Твердыня тысячи копий - Ричес Энтони (электронная книга .txt) 📗
Пришпорив великолепного серого жеребца, в сопровождении телохранителей по обе руки, трибун пронесся вдоль колонны варваров, предусмотрительно держа безопасную дистанцию из-за лучников. Приметив небольшую возвышенность неподалеку, он погнал коня на высотку, чтобы было удобнее наблюдать за вениконами. Разглядывая бредущих ратников, Лициний пробормотал себе под нос:
– А там, похоже, их предводитель. Вон сколько охраны кругом…
Тут он прищурился, и его лоб прорезала складка озабоченности.
– Так, а это кто рядом? Да еще в роскошном багряном плаще… Помнится, мой хороший друг Эквитий что-то такое упоминал по поводу еще одного племенного вожака…
Марк с небольшим эскортом двигался на северо-восток по пятам своей турмы, пока сам на них не наткнулся. Конники расположились на отдых и обед посреди чистого поля, благоразумно выставив охранение. Марк спешился, скупым жестом подозвал к себе Силия. Тот подбежал и отдал четкий салют, сохраняя бесстрастное выражение на физиономии. Сотник сделал глубокий вдох и лишь после этого начал:
– Приношу извинения, дуплекарий. Я сам не свой после гибели лучшего друга, вот и накатил на тебя… Пусть между нами нет особой любви, но работать придется вместе, если мы хотим довести все до конца. Так что предлагаю забыть, что было утром, и заняться текущими делами. Ты как на это смотришь?
Силий кивнул, слегка просветлев лицом.
– Согласен, центурион.
Марк стянул шлем с головы и, почесывая затылок, продолжил. Дупликарий внимательно слушал, торопливо уплетая черствый хлеб, что держал в руке.
– Тот варвар, которого мы захватили утром, был мне знаком по одной из прошлых битв. Из его рассказа получается, что прямо сейчас на восток пробирается многочисленное племя. Похоже, хотят выйти к какому-то форту, что лежит на одном из северных трактов.
Силий призадумался, вовсю пережевывая отхваченный кусок.
– Должно быть, это Алауна. Я там бывал. Крепость немаленькая, рассчитана на несколько когорт, так что если мы вдруг разругаемся с вотадинами, там можно будет закрепиться и поставить их всех на место. Впрочем, сейчас этот форт превратился чуть ли не в городок, можно сказать, настоящий викус [13], – мужчины обменялись понимающими взглядами, – что делает его идеальным выбором: можно пополнить запасы провизии, а заодно стравить пар, перерезав всех, кто еще не убежал прятаться на холмах. Думаю, чем быстрее мы там окажемся, тем лучше. Синеносые и сообразить не успеют, что мы уже тут как тут.
Марк кивнул.
– Вышлем разведку. Остальные силы эскадрона пусть двигаются на север и доложат декуриону Феликсу о том, что мы обнаружили. Пожалуй, неплохо будет поставить в известность и трибуна… Ну, дуплекарий, пойдешь со мной в разведку? Твой заместитель в твое отсутствие справится?
Силий расплылся в счастливой улыбке:
– Так точно! Только еще немножко людей прихватим, а, центурион?
Взяв в клещи разрозненную толпу вениконов, конники Лициния вели себя куда осмотрительнее, нежели днем раньше. Они и без приказов не собирались приближаться к варварам: во всей але не было человека, который не знал бы, чем придется заплатить за такую глупость.
Кавалеристов напугали изуродованные трупы соратников, они до тошноты насмотрелись, как бесхозных коней туземцы споро и безжалостно рубят на мясо, и сейчас никому не хотелось подобной участи как для себя лично, так и для скакуна, который был на войне самым верным и близким другом. Часть всадников двигалась вдоль колонны шагом, порой кто-то из верховых лучников пускал в вениконов стрелу, надеясь кого-нибудь выбить, а остальные силы крыла описывали вокруг бредущей дружины круги в поисках слабого места.
Чем выше поднималось утреннее солнце, тем круче становились и холмы. Все чаще и чаще от основной массы откалывались отдельные группки предельно измотанных варваров. Эти люди уже не могли поддерживать нужный темп, отставали все больше и больше, пока кавалеристы не накалывали их на копья. Головы без лишних церемоний отрубались и привязывались за волосы к седельным лукам, после чего ликующие всадники давали шенкелей коням, – и вновь начиналась кровавая охота, безжалостно гнавшая варваров вперед.
