Папа Сикст V - Медзаботт Эрнест (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
— Ребенок! — вскричала, смеясь, герцогиня. — Две персоны могли знать содержание письма: та, которая писала его, и тот, кто читал.
— Но где же тот, кто свел меня с ума?
— Глупенький! — вскричала герцогиня, вставая. — Как же ты понять не можешь, что никто более, как твоя мать, не мог написать это письмо.
— Моя мать?!
— Как же иначе я могла тебя заставить приехать в Рим и быть в доме герцогини Фарнезе, неужели ты еще и до сих пор не догадываешься, что я твоя мать?
Зильбер упал на колени перед Юлией и покрыл ее руки поцелуями. Ему сердце давно говорило то, что отвергал разум.
Мать с восторгом обняла голову сына, и слеза счастья упала на его черные волосы. От избытка чувств долго они не могли выговорить ни слова, наконец, Юлия попросила сына рассказать историю его жизни. Несколько оправившись от волнения, Зильбер передал матери все свои приключения, все опасности, которым он подвергался на войне, и свою постоянную заветную мечту о матери. Он рассказал, как во время войны между Фландрией и Францией герцог Фарнезе приблизил его к себе, как стал давать ему различные важные поручения, которые сразу выдвинули его из ничтожества и поселили в его сердце блестящие надежды. Он не старался узнать, кому обязан вниманием герцога. По своей молодости он воображал, что всему этому он обязан личным достоинствами храброго и преданного солдата. Между тем он видел сотни молодых людей вполне достойных, служивших в рядах войск и не пользовавшихся ни малейшим вниманием знаменитого полководца, несмотря на их древнее дворянство; тогда как он, неизвестный плебей, был отличен герцогом. Он, Зильбер, ничем не мог объяснить это лестное для него внимание. Одно обстоятельство окончательно сбило его с толку, и он потерял голову. Раз под влиянием винных паров он проиграл одному офицеру на честное слово большую сумму денег.
Проснувшись на другой день, он с ужасом вспомнил о проигрыше, который не был в состоянии заплатить в продолжение всей своей жизни. Он провел страшный день, обдумывая роковой шаг. Вконец измученный нравственно и физически, он вечером бросился в постель и заснул тяжелым сном приговоренного к смерти. Наутро велико было его изумление и вместе с тем радость. Раскрыв глаза, он увидал на столе стопки золота на сумму, потребную для уплаты его долга чести. При деньгах не было записки. «Так я и не узнал моего таинственного благодетеля, — прибавил Зильбер. — Вскоре пришло письмо из Рима, — продолжал кавалер, — где Провидению было угодно, чтобы я узнал мою чудесную, несравненную мать».
Герцогиня слушала этот рассказ сына с блестящими глазами, выражавшими гордость женщины и нежность матери. Получая от герцога Александра, которому она вверила своего ребенка, письма, полные самых лестных отзывов о нем с самого детского возраста и до тех пор, как он вырос, стал красивым юношей и храбрым солдатом, теперь мать убедилась, что герцог нисколько не преувеличивал, восхваляя его. Зильбер действительно обладал той мужественной красотой, которая нравится всем без исключения: и мужчинам, и женщинам. Мать видела это, любовалась сыном, и гордая улыбка не сходила с ее красивых губ.
— Ну, а теперь ты, конечно, опять возвратишься во Фландрию, — спросила герцогиня, — и опять вместе с моим братом поведешь жизнь, полную опасности и славы?
— Нет, дорогая мама, я не возвращусь во Фландрию, — твердо отвечал молодой человек.
— Что ты говоришь! Это почему?
— Я больше не буду сражаться под командой великого полководца нашего времени герцога Пармского, которого я глубоко люблю и уважаю. Я постараюсь присоединиться к войску, назначенному для войны с мусульманами.
— Я никак не могу понять значения твоих слов, друг мой.
— Оно очень просто, моя милая матушка. Озаренный истинным лучом света, я уже не могу обнажать меч против гугенотов Франции и Голландии, защищая права католического идола — папы. Мое место в рядах моих единомышленников
— Как! Ты еретик!.. Протестант! — с ужасом вскричала герцогиня.
— Да, моя милая матушка, я протестант, — серьезно отвечал Зильбер. В тоне голоса молодого человека слышалась решимость фанатика, готового умереть за идею.
