Чекан для воеводы (сборник) - Зеленский Александр Григорьевич (бесплатные серии книг txt) 📗
Глава 12. Боярского чина достоин
Появление Прохора Безверхого в подвале, где на гнилой соломе лежал связанный воевода Шеин, было настолько неожиданным, даже нереальным, что Михаил сначала воспринял это как сон. Даже головой помотал, пытаясь прогнать наваждение. Но образ «дядьки» никуда не пропал, наоборот, он стал еще более реальным, когда тот заговорил с охранниками, впустившими его сюда, зычным командным голосом:
— Где этот воевода, о котором наш атаман так печётся? Вот он где! Отдыхает… Болотникову он позарез нужен у стен крепости. Мы его забираем. И крепость вскорости будет наша.
— А нам-то что делать приказано? — поинтересовался узкоглазый урод с перебитым носом и в дорогой бекеше с чужого плеча, пришедший вместе с Безверхим.
— А вам сказано, носа не казать к крепости. Находиться здесь в ожидании новых распоряжений.
— Да, Истома. Передай атаману, что мы завсегда верны его слову.
— Передам, а вы грузите пленного на моего заводного коня. Да поскорее, спешу.
— Все сделаем, Истома, как ты говоришь, — повиновался узкоглазый, передавая распоряжение помощникам в цветастых халатах на своем языке.
Шеин и виду не подал, что хорошо знаком с дядькой Безверхим, решив подыграть ему в той авантюре, которую он затеял. И лишь через какое-то время, когда Безверхий освободил его от пут и быстрые кони уносили их от места пленения, поинтересовался:
— Это кто ж такой будет Истома, за которого ты себя так успешно выдавал?
— Истома Пашков — правая рука атамана Болотникова. Его все тут знают по имени, но никто не видел в лицо, я этим и воспользовался.
— Да как ты про мои несчастья прознал? Ты же со своими станичниками находился в дальнем походе?
— Я-то находился, а вот мои сынки тебя стерегли, — глаза станичного головы смеялись, разбрасывая по лицу озорные морщинки.
— Петрушка с Павлушкой, — догадался воевода.
— Они самые, — кивнул Безверхий. — Они и сейчас незримо присутствуют где-то поблизости. Научил я их не показываться ни своим, ни чужим без моего на то приказа. Они видели, как тебя в плен повязали, как ты с иудой Плещеевым схлестнулся. Правильно, между прочим, сделал, что рассчитался с ним за все его дела черные. А потом Петрушка поскакал в наш лагерь, а Павлушка следил за Болотниковым. От него и узнал я, что тот собирается отправиться для переговоров с другим атаманом Истомой, который готов присоединиться к отряду самого Болотникова, чтобы вместе разбойничать на больших дорогах. Вот я и выдал себя за этого Истому, когда обо всем узнал от Петрушки. На твое счастье, сынок, я в лагере на ту пору оказался…
— Очень ко времени, — удовлетворенно произнес Шеин. — А сейчас прямиком в крепость.
— Прямиком да не в крепость, — сказал поперёк Безверхий. — Крепость твоя сдана Болотникову.
— Что?.. Кто посмел?! — вскричал воевода.
— Пойди узнай, у Болотникова же везде свои людишки имеются… А потому нам на Москву надо путь держать, воевода! Стало мне ведомо, что князья Шуйский да братья Голицыны всех верных православных дворян под свои знамёна созывают, чтобы противостоять засилью католическому и сбросить иго царя ложного Дмитрия. Полагаю, там наше место. А ты как мыслишь?
— А как же моя «поклонная грамотка» царю Дмитрию? — не столько у Безверхого, сколько у самого себя спросил Шеин и сам ответил на этот вопрос: — Та «поклонная» теперь недействительна, поскольку предназначалась она царю православному, а не католическому. Служить католическому царю я не обязался. Да, друже, держим путь на Москву! Подожди-ка, а как же твои станичники? — Шеин даже придержал бег коня.
— Я себе надежную замену оставил, — улыбнулся Безверхий. — За моих станичников можешь не беспокоиться. Они свой долг на порубежье исполнять будут до последнего, несмотря на любые перемены в царствующем доме.
— Хотелось бы в это верить, — ответил воевода Шеин и тут же скривился от боли.
— Что такое? — участливо спросил Безверхий, заметивший гримасу боли на лице Шеина.
