У меня будет работа! У меня будут пациенты!
— Ну нет, ведь я вам сказал, что беру вас только для себя самого… ну и для моих друзей, естественно. А теперь — вы ничего больше не вспомните?
— Ничего.
— Ну, коли так, то помогите мне разобраться кое в чем, если это возможно.
— В чем именно?
— Да видите ли… вы человек наблюдательный: вы считаете шаги, вы ощупываете стены, вы запоминаете голоса. Не знаете ли вы, почему после того, как вы меня перевязали, я очутился на откосе рва у Тампля?
— Вы?
— Да… я… Может быть, вы помогали меня переносить?
— Ни в коем случае! Наоборот, если бы спросили моего совета, я решительно воспротивился бы такому перемещению. Холод мог вам очень повредить.
— Тогда я ума не приложу, как это случилось. Вам не угодно будет продолжить поиски вместе со мной?
— Мне угодно все, что угодно вам, сударь, но я боюсь, что от этого не будет проку, ведь все дома тут на одно лицо.
— Тогда, — сказал Бюсси, — надо будет посмотреть на них днем.