— Но разве это возможно? — возразила Юлия Фарнезе. — Потомок папы, сын Фарнезе, воспитанный моим братом!..
— Да, Провидению было угодно, чтобы я вступил на путь истинный, и сатана более уже не имеет власти над моей душой, — отвечал Зильбер, и глаза его заблестели.
Герцогиня смотрела на сына со страхом и вместе с тем с удивлением. Хотя подобное открытие и привело ее в ужас, но не вследствие убеждения, что католическая вера есть самая святая, нет, великосветская дама того времени не признавала ничего святого в делах церкви, — ее страшила мысль, что это обстоятельство может быть помехой самой заветной цели Фарнезе — папскому престолу. Подумав некоторое время, она сказала:
— Расскажи мне, как это случилось. Ты ничего не должен скрывать от матери.
Зильбер, несколько удивленный быстрой переменой выражения лица матери, начал свой рассказ:
— Мы были во Франции близ Руена. Король Наваррский осаждал город, геройски защищаемый маршалом Виллеруа, предводителем войск католической лиги. Мы под командой герцога Александра имели намерение освободить осажденных, но так как отряд короля Наваррского имел преимущество по качеству и количеству кавалерии, то мы и не могли перейти в открытое наступление и ограничились лишь тем, что время от времени тревожили неприятеля. Ночь прекратила сражение. В одной из атак я был ранен и упал без чувств среди трупов. Когда я пришел в себя, кругом все было тихо, лишь иногда до слуха моего доносились стоны, точно из-под земли. Луна освещала поле битвы. Я силился приподняться, но был не в состоянии, кровь, струившаяся из моих ран, ослабила меня; я чувствовал боль нестерпимую, голова моя горела.
— Бедное дитя! — прошептала Юлия, утирая слезы.
— Я был в отчаянии и молил Бога послать мне смерть, которая избавила бы меня от этих невыразимых страданий. В это время я увидел двух людей, с фонарем рассматривавших трупы. Я знал, что за армией всегда идут мародеры, имеющие обыкновение после битвы грабить убитых и добивать раненых. Я решился дать им знать о себе, — пусть они меня докончат, — и закричал самым отчаянным голосом. Они услышали мой крик и тотчас же подошли ко мне. Один из них осветил мое лицо фонарем и сказал: «Он жив», потом вынул из кармана какую-то вещь, которая показалась мне кинжалом, и наклонился надо мной… Я со страхом закрыл глаза и ждал смерти. Представьте же мое удивление, когда я увидал почтенного старика с седой бородой, симпатичной наружности, глядевшего на меня с чувством глубокого участия. Он поднес к моим губам флакон с какой-то жидкостью; я жадно выпил несколько глотков и будто весь ожил, по всему телу разлилась приятная истома, и боль в ранах прекратилась, но едва я проговорил: «Благодарю», как упал без чувств. Не знаю, сколько времени я находился в таком положении, но когда я пробудился, я с удивлением увидал, что нахожусь в большой комнате и лежу на белой постели, завешенной толстым пологом. В головах моей кровати произошел следующий разговор:
«Маэстро Амброа, если раненый придет в себя, что с ним делать?» — «Оставить его в покое, пусть окончательно поправится, — послышался другой голос. — Когда молод, то не нужно никакого лекарства; природа сделает свое дело. Притом же его раны не смертельны». — «Послушайте, маэстро Амброа, — продолжал голос, казавшийся молодым, — мне брат пастора рассказывал, что этот католик перебил массу наших, и вот он теперь здесь, слабый, почти умирающий; мне кажется, мы бы могли отомстить за наших погибших братьев».
Признаюсь, я с замиранием сердца стал прислушиваться, что ответит старик.
«Несчастный! — послышался строгий голос Амброа. — Ты смеешь говорить о мести, когда перед тобой больной, раненый человек? Стыдись! Знаешь ли, что если бы раненый, лежащий здесь, убил самого дорогого мне человека, то обязанность медика оказать ему помощь, вылечить его руководила бы всеми моими поступками. Если ты не понимаешь обязанности врача, то для тебя самое лучшее — быть солдатом и стать в ряды тех, которые с таким азартом уничтожают себе подобных». — «Простите, маэстро! Эта мысль невольно пришла мне в голову, — отвечал молодой голос, — конечно, я не должен забывать моих обязанностей врача, потому что я ученик великого Амброаза Паре».