— Рана в боку дает себя знать, — пожаловался воевода.
— Тогда Москва немного подождет. Вот подлечим твою рану. У меня в лагере дельный лекарь имеется, в два счета тебя на ноги поднимет. А потом уж и на Москву двинем…
…Князь Василий Шуйский не любил рисковать собственной особой, будто заранее предвидел, что ему еще предстоит сыграть важную роль, взойдя на царский престол. Вот и семнадцатого мая 1606 года князь даже носа не высовывал из своих «секретных хором», оборудованных в Донском монастыре. И в то же время, как это ни покажется странным и даже таинственным, «князя Шуйского» видели разные люди в разных местах Москвы. В два часа дня, когда москвичи ударили в набат, призывая всех православных христиан, кто мог держать оружие, на смертный бой с ляхами погаными, «князя» видели на Никитской улице. Потом «он» участвовал в разгроме двух-трех каменных особняков, где засели польские паны. Затем толпы вооруженных холодным оружием, пищалями и даже пушками москвичей, предводительствуемые «Шуйским» и братьями Голицыными, ворвались в Кремль, побили иноземцев-алебардщиков из личной охраны Лжедмитрия и принялись разыскивать его самого. Что было дальше? Об этом и рассказывал поздней ночью того же дня доверенный человек настоящего князя Шуйского, промаявшегося от неизвестности в своем удобном монашеском убежище. Доверенного человека звали Фрол, и он, переодевшись в свои одежды, превратился из «князя» в лакея. При этом настоящий Шуйский только посмеялся, проговорив:
— Из грязи в князи и обратно!..
— Все сделал, батюшка, как ты приказал, — докладывал Фрол. — Никто даже и не догадался, что заместо тебя твой ничтожный слуга командует парадом… Уж на что братья Голицыны сметливы да прозорливы, а и то никакой подмены не заподозрили.
— Если даже и заподозрили, будут молчать, — сказал настоящий Шуйский. — Правду молвить о том не в их интересах!
— Известное дело, батюшка, тебе виднее. Значится, как только мы справились с алебардщиками, набранными царем…
— Бывшим царем, — наставительно сказал Шуйский.
— Бывшим царем, — послушно повторил Фрол, — набранными, значится, из литовцев да немцев, мы узнали, что сам царь…
— Бывший царь! — уже не сдерживаясь, стукнул кулаком по столу Шуйский.
— Ага! Бывший царь заперся в своей опочивальне. Мы дверь туда сбили и…
— Что?.. — подскочил князь.
— Нетути бывшего царя!
— Что-о?! — диким ослом взревел Шуйский.
— Он, видишь ли, утёк через потайной ход, пробежал мимо покоев царицы в каменный зал, а потом сиганул в окно на пригорок и…
— Он спасся? — ледяным тоном вопросил князь.
— Спасся… бы, если бы не вывихнул ногу. Оно и понятно, скакнуть с высоты в пятнадцать сажень — это, я вам скажу…
— Значит, не спасся? — с толикой надежды снова спросил князь.
— Не спасся, батюшка. Какое там! Тут мы его, значится, настигли и принялись колошматить. Колошматили, колошматили, пока насмерть не забили. Потом евонный труп, то есть бывшего царя, выволокли за Спасские ворота и сбегали за инокиней Марфой. Это князь Василий Васильевич Голицын так распорядился: «Приведите сюда бывшую царицу Марию Нагую, собственной персоной. Пусть-ка она слово молвит над телом, сын это ейный али не сын». Бывшая царица прямо сразу отреклась от самозванца. «Не знаю, — говорит, — такого. И знать не желаю». Труп, значится, прямо тут, на месте, и сожгли, а пеплом пушку зарядили, которая и выпалила в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий на Москву.
— А что же Мария Мнишек? — переведя дух и утерев холодный пот со лба, спросил Шуйский.
— Бывшая царица? Ее поймали вместе с отцом Мнишеком. Второй князь Голицын, который Андрей, сказал: «Ее вместе с отцом надо в ссылку отправить, в Ярославль».
— Почему именно в Ярославль? — пожал плечами Шуйский. — Впрочем, какая разница, лишь бы глаз с этой «дщери хитромудрой» не спускали… Теперь не это главное. Через два-три дня соберем Земский собор и меня там «выкликнут»…
