Граф Вальтеоф. В кругу ярлов - Даймоук Джульетта (книги без регистрации .TXT) 📗
Шут Галлет вмиг перескочил через зал и, ткнув своей погремушкой в ребро Магнуса, закричал:
– Ха, еще одно поражение наших братьев от воды. Неужели наше вино такое сильное для тебя, маленький саксонец? Фу, ты ни в грош не ставишь королевский стол! Разве ты не знаешь, что наш Вильгельм любит хороших бойцов, но пьяниц отправляет проводить время в свинарнике? Раздался громовой хохот, к неудовольствию присутствовавших англичан, и, стараясь как-то сгладить неловкость и выйти из затруднительного положения из-за глупости Магнуса, Торкель начал петь боевую песню, которая вела англичан в бой при Стэмфорде и которая, как он надеялся, должна была приободрить его друзей, оставаясь при этом непонятной для их хозяев. Но едва только он пропел несколько стихов, как Магнус, отбросив поддерживающие его руки, облокотился о стол и запустил в него свой кубок.
– Замолчи, ты, человек Годвинов, – заорал он. – Ты хочешь, чтобы нас всех прибили? – Он наклонился вперед, схватил кувшин с вином и выплеснул все его содержимое прямо в Торкеля. Вино залило тому все лицо и забрызгало тунику, и, обычно медленный на гнев, исландец потерял самообладание. Схватив табуретку, он швырнул ее прямо в Магнуса. Магнус упал, увлекая с собой двух своих соседей, пытавшихся его подхватить. Один из них, Ив де Таллебуа, вскочил, весь залитый остатками мортрю и смесью мясной подливы, соуса и травы. В бешенстве он схватил свой нож и, перепрыгнув через стол, занес руку над Торкелем. Все это случилось так внезапно, что собрание замерло в изумлении, в ужасе глядя на пьяного англичанина. Вальтеоф, который, как всегда, сидел с краю королевского стола, был единственным человеком, способным вмешаться, и, быстро соскочив с возвышения, он перехватил руку Ива. Быстрым движением он заставил его выпустить кинжал и, наступив на него, схватил меч.
– В Англии мы никогда не дрались во время пира, – тихо и зло сказал он, – попомни это, нормандский пес! – и увидел, что лицо Ива все пошло пятнами от гнева.
– Хотел бы я вас всех отправить туда обратно, – огрызнулся он, – и тебя больше всего, господин.
Он вырвался, пытаясь при этом схватить Вальтеофа за горло, но в этот момент Вильгельм, который молча смотрел, сжав губы, поднялся.
– Великий Боже, неужели мой двор превратится в кровавую бойню? – вопросил он гневно. – Ив де Таллебуа, если тебе так хочется крови, выйди и убей свинью. Граф Вальтеоф, попроси своего менестреля попридержать язык и выведи этого человека, – он показал на Магнуса, который пытался подняться, – убери его из моего дома.
Вальтеоф быстро обошел вокруг стола и вместе с молодым Хаконом, который вскочил с места, увидев, что его господину что-то угрожает, вытолкал Магнуса за дверь. Моркар, сидевший с другой стороны герцогского стола, не в состоянии был незаметно выйти, но, повинуясь быстрому движению брата, заставил себя подняться и попросил Вильгельма его извинить. Когда он присоединился к ним, Вальтеоф как раз вылил на пьяного парня ковш воды, чтобы заставить его протрезветь; он был в бешенстве от того, что Магнус опозорил их перед всем двором и особенно перед Эдит. И долго не в состоянии был спокойно говорить с Моркаром.
– Ты что, не можешь присмотреть за ним? Если ему обязательно надо надраться, отправь его в городскую таверну – это больше ему подходит.
– Оставь свои указания для своих людей, – ответил Моркар, – и скажи своему поэту, чтобы он не нарывался на неприятности. Магнус, вставай, вставай, ради Бога.
Магнус, мокрый с головы до ног, нетвердо встал на ноги, держась за Моркара, и уставился налитыми кровью глазами на Вальтеофа:
– Я убью тебя, – прерывающимся от ненависти голосом прохрипел он. – Когда-нибудь, с помощью Божией, я убью тебя.
Граф презрительно смотрел на него:
– Это будет расчетом между нашими домами, я встречусь с тобой, но скорее я убью тебя, когда буду лучше владеть собой.
– Сейчас не время для личных счетов, – прервал их раздраженно Моркар. – Вальтеоф, ради Матери Божией, иди и разбирайся со своими собственными людьми и оставь мне моих.