Несмотря на осеннюю пору, солнце к полудню стало настоящей пыткой для людей, не пивших со вчерашнего рассвета. Слабеющая дружина варваров несла все новые и новые потери, так что вскоре почти все конники обзавелись как минимум одной окровавленной головой, бившейся о круп коня.
Хрипя пересохшей гортанью и глотая воздух как рыба, Кальг тащился подле вениконского воеводы, изредка поглядывая на скаливших зубы кавалеристов, чьи лошади с легкостью держались параллельно колонне на дистанции в сотню шагов.
– Друст, в мой нос уже бьет вонь отчаянья. Что будем делать?
Воевода ничего не отвечал, лишь угрюмо смотрел себе под ноги на долгом подъеме по широкому, сухому долу.
– Друст, твоим людям нужна вода. Они на последнем издыхании. Через час ты потеряешь еще с полтысячи, к заходу солнца – в три раз больше. А утром вообще никто не встанет из-за истощения.
Поглаживая рукоятку меча, вожак вениконов подарил пленнику исполненный ненависти взгляд.
– Меня все сильнее тянет обменять твою гнилую башку на право свободного прохода.
Кальг пожал плечами, провожая глазами небольшой отряд, который скакал в голову колонны под знаменем-драконом [14].
– Что ж, вот и удобный случай. Это ведь их трибун на сером красавце. А доспехи-то какие… Давай, окликни его. А я погляжу, как вы сторгуетесь. Да только вряд ли что выйдет. Он же тебя вот где держит. Должно быть, только и думает, удастся ли к закату снести тебе башку, или светит еще одну ночь провести в чистом поле.
Не обращая внимания на окаменевшую челюсть воеводы, Кальг гнул свое:
– Обрати внимание: слева от нас кавалерии в два раза больше, чем справа. И неспроста. А знаешь почему? Да потому, что эти гады знают местность как свои пять пальцев, вот и не хотят, чтобы ты что-то такое лишнее обнаружил.
Друст настороженно вскинул бровь, однако задавать очевидный вопрос не стал. Кальг победно рассмеялся, поняв, что обрел-таки преимущество над вениконским царем.
– Вода, Друст. Вода и – хотя они сами об этом понятия не имеют – пища. А-а! Я так и думал, что это тебя заинтере…
Слова застряли у сельговина в глотке, когда Друст сдавил ему трахею. Почти не в состоянии сделать вдох, Кальг хрипел:
– Еды… хватит на всех… кто еще жив…
Притянув пленника ближе, воевода рыкнул ему в лицо:
– Где?!
Кальг замотал головой и даже оскалился, не обращая внимания на жжение в легких.
– Да пошел ты… прикончишь меня… сдохнешь сам…
Друст оттолкнул сельгова, выхватил охотничий нож и приставил кончик к горлу Кальга. Его голос был вновь ровным, гнев словно выгорел в огне неумолимой правды, что прозвучала в словах пленника:
– Вода и пища? Ну?!
Кальг зашелся смехом, словно не замечая, как холодное острие царапает щетину на кадыке, а невольный кашель сотрясает все тело.
– Убери железяку… если бы ты и впрямь хотел меня убить… давно бы прикончил…
Он смачно сплюнул под ноги Друсту и, вдохнув побольше воздуха, продолжил едким – от вновь обретенной самоуверенности – тоном:
– Я не такой дурак, как тебе кажется. Я знал, что, может статься, мы отступим на север, и вот почему недалеко отсюда заранее припрятал мяса. Его хватит, чтобы три раза до отвала накормить десять тысяч воинов. Быки, Друст, сотни туш! Разделаны, засолены, бережно обернуты в промасленную холстину, чтобы отвадить червей – и минуло всего-то с десяток восходов…
Кальг помолчал, разглядывая игру мыслей на физиономии воеводы.
– Так что вопрос, о великий царь вениконов, звучит очень просто: как высоко ты ценишь набитые животы воинов твоей дружины? А пока думаешь над ответом, прикинь заодно, чего бы ты не пожалел, чтобы сегодня вечером между тобой и вон теми скотоложцами в седлах оказалась крепкая каменная стена?
13
Викус (лат. vicus) – сельское или ремесленно-торговое поселение в Римской империи.
14
Как у пехотного легиона был свой символ (орел), так и у кавалерийской алы имелся значок в форме длинного матерчатого раструба, стилизованного под дракона и открытого с обоих концов. За это знамя (именуемое «драко») отвечал конник-драконарий. По словам античных историков, такие знамена устрашали противника своим гулом, когда сквозь них дул ветер. Этот прием психологической войны римляне переняли у парфян.