Он схватил Магнуса, все еще бормочущего ругательства, и потащил его прочь. Когда они ушли, Вальтеоф постоял минуту, глубоко вдохнув холодного ночного воздуха, чтобы утишить свой гнев.
Была ясная звездная ночь, и, глядя в небо, он думал об Англии, о тех кратких днях вместе с коронованным Гарольдом во главе стола. И не понимал он, почему так быстро лишил их Бог радости быть рядом с таким человеком, и в равной степени не понимал, почему Бог, давший ему такую радость сегодня утром, отобрал ее вечером. Он вздохнул и медленно поднялся по винтовой лестнице в свою комнату. Здесь он нашел Торкеля, меняющего свою запачканную одежду. Он как раз стягивал ее с себя, когда вошел Вальтеоф.
– Мой господин, я ничего такого не хотел, клянусь.
– Я знаю, – сухо ответил Вальтеоф. – Но я умоляю тебя, в следующий раз выбирай свои вирши более старательно.
Исландец с минуту помолчал и сказал:
– Я пою то, что чувствую. Но я никак не хотел тебя расстроить.
– Ты не меня расстроил, – ответил Вальтеоф и закончил на этом разговор. Раздался стук в дверь, и вошел серьезный Малье.
– Я зашел убедиться, что этот дурак, Ив, не причинил вам вреда, господин, – и когда Вальтеоф заверил его, что нормандский нож не поранил его, лицо Малье прояснилось.
– Я рад. Немногие поняли твою песню, мессир, но боевая песня – на всех языках боевая песня. – Он повернулся к двери и невпопад прибавил: – Эх, жаль мортрю. Я так хотел попробовать.
После всех переживаний в зале и размахивания оружием, неожиданная банальность этого замечания застала Вальтеофа и Торкеля врасплох. Они посмотрели друг на друга и закатились безостановочным смехом. Малье уставился на них в замешательстве, но так как они явно не в состоянии были говорить, а он не видел причин для веселья, то повернулся и вышел, обиженный.
Наступило лето, и это было настоящим освобождением после долгой, холодной зимой.
Ричард де Руль повторил свое приглашение графу Хантингтону провести несколько недель на его земле близ Фалеза, на что Вальтеоф согласился. Конечно, это означало быть вдали от Эдит, но отказ был бы невежлив, к тому же дружба их с Ричардом все росла. Мать Ричарда любезно приняла его, почти смутив своей благодарностью за то, что он пощадил ее сына. Долгими, светлыми июньскими днями они с Ричардом проводили время за охотой, упражняясь в метании копья, стрельбе из лука и плавании. Как-то, плескаясь в омуте под водопадом, Вальтеоф внезапно сказал:
– Вильгельм, без колебаний разрешил мне приехать сюда. Полагаю, я мог бы поехать на берег и сесть на корабль в Англию?
Ричард дотронулся до воды:
– Неужели наше гостеприимство настолько плохо, что ты хочешь покинуть нас?
– Ты знаешь, что нет. Но я должен поехать домой на некоторое время, – Вальтеоф лег на спину, уставившись в виднеющееся сквозь нависшие ивы голубое небо. – Вот о чем я думаю. Если я сделаю так, меня остановят?
– Я?
– Да.
С общего согласия они поплыли к берегу и, выбравшись, легли нагишом под теплым солнцем обсохнуть. Ричард посмотрел на своего спутника, не зная, что сказать, и немного спустя Вальтеоф продолжал:
– Наверняка Вильгельм говорил тебе, что ни одному из нас не позволяется уезжать. В противном случае, он не разрешил бы мне приехать сюда.
Ричард все еще молчал, и тогда он сказал:
– Твое молчание говорит само за себя. Нормандец резко сел, обхватив руками колени.
– Ты прав, – честно сказал он, – но я надеялся, что дружба и верность не будут в конфликте. Мне казалось, тебе нравится здесь – и в Нормандии.
– Мне нравится, – сразу ответил Вальтеоф. – Мне действительно здесь очень нравится. Но у меня земля дома, люди, которые нуждаются в моей помощи, в моем суде, я необходим им во всех их делах. Я не могу ни на кого другого переложить это.
– Я уверен, что Вильгельм скоро снова поедет в Англию, – ободряюще сказал Ричард. – Я знаю, что он говорил с архиепископом о коронации герцогини как раз перед нашим отъездом.
